Три минуты с реальностью - Флейшгауэр Вольфрам. Страница 53

«Si. No. No. Si».

Ни приветствия, ни имени. Неожиданный звонок знакомого? А ведь после звонка что-то в ней изменилось. Джульетта только что поняла это. Тон голоса. Краткость.

«Si. No. No. Si».

Похоже, госпожа Альсина чего-то боится.

21

Голос ведущего вывел ее из задумчивости. Линдсей с удовольствием слушала, что он говорит, время от времени что-то переводя Джульетте: что здесь сегодня празднуют, кто пришел, кто не пришел, какой главный приз будет разыгран в лотерею (серебряный поднос). Линдсей, похоже, чувствовала себя в своей стихии.

– Вчера было по-другому. Улавливаешь разницу?

– Конечно. Гости старше, свет ярче.

– Нет, посмотри, как одеты мужчины. Вчера даже пожилые танцоры были в спортивной одежде. А сегодня нет.

– Ну и что?

– А вот и то. Всему есть причины. Другое мероприятие, другие правила. Мужчины пришли сюда с женами и стараются вовсю. В «Альмагро» они бегут тайком и потому не могут появиться там при полном параде. Или взять, к примеру, клуб «Италия унита». Там даже есть специальная комната для переодевания. Женщины приходят в спортивных костюмах или леггинсах, а бальные платья и туфли приносят с собой.

– И к чему эти хлопоты?

– Из-за мужей.

– Похоже, аргентинцы любят из всего делать тайну, верно?

– Ну, я бы так не сказала. Это не тайна. Скорее скромность. Стараются защитить себя и других от позора, от глупых и смешных положений. Послушай, что было несколько недель назад!

Она придвинулась к Джульетте поближе, чтобы не приходилось орать, перекрикивая музыку.

– Среда, половина пятого вечера. Танцзал «Италия унита» просто трещит по швам – так много народу. Наверное, около двух сотен человек: старые, молодые, публика самая пестрая. Вдруг являются телевизионщики из передачи «Соло танго».

– «Соло танго»?

– Телепередача такая. День и ночь вещают обо всем, что касается танго: праздники, концерты, шоу, музыка и так далее – все, что связано с танго. Стоило телевизионщикам приблизиться, и танцплощадка мигом опустела. Я была с подругой, но в одиночку нам тоже, ясное дело, танцевать не хотелось. То есть подавляющее большинство посетителей клуба ни при каких обстоятельствах не желают попасть на экран. Телевизионщики были вне себя. И обещали снимать только переднюю часть зала, чтобы те, у кого есть проблемы, могли танцевать позади. Как думаешь, сколько пар осталось в первых рядах?

Джульетта покачала головой.

– Три!

Вдруг Линдсей понизила голос:

– Смотри, это Нестор.

Джульетта взглянула на танцплощадку. Сперва ей показалось, что пожилой мужчина танцует не с живой женщиной, а несет по паркету фарфоровую вазу – настолько осторожны его движения. Джульетта посмотрела на его лицо. Взгляд, направленный в никуда, глубокие морщины на лбу – все говорит о крайней сосредоточенности. Ни с того ни с сего на нее вдруг нахлынуло необъяснимое раздражение на эту атмосферу, этих людей, на их меланхолический ритуал. Линдсей хотела рассказать что-то еще о скрытых пластах культуры танго, но Джульетте стало противно. Она задыхалась. Словно перед этим долго находилась в безвоздушном пространстве. Музыка, полная вечных обещаний, которые никогда не исполняются. Объятия, на самом деле не являющиеся таковыми, прикосновения, проникнутые неизбывной тоской, но и только. Тела, висящие друг на друге, как обломки корабля на прочной балке, несущейся по морю в неизвестном направлении. Ее охватила вдруг неприязнь к безутешным звукам бандониона, плаксивым голосам скрипок, жалобе приглушенного финального аккорда, звучавшего словно последний всхлип, как вынужденное «да», произнесенное на вдохе.

Линдсей говорила без умолку, рассказывая обо всем, чего сама бы она в жизни не заметила. Но чем активнее та пыталась раскрыть ей глаза на культуру танго, тем труднее Джульетте было воспринимать происходящее как реальность. Что-то в ней надорвалось. И исчезло. Ей казалось, она спит, видит сон, зная при этом, что спит и видит сон: болтовня Линдсей, музыка, люди, словно из фильмов Феллини, на сером каменном полу, над ними гирлянды из лампочек, реклама пиццерии «Новый феникс» на противоположной стене зала; поднятые под потолок баскетбольные корзины, а под ними – одинокие женщины за столиками, бабушки по возрасту, которых приводит сюда надежда, что их, может быть, пригласят сегодня хоть на один танец, и они на мгновение вернутся в воспоминания. Мужчины, разгуливающие по краю площадки, стреляя глазами во все стороны в поисках ищущего взгляда, чтобы, найдя, тут же от этого взгляда уклониться.

Вдруг Линдсей в явном смущении уставилась на Джульетту. Та не сразу это заметила. Она все еще пребывала во власти своего странного настроения. Была где-то далеко, не здесь. Все это не имело отношения к ее настоящей жизни. Но как раз потому, что мыслями она находилась далеко, удивление, потом ужас и, наконец, шок, последовательно отразившиеся на лице Линдсей, она заметила слишком поздно, чтобы увидеть своими глазами то, о чем могла теперь только догадываться по выражению лица приятельницы. Куда она смотрит? На вход. Там, у входа, что-то на мгновение приковало к себе ее взгляд, который она тут же перевела на Джульетту, заметившую в конце концов ее смущение. Правда, она была все еще чересчур поглощена собственными мыслями, чтобы сделать единственно правильный вывод. А когда ей это наконец удалось и она все же повернула голову в сторону входа, то увидела уже только силуэт, как раз исчезающий за занавеской. Только спина, но этого оказалось достаточно. Даже если бы Линдсей не смотрела на нее так странно, она все равно узнала бы его – по движениям. Никаких сомнений. Она знает, кто только что вошел в танцзал и тут же его покинул. Его движение: решительное и резкое.

– Джульетта… там был… но почему-то… – пробормотала Линдсей, нервно смеясь и явно пребывая в полной растерянности.

Джульетта вскочила. У входа только что был Дамиан. Наверное, внутренне она это предчувствовала, иначе бы не смогла даже сдвинуться с места. Она побежала к выходу прямо через танцплощадку, пробираясь между танцующими парами и игнорируя неодобрительные взгляды. Вскоре она уже вообще не слышала музыки. На нее нахлынула странная смесь тошноты и ненависти. Он был там, у входа. Он видел ее. Он развернулся и ушел.

Когда она добралась до первого ряда столиков напротив, размышления ее как раз достигли этой фазы. Проталкиваясь к выходу, она несколько раз вытерла глаза, в которых стояли слезы. Наконец, добравшись до грязной занавески, она сдвинула ее в сторону и выбежала в холл. Налетела на входящую пару и, задыхаясь, пробормотала «perdцn» 139, торопясь подхватить закрывающуюся дверь. А как же иначе она сможет его догнать? Распахнула дверь, побежала по коридору и прямо перед собой увидела вдруг мужчину в белом фартуке, вынимавшего поднос со сладкими пирожками из холодильника. Он посмотрел на нее, улыбнулся, собрался что-то сказать. Джульетта резко развернулась, бросилась обратно в холл, а оттуда на улицу. Она вглядывалась в темноту, не в силах отделаться от ощущения, что слышит шаги. Рядом остановилось такси, из которого вышли двое мужчин и женщина. Улица была пуста. Ни звука. Только приглушенная музыка из глубины зала, покрытого рифленым железом. Потом шум стартера. Как будто бы рядом, но все-таки слишком далеко, чтобы точно определить направление. Справа? Слева? Она сделала несколько шагов по тротуару. Но ошиблась. Услышав позади гул мотора, удивленно обернулась, но увидела только пару быстро удаляющихся красных огней.

Линдсей нашла ее на тротуаре. Джульетта не двигалась, словно окаменела. Категорически отказалась возвращаться в зал, даже за вещами, ждала, пока Линдсей принесет ее пиджак с сумочкой и вызовет такси, которое увезет ее прочь. Она чувствовала себя грязной. Будто вывалялась в дерьме. И хотела лишь одного: как можно скорее покинуть эту страну. Вернуться в настоящую жизнь.