Охотники за сокровищами - Уиттер Брет. Страница 14

Стаут считал, что с годами Бальфур превратился в человека, одержимого бумагой. Его можно было считать экспертом отряда по архивам и манускриптам, для него единственного документы были важнее произведений искусств. Сам Бальфур неоднократно повторял, что главным его жизненным достижением к тридцати пяти годам стала домашняя библиотека из восьми тысяч томов. И все это – редкие книги, добавлял он. В своих профессорских очках в проволочной оправе он совсем не походил на вояку, но сделан был из железа и рвался в бой. Он вырос в семье военных в самом сердце Англии, Бакингемшире, знал и уважал армейские порядки. Кроме того, он десятилетиями собирал собственную библиотеку и не мог позволить немецким бомбам уничтожить ее.

А еще были американцы. Марвин Росс, выпускник Гарварда и специалист по византийскому искусству – заместитель Уэбба. Архитекторы Ральф Хэмметт и Лафарж, специалисты по зданиям.

Уокер Хэнкок, чуть старше сорока, знаменитый скульптор-монументалист. «Жертва» – название памятника погибшим солдатам, который он несколько лет назад поставил в своем родном городе Сент-Луисе, штат Миссури, – звучало как нельзя более уместно. Из всего отряда Хэнкок был наиболее склонен к самопожертвованию. По настоянию своего отца во время Первой мировой войны он поступил в Военную академию Виргинии. Он, без сомнения, был готов к большим жертвам, но война окончилась, и он смог обратиться к своему настоящему призванию, искусству. Хэнкок вернулся в Сент-Луис и поступил в Вашингтонский университет, затем в Пенсильванскую академию изящных искусств, а в конце 1920-х – в Американскую академию в Риме. Он был единственным в ПИИА художником, а также самым титулованным членом отряда. В 1925 году Уокер Хэнкок выиграл престижную Римскую премию. В 1942-м, проходя военную подготовку, он узнал, что победил в конкурсе на дизайн Воздушной медали США, одной из высших военных наград страны. Эта медаль стала для него «билетом» в тыл с передовой.

Беспечный, открытый, неизменно жизнерадостный – и это при том, что он, бесспорно, принес немалую жертву. Всего за несколько недель до отправки в Англию в маленькой капелле Вашингтонского кафедрального собора Уокер обвенчался с девушкой по имени Сайма. Он был влюблен в Сайму до безумия, но все же расстался с ней и отправился за океан. Более того, его хотели оставить в Пентагоне, но он сам попросил назначения на фронт. Хэнкок был настолько внимателен, добр и щедр, что у Стаута никак не получалось представить его на поле боя. Зато он прекрасно представлял себе Хэнкока в мастерской в Массачусетсе, на которую тот каждый месяц добросовестно откладывал часть жалованья: вот он обнимает жену на фоне потрескивающего в камине огня и незавершенной скульптуры Атланта. И конечно же смеется. Действительно, ничто не могло надолго омрачить Хэнкоку настроения. Его оптимизм доходил до утверждения, что ему нравится армейская кормежка.

Последним прибыл тридцатидевятилетний Джеймс Роример. Он был полной противоположностью добродушному Хэнкоку: энергичный, целеустремленный, искушенный в больших играх музейного мира. Этот невысокий коренастый человек, казалось, был создан для поля боя. Окончив Гарвард, он незамедлительно устроился на работу в музей Метрополитен. Ему не исполнилось и тридцати, когда он уже принимал активное участие в расширении музейной коллекции средневекового искусства. Всего семь лет на службе – и в 1934 году его назначают куратором всего направления медиевистики. Когда в 1938 году Метрополитен открыл новое отделение «Клуатры» в Северном Манхэттене и перенес туда всю коллекцию средневекового искусства, Роример стал одним из главных ее кураторов. Только человек исключительного таланта и исключительной энергии мог так стремительно взлететь по музейной лестнице. Поэтому Стаут совсем не удивился, узнав, что Роример происходит из обычного рабочего городка Кливленда, штат Огайо, и что его отец, еврей Роргеймер, изменил фамилию, опасаясь бытового антисемитизма.

Официально Роример даже не был хранителем памятников. Он служил в отделе по связям с гражданской администрацией и населением, управлявшем базой в Шрайвенхеме. 3 марта он должен был получить назначение, и Стаут от надежного источника узнал, что Роример особенно интересуется охраной памятников. Командующий ПИИА Джеффри Уэбб жаждал его заполучить. А с чего бы ему не хотеть? Роример был выдающимся искусствоведом, говорил по-французски, прекрасно знал Париж, живя в Шрайвенхеме, шесть раз в неделю занимался немецким.

Что и говорить, Роример обладал цепкостью бульдога. Никто в Шрайвенхеме не приложил больше усилий, чтобы попасть в ПИИА, и никто не работал так усердно. Дайте Джеймсу Роримеру работу, и он умрет, но выполнит ее на отлично. Стаут подозревал, что перед ним будущая звезда американской культурной элиты. Если, конечно, Роример переживет войну.

И еще был Роберт Поузи. Но Стаут почти ничего о нем не знал. Поузи держался особняком и все больше помалкивал. Он не входил в гарвардский круг Пола Сакса и, кажется, не был особенно известен даже в собственной области – архитектуре. Все, что удалось узнать о Поузи Стауту, – что тот вырос в Алабаме, в крайней бедности, и окончил Обернский университет благодаря стипендии армии для офицеров запаса. Он был военным до мозга костей как по образованию, так и по темпераменту, но при этом – хорошим специалистом, так что в отряде оказался на своем месте. Правда, никто толком не знал, как он в него попал. Ходили слухи, что в Англию он прибыл прямо с Северного полярного круга, – это звучало так странно, что, наверное, было правдой. А как-то раз, разговорившись, он похвастался, что является единственным в мире человеком, уничтожившим танк в Пенсильвании. Оказалось, что в начале своей армейской карьеры он спроектировал экспериментальный мост. Но первый же танк, попытавшийся его пересечь, обрушился в реку и утонул. Все остальные не очень-то жаловали Роберта Поузи, но Стаут его понимал. Поузи был тихим, работящим, правильным деревенским парнишкой из американской глубинки – в общем, как и сам Стаут.

Вот и весь коллективный портрет. Британский ученый Бальфур. Добродушный художник Хэнкок. Цепкий куратор Роример. Алабамский работяга Поузи. И где-то на заднем плане маячит элегантный Джордж Лесли Стаут. Стаут улыбнулся: да, обычно он безупречен. Но не сейчас. Увесистый мешок грязного белья за его плечом – главная причина воскресной прогулки из бараков – напомнил ему, что службы быта на армейской базе работают из рук вон плохо и что он уже гораздо более растрепан, чем мог себе позволить.

Ну, бог с ним. Может, вся операция и была его «детищем», как выразился Пол Сакс, но сейчас Джордж Стаут служил обычным рядовым. И только этого он и хотел. Даже в армии Стаут сохранил врожденную неприязнь к управленцам. Он предпочитал пачкать руки настоящей работой – а затем тщательно мыть их.

Но он не мог не признать – это был отличный отряд. Отряд, который он и сам набрал бы. Только одиннадцать человек – зато каких! Да, не профессиональные консерваторы, но ничуть не хуже: ученые, художники, музейные кураторы, архитекторы, люди, которые сами зарабатывали себе на жизнь, а не приказывали другим работать. Все – состоявшиеся профессионалы. Почти у всех жены, и у большинства – дети. Все – зрелые и понимают, что стоит на кону, и при этом еще молодые, у них много шансов выжить на поле боя.

Выжить. Не то слово, о котором хотелось бы думать Стауту. С этими людьми он шел на войну, и он знал, что некоторые из них могут погибнуть. Лишать их охраны и необходимого снаряжения было преступлением.

Он во всем винил лорда Вулли, старика-археолога из британского военного министерства. «Отличный парень», как сказал бы о нем Рональд Бальфур, держал отряд на голодном пайке. Вулли невероятно гордился тем, что всей операцией по спасению памятников руководят всего три человека, в том числе леди Вулли, его жена. Тут нечего было и рассчитывать на серьезное к себе отношение. «Мы защитили искусство наименьшей ценой». Таков был девиз Вулли, взятый из «Надгробной речи» Перикла. Стаут не сомневался, что военной верхушке была приятна эта историческая отсылка. Вне всякого сомнения, эта мудрость окажется очень кстати на поле боя.