Афган, снова Афган… - Андогский Александр Иванович. Страница 85

Кто-то теребил меня за рукав:

— Кто это? Афганец? Эй, ты кто?

— Ты что, слепой? Видишь — в сапогах! Кто-то из наших… Не разобрать: все лицо в крови…

— Убитый, что ли? Не шевелится.

Сил отвечать или реагировать на что-то у меня уже не было, но я все-таки пошевелился, чтоб показать, что жив.

— Эй, санитары! Мужики! Кто там есть? Вот еще один! Эх, не дозовешься! Ну-ка, хватай его, потащили!

Меня взяли под руки, приподняли. Я стал шевелиться, переставлял ноги…

На свежем воздухе я немного пришел в себя.

— Ух ты! Жив? — Передо мной стоял Володя Поддубный. — Ох тебя и отделали… Где ранило, давай перевяжу!

Он взрезал ножом рукав на левой руке, перевязал рану в предплечье, потом перевязал кисть. Достал шприц-тюбик и всадил укол. В голове прояснилось.

— Где еще?

Я попытался что-то сказать, но только слабо махнул рукой. Мол, спасибо, потом… Мне вдруг стало очень холодно. А когда я представил, что для перевязки раны в боку надо раздеваться, снимать с себя куртку, бронежилет, свитер, футболку… Нет, не надо… Тем более что сейчас мне вроде получше стало…

— Ну ладно, старик, давай лежи здесь, сейчас всех раненых будут эвакуировать… А я пойду, там еще на втором этаже стреляют…

Два солдата-санитара подвели меня к парапету чуть в стороне от входа во дворец, около уже догоревшей караульной будки. Посадили на землю рядом с несколькими ранеными. Прямо через штаны вкололи очередной шприц-тюбик.

— Сейчас, товарищ офицер, машина подъедет, вас всех в госпиталь отвезут! — сказал один из санитаров, малорослый, с широким скуластым лицом и раскосыми глазами.

После очередного укола мне стало гораздо лучше. Сквозь постоянный звон в левом ухе (правое вообще не слышало) мне показалось, что стрельба утихает.

У подъезда появился Володя Быковский. Он ковылял, опираясь на автомат, как на костыль. Кто-то поддерживал его под руку. Одна нога у него без сапога, перевязана… Володьку усадили почти у самого входа. Я хотел перебраться к нему, но сил не было…

Из дворца стали выводить пленных. Афганцы рослые ребята в хорошо подогнанной форме — выходили с поднятыми вверх руками. Их сопровождали наши солдаты из «мусульманского батальона» в серой мятой форме. Вот из подъезда вслед за пленными вышел «мусульманский» особист Миша. Он был в зеленой афганской шинели, на плече автомат.

Вдруг один их афганцев, судя по форме, старший офицер, сунул руку за пазуху и вытащил… пистолет! Что хотел этот афганец? Может быть, сдать оружие? А может быть, напоследок прихватить с собой на тот свет хоть одного из врагов?

Миша среагировал почти мгновенно и, с силой уткнув ствол автомата в поясницу офицеру, нажал на спуск… Прозвучавшая внезапно и неожиданно для всех резкая очередь ударила по ушам, по нервам. Наши солдаты вдруг пришли в состояние какого-то неистовства: наверное, напряжение только что пережитого боя требовало от них какой-то разрядки.

— Ах, суки! — пронзительно закричал кто-то из них. — Всех убью!!!

— На колени, гады! На колени! Становись на четыре кости!

Началась сутолока. Солдаты били афганцев прикладами, те поспешно падали на землю, закрывая руками голову. Коротко и зло рявкнул и тут же замолк, как захлебнулся, автомат.

— Не стрелять! — послышался крик Миши. — Не стрелять, сволочи! Под трибунал пойдете!

К толпе подбежали офицеры из нашего «Зенита», стали оттаскивать обезумевших «мусульман», раздавая направо и налево оплеухи.

— А ну, разойдись, засранцы! Вы бы в бою были такими ретивыми!..

Саша Звезденков лежал почти на том самом месте, где я его перевязывал. На него случайно наткнулся наш Титыч, который со своей командой уже работал с трофейными документами.

— Титыч… — прохрипел Саша.

Сначала Титыч не узнал его, да и немудрено: все лицо в черной, запекшейся крови. Попробуй узнай!

— Саша, ты, что ли?

— Я…

— Куда тебя ранило?

— В голову… в руку… не знаю…

— Потерпи… — Титыч осторожно приподнял его и усадил поудобнее, прислонив к каменной стенке, — потерпи, Саша, сейчас мы тебя отвезем к докторам…

Повязка на руке была черной от крови, куртка и брюки тоже пропитались кровью, которая уже кое-где затвердела и превратилась в темно-бурую корку. Титыч, не зная характера ранений, боялся особо теребить Сашу.

— Холодно… — прошептал Саша, стуча зубами, — голова кружится… Титыч, если что… у меня сын… Андрей… Помоги там ему…

— Перестань сейчас же! — с нарочитой сердитостью прикрикнул Титыч. — Как тебе не стыдно! Все будет в порядке… — Он осмотрелся по сторонам. — Так… — проговорил он, — сейчас… сейчас… Все будет о’кей! — Титыч буквально минуты три-четыре назад видел неподалеку солдат «мусульманского батальона» с медицинскими повязками на рукаве. Куда же они подевались? Да вон они! — Эй, бойцы! — закричал он. — А ну быстренько сюда! Здесь офицер раненый!

Фельдшер наскоро осмотрел Сашу. Прямо через ткань брюк сделал ему укол шприц-тюбиком.

— Сейчас вам станет лучше… Передвигаться можете? Давайте я вам помогу…

Вместе с Титычем они поставили Сашу на ноги и повели к БМП, в которую уже загружали раненых.

Глава 46. Нас привезли обратно…

Нас привезли обратно в те самые казармы, где мы жили. В одном из помещений развернули полевой госпиталь. В углу тускло горела подсоединенная к автомобильному аккумулятору лампа. Там стояли два или три стола с наброшенными полосатыми матрасами, прикрытыми грязными, в кровавых пятнах, простынями. Над полураздетым лежащим навзничь телом колдовал доктор. В белом халате и, кажется, в очках. Откуда он здесь взялся? У входа в помещение прямо на полу валялась горка оружия — автоматы, подсумки. Это с раненых бойцов снимали уже не нужную им амуницию.

— Бросайте автомат и все лишнее сюда! — сказал мне солдат-санитар.

Я, чуть помедлив, положил автомат. Солдат помог снять поясной ремень и пустые подсумки. С пистолетом мне расставаться не хотелось — мало ли что… А так хоть какое-то, но оружие. Я вытащил свой ПМ из кобуры и положил его в карман куртки.

— Садитесь, мужики, где найдете место! Сейчас доктор вас посмотрит.

В это время доктор вдруг пошатнулся, широко развел руками, пытаясь за что-то уцепиться, чтобы не упасть. Его поддержал сзади какой-то солдат. Доктор оперся о стол, помотал головой и снова принялся за очередного раненого. «Пьяный, что ли?» — подумал я. Но доктор был не пьян. Он был тоже ранен.

Уже потом я узнал, что это был один из тех советских докторов, которые в момент начала нашего штурма оказались внутри дворца. Этих врачей в срочном порядке дернули из военного госпиталя, где они работали, к Амину, который по указанию кого-то из наших начальников был отравлен поваром. Обычная несогласованность действий, которая всегда бывает при проведении серьезных операций. Что самое интересное, эти наши доктора спасли Амина! Поставили ему капельницу, провели в срочном порядке какие-то процедуры… Правда, потом Амина все равно убили.

Наконец дошла очередь до меня. Санитар записал в какую-то обтрепанную тетрадку мои данные. Доктор бегло осмотрел меня, вколол пару уколов, вполголоса бросил санитару:

— Этого надо оперировать… Перевязать… Готовить к эвакуации…

— Что-то серьезное? — заплетающимся языком спросил я доктора.

Он мельком взглянул на меня и скороговоркой сказал:

— Все в норме… Кости, кажется, целы… Хотя нужен рентген… — и санитару: — Давайте следующего!

Я примостился неподалеку от входа на каком-то тряпье, чувствуя, как мне становится все лучше и лучше.

В голове постепенно прояснялось. Я прислушивался к своим ощущениям: правое ухо не слышит„в левом — тонкий постоянный свист. Ну, это ясно: контузия. По идее, должно пройти. Левая рука онемела, болит, но пальцы шевелятся. Тут тоже как будто ясно: два ранения. Одно касательное, другое сквозное. Но кости целы, значит, зарастет. А вот что в боку? Ранение слепое. Пуля там, внутри. Болит сильно, хотя… вроде бы утихает. Это, наверное, действие уколов.