История катастрофических провалов военной разведки - Хьюз-Уилсон Джон. Страница 11

Подписав пакт, Сталин был полон решимости его соблюдать. Самым поразительным в новой политике умиротворения был ряд политических и экономических шагов. Некоторые из них были игрой на публику, как, например, встреча германского посла Шуленбурга на вокзале лично Сталиным, который заключил ошарашенного дипломата в объятия и поклялся в вечной дружбе. В истории не упоминается об ответной реакции Шуленбурга, аристократа до мозга костей, ь. .толь публичное проявление кавказского гостеприимства.

Иные шаги являли собой пример открытого лицемерия, как, например, официальное опровержение ТАСС от 8 мая 1941 года сообщений о концентрации немецких войск на советской границе (чему было множество свидетельств, Сталину отлично известных). Разведывательная аэрофотосъемка велась немцами в открытую, но на это смотрели сквозь пальцы даже после вынужденной посадки самолета-разведчика — нашпигованного фотопленкой — в районе Ровно 15 апреля 1941 года. Силам советской ПВО был отдан строжайший приказ не открывать огонь по таким самолетам, даже если те вторгались в воздушное пространство СССР. По-видимому, в эти месяцы Сталин готов был пережить любые унижения, если они помогали предотвратить войну.

Понять мысль Сталина несложно. По словам Черчилля, советский лидер позже с горечью восклицал: «Я полагал, что таким образом смогу выиграть еще месяцев шесть-семь». Это вполне позволяет предположить, что целью Сталина было отсрочить начало войны до тех пор, пока Советский Союз не будет готов к ней, возможно до 1942 года. К сожалению, Сталин верил, что только он в силах управлять ситуацией. Любой советчик, утверждавший обратное, сразу же становился опасен: не только для навязчивых маний самого диктатора, но и для идеи «мира». Незавидная роль советского разведчика весны 1941 года была и крайне опасной — Сталин менее всего хотел видеть объективные и честные отчеты, которые побудили бы его к решительным действиям.

Таким образом, упорный отказ Сталина воспринимать предупреждения от разведки о неминуемом вторжении стоит рассматривать именно в таком ключе. Недостатка же в подобных предупреждениях не было. Уже в конце июня 1940 года информация о действительных намерениях Гитлера была передана в Москву. Ее источник не до конца ясен, но эти данные были впоследствии подкреплены практически сотней других донесений (точных, достоверных и, главное, подтверждаемых другими данными) в период с июля 1940 по 22 июня 1941 года. Выглядит просто невероятным, как Сталин пропускал мимо ушей сообщения, переданные лично ему. Например, 25 декабря 1940 года советский атташе в Берлине получил описание директивы Гитлера № 21 от 18 декабря, вводящей в действие план «Барбаросса»; 1 марта 1941 года Самнер Уэллс, заместитель госсекретаря Соединенных Штатов, официально вызвал к себе советского посла и изложил ему общий план немецкого вторжения. Источником Уэллса был Сэм Вудс, младший торговый атташе посольства США в Берлине, а тот, в свою очередь, получил сведения от разочарованного нацистским курсом сотрудника немецкого министерства торговли. Вторжение, согласно этой информации, планировалось на весну 1941 года.

Не верящий своим ушам советский посол понял, что американский атташе знал все детали еще в августе 1940 года! Американские власти были столь озабочены тем, как бы подобная «бомба» не оказалась фальшивкой, что в январе 1941 года поручили ФБР проверить данные на подлинность. После всестороннего скрупулезного анализа выяснилось, что разведданные подлинны и, кроме того, подтверждаются другими источниками. Уэллс со всей серьезностью сообщил послу, что «дело крайне важное, и о нем немедленно нужно доложить министру иностранных дел Молотову». Посол СССР Уманский, по словам Уэллса, «переменился в лице», однако реакция Сталина была совершенно иной. Он попросту отложил ценную информацию в долгий ящик, в котором она и осталась.

Причина этого была проста: Сталин, как и многие диктаторы и главнокомандующие, позволял своей разведке поддерживать только собственные иллюзии. Следовательно, если сотрудникам разведслужб дорога жизнь, они должны присылать великому вождю только «правильные» материалы. Будучи простым смертным, шеф советской разведки генерал Голиков, исполнительный и даже, можно сказать, упорный человек, но при этом отнюдь не блестящий аналитик, а скорее преданный член партии, заботился о том, чтобы информация, попадавшая на стол товарищу Сталину, делилась на «достоверную» и «неподтвержденную». В начале 1941 года «достоверная» информация, по версии Кремля, целиком и полностью совпадала с видением политической и военной ситуации товарищем Сталиным, что не могло не укреплять последнего в самообмане.

Назначение Голикова на пост шефа ГРУ в 1940 году, должно быть, сопровождалось не радостной пирушкой, а скорее печальной тризной. Коллеги могли думать, что провожают генерала на верную смерть, — семеро его предшественников в этой должности сгинули в застенках НКВД. Однако Голиков, несмотря ни на что, уцелел, хотя оба его ближайших преемника были расстреляны — Сталин, по-видимому, решил быть последовательным в этом вопросе. Уцелел же Голиков по весьма любопытным причинам. После нападения Германии на СССР его направили в Англию руководить агентурной сетью из безопасного далека — этот факт британцы потом признавали с явной неохотой. Сейчас мы знаем из расшифровок, что на территории Великобритании действовало по меньшей мере 33 гражданина этой страны, шпионивших в пользу Москвы, — некоторые из них были весьма высокопоставленными должностными лицами (и это не считая так называемой «большой пятерки»: Филби, Берджесса, Маклина, Бланта и Кернкросса). Советское правительство, вероятно, бесконечно доверяло этой сети, позволив шефу разведслужбы курировать ее деятельность непосредственно из Лондона.

Сам Сталин, вне всякого сомнения, также доверял Голикову: в декабре 1940 года тот по прямому приказу диктатора довел до сведения 25 высших чинов ГРУ, что «пакт о ненападении, плод исключительного политического гения товарища Сталина, является не более чем временной мерой» и что «Гитлер никогда не осмелится напасть на Россию, ибо это нарушит баланс сил в воюющей Европе, что будет настоящим самоубийством для любого политика». Разумеется, такие рассуждения были в лучшем случае благоглупостями, но, как бы то ни было, в сталинском окружении лесть была необходимым условием выживания, поэтому лишь «генеральная линия партии» давала единственно верный инструмент для анализа разведданных.

Голиков умер своей смертью в 1980 году, и только тогда тайное стало явным. Он вовсе не был сыном крестьянина, как утверждали его партийные биографы; также утаил он и свой подлинный возраст. До Первой мировой войны, еще в 1911 году, служил в кавалерии (что было бы затруднительно для одиннадцатилетнего мальчика), а благосклонность большевиков заслужил после 1918 года участием в беспощадных репрессиях против крестьянства. Сталин усадил его в кресло руководителя ГРУ именно потому, что верил в рабскую преданность Голикова линии партии и лично ее вождю. В лице Голикова он нашел беспрекословного исполнителя своей воли.

В результате деятельности Голикова (а также видных военачальников Жукова и Тимошенко) советская разведка вплоть до 22 июня делала вид, что ничего не происходит. 20 апреля 1941 года Голиков бросил на стол последние агентурные данные, указывавшие на неизбежность вторжения немцев, и слово в слово повторил перед офицерами ГРУ то, что Сталин весьма жестко только что приказал ему: «Это фальшивка. Английская провокация. Проведите расследование!»

В подобных манипуляциях Голиков был не одинок. Его коллеги, в частности глава наркомата госбезопасности Всеволод Меркулов и шеф иностранного отдела Павел Фитин, выбрали ту же линию поведения. Оба они также отказались изучать донесения, связанные с планом «Барбаросса». Даже когда Фитин набрался смелости и предложил составить обращение к Сталину, испуганный Меркулов категорически отказался, заявив: «Нет, там наверху разберутся, что к чему. У товарища Сталина больше информации, чем у всех нас. Товарищ Сталин лучше знает». И это шеф разведслужбы!