Огненная звезда и магический меч Рёнгвальда - Самаров Сергей Васильевич. Страница 4

Смеян правильно выбрал себе место для камланья. Корпус ладьи, обложенной камнями, стонал и трещал под ветром, но не шевелился и прикрывал от шторма лежащего на земле шамана. А вокруг, по неприкрытым местам, чего только не несло… Целые кусты вырывало с корнем и тащило по камням и песку, переворачивало, подкидывало, бросало и тащило дальше. Грохоча при ударе о камни, прокатился чей-то оставленный на земле шлем. И вой не погнался за ним, понимая, что это не просто бесполезно, но и опасно. И почти ночной непроглядный сумрак лег на землю. Но свет все же шел, и шел он как раз оттуда, откуда шторм пожаловал, с полуночной стороны. Вслед за черным массивом туч, казалось, двигалось, толкая тучи, ясное, хотя и не светлое, вечернее небо, очищенное даже от малейшего облачка, хотя представить себе, как небо движется, трудно. Но все облака в округе были согнаны в один массив, и ничего не осталось в запасе. Значит, потерпеть осталось недолго.

Гроза грохотала рядом, поливала ливнем фьорд, но на ладейщиков посылала только брызги, словно ливень шел единой целенаправленной полосой. Низкие приземленные молнии стремительно пронизывали небольшое пространство между тучами и водой. И даже то место берега, где совсем недавно стояли ладьи, пересекло сразу несколько молний. Не будь руянский сотник Большака таким предусмотрительным, ладьи обязательно сожгло бы.

Овсень и сидящий с ним рядом под ладьей Ансгар, прижимающий к себе Огнеглаза, пытались всмотреться в фьорд – что там на соседнем берегу творится? Но видно ничего не было, кроме бушующей стихии, тем более не было ничего слышно, кроме ветра, грома и треска молний. Сотник с конунгом друг друга-то слышать могли с трудом, но даже разговаривать старались меньше, потому что ветер, закручиваясь, и под борт ладьи залетал, и бил в лицо сильно, принося при этом и пыль, и грязь, и ошметки травы, и при разговоре рвал дыхание и забивался в грудь. И даже пес грозы и шторма боялся, прижимался к конунгу всем своим большим сильным телом и тихо то подскуливал, то подлаивал. Сомневаться не приходилось: свеи с их глупым гордым упрямством посчитали себя слишком опытными мореплавателями. Слишком опытными для того, чтобы плавать, а плавать им, скорее всего, будет уже не на чем. Нет на свете лодки, которая удержалась бы в такой шторм на месте, и никакие весла не смогли бы спасти команду. Драккары наверняка выбросило на каменистый и скалистый берег, куда одна за другой били и били молнии. И вообще, шторм не против славянских ладей был нацелен. Гунналуг, кажется, умышленно берег их, хотя и трудно было догадаться, по какой такой причине. Но вот шведской флотилии, как колдун и мыслил, должно было достаться по полной программе.

Гунналуг старался…

Гунналуг много сил приложил, чтобы обезопасить себя и свой Дом. И собственное могущество демонстрировал наглядно…

Стало заметно светлее…

Безжалостный шторм уже почти прошел, и только остатки его пытались еще показать себя напоследок. А потом все стихло, и наступила разряженная тишина, хотя воздух на берегах фьорда стал наэлектризованным и насыщенным, каким-то тяжелым, но, несмотря на это, дышалось уже легко.

Не только сотники с Ансгаром, все вои, казалось, поднялись и смотрели в сторону свейского берега фьорда. Шторм и там уже кончался, и там стремительно светлело небо, хотя по времени уже подступал вечер, но любой вечер и даже любая ночь, самая что ни на есть непроглядная, несли меньше мрака, чем недавний шторм.

Ветер прекратился совсем, словно все запасы сил для его движения были уже истрачены. На темной глади фьорда не было видно ни одного драккара, а на берегу, куда выбросило драккары, уже бегали и суетились люди, уцелевшие после такого «подарка» колдуна. Но издали они казались муравьями, и невозможно было понять, чем свеи заняты, как невозможно понять человеку, чем занимаются муравьи в муравейнике.

– Надо бы к ним съездить, посмотреть, что творится… – сказал Ансгар.

– Зачем? – не понял Овсень.

– Как это – зачем? Они же наши союзники. Мне хотелось бы знать, на что они теперь способны. Если Гунналуг полностью разбил их до битвы, нам придется одним против него выступать…

– Поезжай… Попроси у кого-нибудь коня… Скажи, я разрешил…

– А тебе не интересно? – удивился конунг.

– Мне было бы интересно, если бы шторм всю Швецию и всех свеев уничтожил, вместе с Гунналугом и со всеми ярлами-мореплавателями.

– И Норвегию?.. – с грустным упреком спросил конунг.

Овсень посмотрел на него внимательно и ответил предельно честно:

– И против такого я возражать не стал бы. Нам бы на своей земле гораздо спокойнее жилось без таких падких на чужое соседей. И не только нам одним. Вся Европа по вам праздничную тризну устроит. Всех скандинавы уже достали своим диким геройством. Но сейчас меня больше Смеян волнует. Что он расскажет? И потому мне совсем не до участи глупых свеев, получивших только то, что они своим упрямством заслужили. Один знает, что дать им, как Сварог знает, что потребно нам… Каждому воздается по делам и заслугам… Поезжай…

Шаман как раз пошевелил одной рукой, потом второй. Медленно сжал и разжал несколько раз пальцы, словно возвращал им чувствительность, вернувшись духом в свое надолго оставленное без присмотра тело, и это возвращение было, как обычно, трудным, болезненным.

– Я тоже, пожалуй, шамана послушаю… – сказал Ансгар, садясь на камень, где сидел прежде, и прижимая к ноге только-только успокоившегося после шторма Огнеглаза.

Смеян приходил в себя долго и уже даже замутненные и не все понимающие глаза открыл, неуклюже попытался сесть, сделал несколько неудачных попыток, но это у него никак не получалось. Тогда он просто прополз на четвереньках несколько шагов, и движение вернуло ему соответствие внутреннего и внешнего тела, совсем недавно полностью разделенных. Шаман знал из опыта, как вернуться в нормальную жизнь. И он вернулся, хотя это было трудно и, наверное, очень больно. И снова, после прогулки на четвереньках, стал садиться и со второй попытки все же сел, хотя взгляд его, как показалось Овсеню, по-прежнему был где-то в другом мире и возвращался позже всего остального.

– Кажется, нам это удалось… – сказал шаман хрипло, и в голосе его присутствовали одновременно и торжество, и обессиленность, и радость, и печаль, и еще много всего-всего, но все это перекрывало звучание счастья. – Но я едва-едва спасся… Где Извеча?

– Извеча! – громко позвал Овсень.

Никто не отозвался на зов.

– С ним ничего не случилось? – спросил Смеян.

– Извеча! – повторил зов сотник, и в установившейся после шторма почти неестественной тишине зычный голос его было слышно у всех четырех ладей.

Но опять никто не отозвался.

Подошел, услышав голос сотника, Велемир. Посмотрел вопросительно.

– Извечу кто видел?

– Был в лодке… – сказал десятник, тут же одной рукой ухватился за борт и легко запрыгнул в ладью, несмотря на тяжесть доспеха.

– Извеча где? – спросил уже там.

Из лодки никто не отозвался.

Овсень встал. Встал и Ансгар, подошел, видя обеспокоенность товарищей, и сотник Большака. С трудом, но поднялся на ноги шаман.

– Ищите Извечу… Мешок его ищите… – потребовал Смеян. – Быстрее…

В негромком голосе шамана было сразу столько всего, что его словам подчинились. Забегали вокруг ладей вои. Все четыре ладьи перерыли. Но не нашли ни Извечу, ни его большого всем известного мешка, ни причального Хлюпа.

– Что с ними могло случиться? – спросил сам себя Овсень. – Куда они могли забиться? Я им специально запретил из лодки выходить, чтобы ветром не унесло. Смеян, почему ты про Извечу спросил?..

– Извечу беречь надо… – просто ответил шаман, не вдаваясь в подробности. – В нем спасение наше общее…

Лагерь успокоился не сразу, да и вообще он не успокоился, просто люди бегать перестали, убедившись, что это бесполезно. Домовушку с причальным найти так и не удалось ни в ладьях, ни в ближайших скалах, ни в округе. Не удалось найти и мешок Извечи, который тот никогда не оставлял надолго без пригляда.