Книга, в которой исчез мир - Флейшгауэр Вольфрам. Страница 70

— А те люди, которые поджигали кареты и переводили деньги господам Б. и В., какие мысли хотели воплотить они?

— Попробуйте хотя бы один раз пошевелить мозгами, — ответил Фальк и вызывающе посмотрел на Николая. — После всего того, что вы мне рассказали, я думаю, что вы и сами легко можете сделать правильные выводы.

Николай печально покачал головой.

— Нет, я не могу этого сделать.

— Но это же очевидно. Вспомните письмо вашего советника юстиции. О чем он там пишет?

Николай задумался. Ему не особенно нравилось исполнять роль ученика, которому преподают показательный урок. Кроме того, странные замечания Фалька породили в нем какие-то смутные идеи, которые столпились где-то на задворках сознания, но были настолько неясны, что он не мог сформулировать их. Но было сказано нечто очень важное. Когда мысли становятся реальностью? Об этом стоило подумать на досуге. Но сейчас он должен во что бы то ни стало узнать, что понял Фальк из письма ди Тасси.

— Наверное, я мог бы сделать верные умозаключения, — сказал он, — но если вы их уже знаете, то почему бы вам просто не поделиться ими со мной?

Фальк, очевидно, и сам понимал, что игра получается не слишком забавная. Выражение его лица внезапно изменилось. Он стал очень серьезен, отодвинул тарелку в сторону и сказал:

— Лиценциат Рёшлауб, то, что я вам сейчас скажу, должно остаться между нами. Я ни в коем случае не желаю быть втянутым в это дело. Эти мелочные торговцы тайнами — сумасшедшие безумцы все без исключения, но, как вы сами установили, они тем не менее очень опасны. Что бы вы ни предприняли в будущем, вы не станете впутывать меня в эту игру, вы понимаете меня?

Николай ответил не сразу. Потом он медленно кивнул.

— Сколько у вас денег? — задал Фальк следующий вопрос.

— Для чего?

— Дело в том, что у меня их нет вообще, и я очень в них нуждаюсь. За свои сведения я хочу сто талеров.

— Сто? Это невозможно.

— Ну что ж, сколько вы готовы заплатить за это?

— Но я же не знаю, насколько ценными окажутся для меня ваши сведения.

— Этого я не могу вам гарантировать. Ну хорошо, пятьдесят.

— Так много… так много денег у меня нет, — солгал Николай и озабоченно подумал о восьмидесяти талерах, полученных им от ди Тасси. — Я влип в это дело и почти так же стеснен в средствах, как и вы. Меня преследуют, а я даже не знаю толком, за что. И вы хотите этим воспользоваться. Но хорошо. Я вижу, что вы находитесь в больших финансовых затруднениях. За ваши труды я дам вам десять талеров. Больше я не могу для вас выкроить.

Фальк мрачно посмотрел на него. Потом его напряженное лицо расплылось в широкой улыбке. Этот человек становился ему все более неприятным.

— Ну хорошо, товар надо продавать, пока на него есть покупатель, не так ли?

Николай промолчал. Можно ли вообще верить этому человеку? Он оглядел трактир, но никто не обращал на них ни малейшего внимания. Нет. Этот студент всего лишь обнищал и почуял, что можно быстро получить деньги.

— Как вы думаете, почему после случая в Санпарейле ди Тасси прекратил розыск? — спросил Фальк.

— Этого я не знаю.

— Это очень просто, — ответил за него сам Фальк. — В Санпарейле он убедился, что все это не имеет ни малейшего отношения к иллюминатам. Он шел по ложному следу.

Николай озадаченно помолчал.

— Откуда вы это знаете?

— Иллюминаты не собирают небесную пыль, они пишут гуманистические трактаты о морали и государственной этике. Среди них сплошь чиновники и аристократы, такие люди, как этот барон фон Книге и другие просвещенные прекраснодушные мечтатели. Ну и конечно, там же вы найдете целую свору студентов, их горячих поклонников. Эти люди никогда не будут работать на императора, и еще меньше шансов, что они будут участвовать в заговоре против короля Фридриха. Напротив. Говорят даже, что Фридрих и сам иллюминат.

— Но тогда эта другая группа — эти розенкрейцеры?

—Да, вот это теплее. Это полная противоположность иллюминатам. Они рекрутируют сторонников в ультракатолических, реакционных кругах. Эта машина, которую вы мне описали, типична для них. Они рассматривают метеоритную пыль primamateria, первородное вещество.

— И что с ней делают? — покорно спросил Николай. Он уже раскаивался в том, что заключил эту сделку. К чему это могло привести?

— Из нее производят универсальную настойку, бальзам, который служит для того, чтобы помазывать королей.

— В Санпарейле собирали метеоритную пыль для того, чтобы помазать на царство какого-то короля?

— Да, это очевидно. Но при этом напрашивается вопрос — какого короля?

— Очевидно, не короля Фридриха, — предположил Николай.

— Нет, конечно, нет. Но тогда какого?

Николай беспомощно пожал плечами.

— Что написано в письме ди Тасси? — продолжал Фальк. — Годятся все средства для того, чтобы ослабить прусского колосса. Значит, если речь не идет о короле Фридрихе, то остается только один претендент. Или нет?

Николай оцепенел.

— Вы имеете в виду… наследника престола?

Фальк кивнул.

— Да, Фридриха Вильгельма II.

Николай лишился дара речи. Фальк в полной мере насладился этим недоумением, прежде чем объяснить это невероятно зловещее утверждение.

— Этот наследник престола — лучшее, что может подойти Австрии, — сказал Фальк. — И король Фридрих Прусский прекрасно это знает. Принц Фридрих Вильгельм никогда не сможет сыграть роль короля. Не стоит говорить о том, что вообще очень трудно найти кого бы то ни было, кто смог бы стать достойным наследником Фридриха. Кто может править, как Фридрих Великий? Надо быть сверхчеловеком, чтобы не дать Пруссии распасться и одновременно защитить ее от Австрии, Франции и России. Наследник престола никак не подходит для этого. Он не может толком справиться даже с гаремом своих наложниц.

Фальк налил себе вина и сделал добрый глоток. Николай не говорил ни слова. Он все еще не мог понять, каким образом все это связано с графом Альдорфом. Это непонимание было столь явно написано на его лице, что Фальк снова приступил к объяснениям.

— Пруссия — это вечная заноза для Австрии, — начал он. — Более глубокого противостояния, чем то, какое существует между Пруссией и Австрией, вообще невозможно придумать. Все, что происходит в Германской империи, в конце концов происходит между Берлином и Веной. Прогресс или реакция.

Николай стал возражать.

— С тех пор, как в Австрии у власти находится Иосиф II, некоторый прогресс наметился и в Австрии.

— Ах вот даже как? — насмешливо произнес Фальк.

— Я хочу сказать, что он закрыл семьсот монастырей, отменил пытки и крепостное право и даже позволил селиться в Австрии некатоликам.

Фальк презрительно фыркнул.

— Да вы посмотрите, как это делается в Вене. Древняя окостеневшая католическая вера душит и давит всякое свободомыслие и любое живое движение. Порабощение народа. Реакция и бесправие, куда ни посмотри. Да даже если Австрия и проведет пару реформочек, то она все равно никогда не сможет достичь того, что смог сделать Фридрих в Пруссии! Это луч свободы. Именно Пруссия борется с рабством, за столетия вросшим в почву между Эльбой и Приголей, и когда-нибудь искоренит его до конца. Именно она даст жестокий бой проклятому юнкерству и сословным привилегиям. Если народу Германской империи суждено когда-нибудь стать свободным, то это освобождение начнется с того, что Пруссия преодолеет свой внутренний раскол.

Он отпил еще вина. Николаю оставалось только надеяться, что Фальк не станет слишком агрессивным. Но напротив, Фальк наклонился вперед и заговорил, даже немного понизив голос:

— Если кто-нибудь когда-нибудь будет писать историю этого десятилетия, то он наверняка напишет следующее: Австрия или Пруссия — раздробленная, бездуховная, беззащитная Германия, ведомая мракобесами и кабинетными габсбургскими политиками, или здоровая, возвышающаяся, богатая духом Германия под руководством современного государства просвещенных образованных граждан. Пока этого, может быть, не видно, но здесь развертывается культурная борьба. Если Пруссия падет, то немецкая империя будет ввергнута в средневековье, станет отсталым, бессильным и парализованным образованием из полутора тысяч карликовых государств, прикрытых, словно саваном, монашеской сутаной. А теперь посмотрите, кому предстоит управлять Пруссией. Фридриху Вильгельму II. Человеку, не обладающему ни талантом, ни способностями, имеющему общеизвестную склонность к увеселениям, не приличествующим королевскому двору. У него слабый сентиментальный характер. Каждый, кто знает его, говорит это. Он любезный простофиля. Король знает это. Кроме того, он и сам немного этому содействовал. Принц постоянно окружает себя мерзавцами, он не дорос до права быть королем. Но не это самое худшее. Вы знаете, что хуже всего?