Пурпурная линия - Флейшгауэр Вольфрам. Страница 37

– Но эта мазня, однако, не дает тебе умереть от голода.

– Такая работа найдется всегда. Но у меня теперь есть ключ от ворот Парижа. Ты помнишь картины, о которых я тебе однажды рассказывал? Обе сцены с Актеоном? Я закрываю глаза и вижу их перед собой, эти аллегорические изображения соединенной возлюбленной пары – Генриха и Габриэль. Люссак, что произойдет, когда наступит мир? Генрих женится на герцогине де Бофор. В этом нет никакого сомнения. Габриэль д'Эстре станет королевой. Ты же понимаешь, как устроена придворная политика. Тот, кто хочет чего-нибудь добиться от короля, обращается к королеве. Эти мысли непрестанно приходили мне в голову, и внезапно мне все стало совершенно ясно. Ты помнишь, что я видел герцогиню в Анжере, это было несколько недель назад. Ты помнишь?

– Это было во время бракосочетания детей?

– Да. Ты тоже видел свадебный кортеж. Какое божественное лицо! Какое волшебство кроется в его чертах. Неудивительно, что о ней говорит половина Европы. Ты видел ее волосы, украшенные бесчисленными бриллиантами, ее золотые косы? Ее белое шелковое платье казалось черным в сравнении с белизной ее груди. Неужели тебя не поразили ее глаза? В них воплотился цвет неба, и они сияют таким ослепительным блеском, что трудно понять, то ли этот живительный блеск подарило ей солнце, то ли она сама одолжила это сияние нашей прекрасной звезде. А ее брови, они так красиво выгнуты, как они черны! Орлиный нос. Ее губы не уступают рубину, а шея гладка и бела, как слоновая кость. На ее руках блистали перстни розовых и лилейных оттенков, и это было так прекрасно, как все, что окружает этот небесный образ, что ее можно было бы принять за шедевр природы. И когда она проследовала мимо нас, я вдруг отчетливо представил себе все. Я в новом свете увидел эти сцены Актеона, взгляды, лица, все, что одним штрихом придало форму чудесному видению, которое преследует меня с той поры словно дивный аромат. Ты еще помнишь Шенонсо?

– Замок Шенонсо?

– Да, картину в вестибюле.

– Портрет благородной дамы в ванне?

– Да. Пойдем, я кое-что тебе покажу.

Он поднялся. Люссак хотел было остановить друга, но Виньяк был уже у двери. Они проскользнули по темным переходам, незаметно вышли на первый этаж, пересекли западное крыло и наконец добрались до маленькой лестницы, которая вела наверх, в одну из башен. Лестница заканчивалась узкой площадкой, и, сделав еще несколько шагов, они очутились в помещении с высокими стенами. Сквозь узкие стрельчатые окна было видно ночное небо. Виньяк осторожно прикрыл дверь и зажег пару стоявших на полу незатейливых масляных светильников.

От изумления Люссак раскрыл рот. Как это оказалось возможным? Как Виньяк сумел устроить здесь себе мастерскую? По стенам плясали блики огня светильников. Взгляд Люссака упал на стол, из кувшинов и горшков торчали испачканные засохшей краской шпатели и пестики.

Люссак сделал пару шагов в глубь комнаты, увидел брошенные на стол эскизы, развернул их, аккуратно разложил на столе и принялся внимательно рассматривать. От увиденного его сердце бешено заколотилось. Словно охваченный лихорадкой, он быстро просматривал лист за листом, вглядываясь в фигуры, которые отвечали ему безжизненными взглядами. Некоторые пары глаз смотрели в пустоту мимо него, другие, казалось, искали его взгляда, чтобы посмотреть на него, как смотрят статуи – насмешливо, высокомерно, холодно. Перед его глазами прихотливо округлялись складки тяжело ниспадавшей занавеси. На краю ванны лежит рука, приподнявшая материю, чтобы стыдливо прикрыться от нескромного алчного взгляда. Еще один набросок – блюдо, наполненное грушами, виноградом, яблоками и цветами; перед блюдом застыла рука, держащая гвоздику.

Виньяк взял из рук друга наброски и повел его к холсту, установленному в глубине комнаты. Люссак сразу узнал полотно. Да, это картина из замка Шенонсо, но в то же время это было совсем другое изображение. Он отступил на один шаг, поднял с пола светильник и, покачивая им из стороны в сторону, постарался лучше осветить картину.

Рассматривая установленную на мольберте картину, Люссак одновременно попытался воскресить в памяти полотно, виденное им в замке Шенонсо. Это не составило для него особого труда, так как он видел ее всего несколько месяцев назад. На той картине была изображена благородная дама в ванне. Она стоит в каменной ванне, на край которой наброшена белая материя. Дама обнажена, и верхняя часть ее тела обращена к зрителю. Между тем осанка дамы, ее тщательно уложенные волосы, покрытые бархатным темно-синим чепцом, на котором, немного спускаясь на лоб, была укреплена диадема, придавали ей достоинство, которым она своеобразно рассеивала чары тихой домашней обстановки, окружавшей ее. Вообще пурпурные занавеси, обрамлявшие сцену, указывали на то, что этой царственной, показной частной жизни придается явное общественное значение.

Дама смотрела в пустоту мимо зрителя. Большим и указательным пальцами левой руки она сжимала белую материю, складками накинутую на край ванны. При этом был виден кусок белого камня, из которого она была сложена. Правая рука покоится на покрытой скатертью доске, положенной на закругление ванны так, что получился стол, на котором стояло наполненное фруктами блюдо. Запястья дамы украшены витыми золотыми браслетами. В пальцах правой руки зажат цветок гвоздики. Позади дамы виден маленький мальчик, который, стоя за ванной, приподнялся на цыпочки и пытается дотянуться ручкой до блюда, чтобы взять оттуда какой-нибудь фрукт. Рядом с ним, в левой части картины, сидит кормилица, держащая у груди новорожденного младенца. Глядя сейчас сквозь полотно Виньяка, Люссак явственно видел задний план картины из замка Шенонсо. Там виднелся наполовину отдернутый в сторону пурпурно-красный полог. За пологом был виден покрытый темно-зеленой скатертью стол. Горничная, стоявшая у стола, ставила на возвышавшийся за ним деревянный подоконник кувшин с водой. За спиной горничной в камине горел огонь, отбрасывая слабый отсвет. Над камином был виден фрагмент другой картины, на котором был запечатлен какой-то пейзаж. Рядом с камином приоткрытое окно, сквозь которое видны деревья и кусок желто-голубого вечернего неба. Стену между камином и окном украшало зеркало и изображение единорога.

Все эти подробные детали картины из замка Шенонсо пришли на ум Люссаку, пока он с изумлением и восхищением рассматривал картину Виньяка, стоявшую на мольберте. С каким мастерством приблизился он к оригиналу! Нет, не приблизился, наоборот, он сумел исправить погрешности перспективы исходного полотна. Телу прекрасной купальщицы он придал большую мягкость, лучше смоделировал шею и лицо, укоротил предплечье, чем добился более совершенного изящества. Виньяк сумел придать даме грацию, которой искал, но не сумел найти мастер, написавший первую картину. Впрочем, в остальном Виньяк позволил себе очень мало вольностей. Ванна, в которой стояла прекрасная дама, была точной копией ванны на исходной картине. Точно такими же были блюдо с фруктами и мальчик, который за спиной матери и под добродушным насмешливым взглядом кормилицы, баюкавшей младенца, тянулся за яблоком. Задний план картины также был практически целиком списан с оригинала. Камин, огонь, обтянутый зеленым чехлом стол, деревянный карниз, на который горничная ставит кувшин, из которого она только что налила воду в ванну своей госпожи. Не пропустил Виньяк ни зеркало, ни единорога, украшавших заднюю стену в глубине картины. Было здесь и полуоткрытое окно, которое позволяло глазу зрителя радоваться простору небес. Все было повторено настолько замечательно, что в душе Люссака тесно переплелись восхищение и зависть перед талантом друга.

Но что-то в этом полотне было другим, и Люссак начал присматриваться, каким образом воплотил Виньяк в этой картине свой далеко идущий план. На картине была изображена не некая неизвестная дама, ее лицо приобрело прекрасные черты Габриэль д'Эстре. В части картины над камином Виньяк тоже произвел некоторые изменения. Люссак подошел ближе к картине и присмотрелся к редкостному каменному рельефу, высеченному на обрамлении камина. Это был сфинкс, державший между лапами маску. Люссак посмотрел на друга и усмехнулся. Виньяк виновато вскинул брови. У маски были черты лица Генриха Наваррского.