Внучка берендеева. Второй семестр (СИ) - Демина Карина. Страница 65
Мысленно.
От же ж… видать и вправду себя барынею вообразила… и вовсе дивно, как пустили ее в Акадэмию?
— За внучкою своею я пришла…
И вновь громыхнуло, будто кто посохом железным по колоколу медному ударил. От того громыхания ажно свербение в пятке поутихло.
Ненадолго.
Ох, не надо было о том вспоминать… а может, мне сие Божиня урок послала, за муху, которая по Еське ползала, а я ея не согнала.
Он терпел.
И я терплю.
Куда деваться-то?
— Неча ей тут у вас делать!
— Ой, матушка… осторожненько… туточки порожек, — зазвенели девки наперебой. — Рученьку дайте вашую… ноженьку ставьте от сюды… негоже вам не по коврам ступать.
Свербели уже две пятки.
И спина.
И злость такая поднималася, не то от свербения, не то от бабкиного скоморошества. Какая да растакая боярыня?
— Мне было сказано, что туточки она…
И вновь громыхнуло.
— Прекратите, — попросила Люциана Береславовна, — у меня от вашего грохота мигрень начинается.
— А ты не перечь царской теще!
Железом по меди… нет, не посох.
Таз.
Иль тарелка.
Помнится, в детские далекие годы добралася я до мамкиного черпаку, который тяжеленный да узорчатый, не для кажного дня, но сугубо для празднествов. А к нему — котел бронзовый, на ножках.
Ладно громыхало.
На всю хату… помнится, тятька мой ажно с сараю прибег, думал, беда какая случилася. Неужто ныне бабка того черпаку прибрала?
— Это кто здесь царская теща?
От и мне с того дюже любопытственно.
— Матушка нашая… хозяюшка… — ответствовал девичий хор. — Ой, локоточек… ой, туточки полочка, не ударьтеся…
— Пред тобою стоит…
Ух, ежель бы не немота телесная, поднялася б я и сказала б бабке всего, чего об ней думаю.
Царская теща?
— Интересно… — Люциана Береславовна не спешила гневаться.
Напротив, скользнуло в голосе ее нечто этакое…
— Извольте присесть… — предложила она. — Негоже царской теще на ногах стоять…
— И то верно, — бабка моя и не почуяла насмешки.
Тотчас прежний зычный голос велел:
— Несите стул! Матушка присесть желает!
— И подушечки, подушечки, — загомонили девки, что куры на мусорной куче. — Матушке под ноженьки, чтоб ноженьки отдыхнули… под рученьки…
Под задницу, ясно дело, тоже, а то ж задница пуще иных частей, бывало, устает. Я злилася, да с тое злости толку, когда лежишь бревно бревном, ждешь, чего ж далей будет.
— Может, отошлете вашу свиту? — Люциана Береславовна тоже присела, это я услышала. — А то беседа, полагаю, у нас с вами приватная пойдет. Негоже дворне слушать, о чем два благородных человека разговаривают… а то, сами понимаете, сплетни пойдут… полетят просто.
— Уши отрежу.
Я, когда б могла, язык бы прикусила. Это с каких-то пор бабка моя подобною карою грозится? Ладно, в тещи себя царские записала, но чтоб с людьми и не по-людску обращаться.
Неужто вовсе за боярскими шубами розум потеряла?
Аль это от старости?
Давече нам Марьяна Ивановна сказывала, будто бы с годами люди умом слабнуть, личность свою теряют. И выходит, бабка растеряла?
— И все-таки… бывает, что и подкупят… тем более столь важная персона… как теща царская… как ее без присмотру оставить?
— Вон пошли! — рявкнула бабка и ноженькой топнула. — Подслушивать взумаете — запорю!
Ох, грозно у нее вышло, почти как у нашее боярыни, нехай приглядит Божиня за грешною ея душенькою.
— Итак, уважаемая… простите, мы не были представлены друг другу, — начала Люциана Береславовна. И бабка промолвила важно:
— Ефросинья я, Аникеевна, ежель по батюшке…
— Уважаемая Ефросинья Аникеевна… из какого роду будете?
— Из берендеевого…
— Слышала, слышала… могу ли я узнать о цели вашего визита?
— Так это… — оставшись одна, без сопровожатых, бабка растерялася. — За внучкой я… внучка моя… сиротинушка… одни мы осталися на всем белом свете… никогошеньки у нее нетути… и у меня… как две былиночки…
Ну да, уж меня-то былиночкою назвать тяжко, бабку тем паче, этакую былиночку не кажный молодец поднимет, не говоря про ветер.
Оно и верно.
Что за баба такая, которую ветром унесть может?
Бабка носом шморгнула и уже иным голосом молвила:
— Забрать я ее хочу из Акадэмии…
— Почему?
— Так это… на кой девке учеба?
— Но вы же, как понимаю, не были против, когда Зослава поступила?
Бабка запыхтела.
Водилася за ней этакая привычка, когда не знала она, чего ответствовать, а согласия на душе не было, то хмурилася, надувалася, что жаба перед быком, и пыхала гневливо.
— Тогда все иначей было, — произнесла бабка важно. — А ныне она — царская невеста…
— Так уж сразу и царская?
— Царевич к нам сватался… третьего дня…
— Который?
— Всамделишний!
От оно как!
Царевич, значится.
Всамделишний.
Сватался. Третьего дня. А я чегой-то и не упомню этакого.
— Надо же, какая удивительная новость, — произнесла Люциана Береславовна, — и вы, конечно, согласились?
— Кто ж царевичу откажет!
Я. И царевичу, и царю, коль нужда выйдет… ох, любезнейшая моя Ефросинья Аникеевна, пущай только заклятье с меня спадет, тогда-то и скажу я всего, чего на душеньке накипело.
И про замашки твое боярские.
И про холопов с холопками…
И про сватовство этое, об котором я в первый раз слышу.
— Верно… верно… и значит, царевич потребовал, чтобы вы Зославу забрали?
— Так… — бабка ненадолго смешалася. — Верно он молвил… где это видано, чтоб царица будущая в Акадэмиях каких-то ошивалася? Чтоб по полю скакала в мужских портах… чего потом люди говорить будут, а?
— Действительно… аргумент…
— А еще ежель уморит кто?
— Кто? — скрипнуло креслице.
— Недруги. Завистники. Небось, каждой девке в царицы охота! А Зославушка у меня тихая, незлобливая… Потравят, после что?
— Что?
— Ничего. Не бывать мне царскою тещей, — сказала бабка, вовсе меня дара речи лишив. Значится, вот об чем она печалится.
Что царскою тещей не побудет.
— Да, понимаю… а вам очень хочется?
— Так… когда ж еще…
— Знаете, Ефросинья Аникеевна… — и такой у Люцианы Береславовны голос ласковый сделался, что у меня по спине мурашки побегли. А ну как даст она сейчас бабке огненным шаром по голове, аль еще какую волшбу учинит, спесь лишнюю сбивая.
У бабки ж сердце слабое.
Нет, я б и сама, конечне… но по-свойски, без чароплетства…
— …мне весьма любопытно было бы послушать… от близкого человека… я, безусловно, понимаю, что вас обязали хранить все в тайне… позволите угостить вас чаем? Травяной, я сама составляла. Слышала, что вы в травах большой специалист. Это по внучке вашей заметно…
— Она у меня разумница…
— Но молода… к сожалению, нынешняя молодежь несколько… как бы это выразиться, легкомысленна… полагают, будто бы сами способны со своей жизнью сладить.
Что за речи такие предивные?
А пятка вновь засвербела. И глаз левый задергался, меленько так, часто. Неприятственно — страх.
— …то из дому бегут… ищут чего-то… то любовь приключается с неподходящей личностью… пробуйте чай.
— Малиновый лист?
— Ежевичный… и еще немного цвета морошки…
— Вишневые веточки?
— Куда без них.
— Чабрец и душица… я одно кладу, чтоб аромат не перебивали.
— Несомненно, попробую в следующий раз. Спасибо за совет… — Люциана Береславовна говорила так, будто бы и вправду нуждалася в советах бабкиных. И теперь было в голосе ее нечто этакое… не боярское. Небось, так приказчик в лавку зазывает… разве что не кланяется.
С чего б?
Неужто про тещу поверила?
— Приятно встретить понимающего человека, — меж тем молвила бабка снисходительно. — Оно и вправду беда. Взопрется в голову девке, что влюбленная, и все… застить очи этая любовь, ни об чем слыхать не желают.
— Не понимают, что одной любовью сыт не будешь, — поддержала ее Люциана Береславовна.
— А то! Была у нас одна такая… супротив батькового слова пошла. Замуж выскочила за голодранца, а после плакалася, что в хате — шаром покати…