История катастрофических провалов военной разведки - Хьюз-Уилсон Джон. Страница 54

Эта на удивление самонадеянная точка зрения злых гениев Израиля была известна в кругах, отвечавших за планирование обороны страны, как «концепция». С учетом новых, расширенных границ Израиля «концепция» даже выдавалась за серьезную политику сдерживания. Ее сторонники утверждали, что теперь, когда нападение было бы сопряжено для арабов с огромными трудностями, военное превосходство и хорошо защищенные рубежи Великого Израиля являются реальным сдерживающим фактором. Крепко держась за свои завоевания 1967 года (как территориальные, так и психологические), Израиль — ни много ни мало — обеспечивает мир в регионе. Это было смелое утверждение, и то, что оно отстаивалось одетыми в форму офицерами военной разведки перед иностранными делегациями и выдавалось за государственную политику, должно было бы насторожить беспристрастных наблюдателей. Сотрудники военной разведки перешли невидимую черту и теперь выступали в роли «адвокатов политики, а не экспертов по информации», как выразился Эдвард Люттвак.

Весной и летом 1973 года против военной разведки Израиля работали и другие факторы. Уже обремененное предвзятыми положениями «концепции» и лживой идеей регионального сдерживания, разведывательное сообщество теперь было вынуждено следить за развитием событий через ряд других искажающих призм, навязываемых ему в качестве «политики». Первой из них были расходы на мобилизацию. Так, например, в мае 1973 года начальник генерального штаба АОИ генерал Элазар, отдавая себе отчет в нарастании количества признаков готовящейся агрессии Египта, объявил о частичной мобилизации. Возросшая региональная напряженность, вызванная вооруженными выступлениями ООП в Ливане и разразившейся там гражданской войной, грозила затронуть северную часть Израиля. Однако нападения не состоялось. Хотя главное наступление Египта изначально было запланировано именно на май месяц, Садат отложил его из-за волнений в Ливане, которые, как он опасался, потребуют у него использования сил, необходимых для нанесения сокрушительного удара по престижу Израиля. Проведенная частичная мобилизация обошлась Израилю в 20 миллионов долларов, что нанесло ощутимый удар по бюджету страны. С этого момента любой израильский аналитик разведки непроизвольно делал паузу перед тем, как ответить на вопрос: «Можно ли рассматривать эту разведывательную информацию как серьезный индикатор войны и, соответственно, как сигнал к мобилизации?» Ложные представления, лежащие в основе «концепции», и высокие расходы на мобилизацию теперь уже не позволяли дать честный ответ, который должен был звучать так: «Это уж как решат политики, господин министр».

Другим фактором, искажавшим оценку разведданных, были частые египетские мобилизации. Со времени прихода Садата к власти тремя годами ранее вокруг Египта как минимум трижды возникали ситуации напряженности, приводившие к призыву на военную службу и передислокациям войск в Египте, тщательно отслеживавшимся неизменно бдительными израильскими источниками. В 1971 году в ответ на вопли каирской прессы о неизбежности войны египтяне провели мобилизацию, передислоцировали штаб армии в пустыню, призвали резервистов, привлекли гражданский транспорт и двинули танки и понтонные мосты к Суэцкому каналу. Ничего не произошло.

Во время второго кризиса в 1972 году израильтяне с интересом наблюдали за повторением той же сцены, только на этот раз без гражданской мобилизации и понтонных мостов. Новой чертой был также внезапный и бурный всплеск строительной деятельности на западном берегу канала, где под изумленными взглядами призывников, охранявших линию Бар-Лева, сооружались эстакады для танков, потенциальные пункты переправы и защитные насыпи, становившиеся у египтян с каждым разом все выше. Опять же ничего не произошло. Еще две крупные мобилизации состоялись в 1973 году: одна в мае, вслед за началом боевых действий в Ливане, на которые так сильно отреагировал генерал Элазар, и последняя — в октябре в связи с войной Судного дня.

Барабанный бой регулярных мобилизаций оказывает свое влияние на наблюдателей из разведки. Во-первых, он снижает их чувствительность («Ох уж эти египтяне! Вечно что-то затевают»), во-вторых, приучает воспринимать ненормальную активность как нормальную схему поведения. Если добавить к этому связывающую по рукам и ногам «концепцию» и нежелание выглядеть в глазах общественности паникерами и провоцировать ненужные расходы, то, возможно, не стоит удивляться, что реакция военной разведки Израиля была откровенно вялой, когда в начале октября 1973 года стало известно о четвертой, и последней, мобилизации, объявленной Садатом. Израильтяне все это уже проходили; они знали, что египтяне не осмелятся снова напасть на Израиль, пока у них не будет приличных ВВС и тесного союза с Сирией. Именно так гласила военно-политическая стратегия Израиля, так утверждала «концепция».

Египтяне сыграли на этом в своем плане по введению противника в заблуждение перед операцией «Бадр». Им необходимо было скрыть три настоящих тайны: свой договор с сирийцами об одновременном наступлении; свою техническую и прочую подготовку к войне; точную дату и время нападения. Добиться последнего было легче всего, поскольку даже египетские военачальники не были в курсе. В течение всего 1973 года Садат постоянно менял свое решение и откладывал день «Y» — день начала операции.

Для сохранения своего политического соглашения с Сирией в тайне египтяне и их северный союзник прибегли к классической уловке, которую одобрил бы и Макиавелли. Они солгали. Даже несмотря на то, что 1 апреля «союзные» отныне генеральные штабы Египта и Сирии тайно договорились о широких приготовлениях к наступлению, возглавлявший переговоры египетский генерал продолжал тянуть с окончательным решением, заявив 22 апреля, что до надежного военного союза Египту и Сирии предстоит еще долгий путь и что «политические и военные проблемы [по-прежнему] препятствуют любым совместным действиям». Дезориентирующие сигналы посылались в течение всего лета 1973 года, когда египетские дипломаты бороздили воздушное пространство Ближнего Востока и выступали с разными сбивающими с толку «инициативами», создававшими впечатление, будто Анвар Садат находится в отчаянном положении. В действительности Садат пытался заручиться широкой поддержкой арабов, которая была ему необходима в день «У». Ни одна инициатива не удалась вполне, ничто не было окончательно решено. По словам одного наблюдателя, «это напоминало отчаянные ходы азартного игрока».

Сеть политического обмана дотянулась и до главного союзника и гаранта Израиля — США. Президент Никсон победил на выборах 1972 года в том числе за счет поддержки еврейских избирателей. Постоянно подчеркивая стремление Египта к переговорам с целью справедливого и мирного урегулирования, хитроумные египетские дипломаты добились того, что в расставленную ими сеть угодили госсекретарь Роджерс и сменивший его летом 1973 года Киссинджер. Их расчеты оправдались. Несмотря на тревожный набат, звучавший в Вашингтоне, Генри Киссинджер в конце концов перестал относиться к военной угрозе всерьез. Дошло до того, что в ходе встречи Киссинджера с министром иностранных дел Израиля Аббой Эвеном, состоявшейся всего за два дня до начала войны Судного дня, оба государственных деятеля беспечно заверили друг друга, что общая картина разведывательных данных обеих стран внушает оптимизм и дает мало оснований ждать в обозримом будущем войны.

Генри Киссинджеру не следовало быть таким самоуверенным. В середине 1973 года, когда тайная подготовка египтян к военным действиям стала набирать оборот, Бюро разведки и исследований Госдепартамента США выполнило внутренний анализ ситуации на Ближнем Востоке. Необычным было то, что этот документ носил прогнозный характер. Разведывательные органы зачастую воздерживаются от прогнозов (хотя это их первоочередная задача), так как те имеют тенденцию не сбываться. Никто не хочет лишиться доверия у адресатов из-за своих «слишком смелых утверждений», «необоснованных предположений» или, что хуже всего, «попадания пальцем в небо». «Понимаете, у нас нет хрустального шара»— так выразился один безымянный аналитик британской разведки. Бюро разведки и исследований поступало иначе и в конце концов оказалось правым, например, в продолжительном споре между разведывательными службами США, сопровождавшем войну во Вьетнаме, в отношении которой оно было настроено решительно пессимистично.