Гоша Каджи и Алтарь Желаний (СИ) - Рябов Игорь Владимирович. Страница 32

И выпрямившись во весь рост, вампир весело оскалился, выставив свои клыки напоказ. Что, честно говоря, было совсем излишне. Их компанию и так, почему-то старались или не замечать, или обходить стороной, словно чумных.

Деваться было некуда, Каджи ведь сам так рвался в этот мир и так хотел учиться волшебству и магии. Вот и сбылась мечта идиота? Гоша собрал все свое мужество в кулак и с достоинством крепко пожал на прощание руку князю, сказав, что они еще обязательно встретятся. Правда, на красотку в сиреневой курточке так даже и не взглянул. Потом Мерида чмокнула его уже в другую щеку, а он в этот момент почувствовал, что она сама готова разреветься. Сердцем почувствовал, других видимых признаков не было.

— Не волнуйся, Мэри, я справлюсь, — теперь уже брат попытался успокоить сестру. — Когда вернешься в школу, позови в гости, и я сразу же приду. Если нужно будет, то прогуляю какой-нибудь урок. Ну, все, пока! Я пошел…

Подхватив клетку с Янги, он резко развернулся и, едва сдерживаясь, чтобы не оглянуться, направился к ступенькам вагона. Сердце что-то громко вопило и пыталось выпрыгнуть из груди от нахлынувшей внезапно тоски, но он мысленно приказал ему заткнуться и биться ровно. Странно, но оно так и не послушалось своего хозяина.

И все-таки парнишка не выдержал. Правда, уже находясь в вагоне. Пока шел по коридору, отыскивая совершенно пустое купе, он посмотрел украдкой через окно на перрон. Мерида и Хаш стояли на тех же самых местах. Князь нервно теребил свою перчатку и что-то с жаром говорил девушке, стоя чуть позади нее и слегка наклонившись вперед. Прическа у сестры уже потеряла недавнюю буйную лохматость. Теперь она превратилась в совсем обычную, как и у большинства женщин на перроне. И непонятно, почему у Мэри на щеках блестели капли дождя, ведь над перроном был навес, от непогоды и защищавший…

Совершенно пустое купе нашлось почти в самом хвосте вагона, предпоследнее. В остальных уже вовсю размещались ученики, почему-то в основном первокурсники, хотя и не всегда. Видимо старшеклассники предпочитали ехать ближе к голове поезда. Может быть, традиция у них тут такая? И вообще хорошо, что отыскалось хоть одно пустое купе. По правде говоря, парнишка сейчас никого не хотел видеть, не хотел ни с кем общаться, отвечать на вопросы и так далее. А уж самому что-то спрашивать, так об этом не могло быть и речи.

Клетку с Янги, который был перед отъездом тоже накормлен наравне со всеми, Гоша поставил на верхнюю полку для багажа. Птица посмотрела на него таким пронзительным взглядом, словно прекрасно понимала его нынешнее состояние. А потом соколенок пощелкал клювом и что-то проклекотал, словно подбадривал его.

— Спасибо, Янги, — ответил Каджи, хотя ему от этого стало только еще тоскливее. — Вот приедем в школу, и там ты будешь летать, когда захочешь, а не сидеть взаперти в клетке. Мэри сказала, что у вас там даже своя башня есть — «Птичий Угол». Только ты уж, друг, постарайся чужих птиц не обижать. Договорились?

Птица, внимательно его слушавшая, кивнула головой, и мальчишка обалдел от неожиданности.

— Так ты меня понимаешь? — через минуту смог он выдавить из себя.

И соколенок вновь важно кивнул.

— Блин, во дела, — Каджи скинул с плеч рюкзачок. — Хотя чему я удивляюсь? Забыл, где нахожусь…

Он расстегнул рюкзачок и заглянул внутрь. Барни и на самом деле самозабвенно похрапывал там, и парнишка пожалел, что не может с ним сейчас пообщаться. Вот уж кто наверняка смог бы его развеселить. Но будить друга не стал. Раз уж тот и на самом деле не выспался, то пускай дрыхнет, сколько ему влезет.

Рюкзак отправился на ту же полку, рядом с клеткой Янги. А Гоша сел на мягкое удобное сиденье и уткнулся в окно. По его стеклу медленно сползали капли дождя. Навес закрывал только перрон. И были они похожи на слезы. Настроение стало совсем тоскливым, и мальчик с нетерпением ждал, когда же поезд тронется в путь. Может быть, тогда ему полегчает? Хоть какое-то развлечение: наблюдать, как мимо проносятся километры пути, меняется пейзаж за окном, а он, Гоша Каджи, становится все ближе и ближе к Хилкровсу.

Вот только тут ему опять стало страшно. А вдруг его не признает своим ни один из факультетов, и тогда с позором придется отправляться обратно? А через некоторое время в школу вернется Мэри, станет его искать, а сестре скажут, что, такие, как Гоша Каджи, здесь не требуются. Ей-то, каково будет выслушивать этакие новости? Слезы сами собой навернулись на глаза, и парнишка еле-еле сдержался, чтобы они так там и остались.

Поезд дернулся всем телом — раз, другой — и покатил вперед, постепенно набирая скорость. И тут же дверь в купе шумно распахнулась. Кто-то вошел, взахлеб смеясь тонким девчоночьим голосом. Нет, даже двумя, но очень похожими. Каджи даже не оторвался от окна, только с сожалением подумал что, когда самому тошно до чертиков, а рядом веселятся во всю, то от этого становится намного хуже. Словно ты мешаешь всем своей угрюмостью. Вот только уйти некуда.

Ему бросили коротко и беззаботно: «Здрасьте». Другой голос, чуть серьезнее, добавил: «Наше вашим». И послышался шум раскладываемых по полкам различных предметов, шуршание пакетов. Парнишка надеялся, что этот шум и заглушит, его не ответ. Не расслышали, мол, ну и по барабану. А Гоше вообще, ну совсем, не хотелось общаться. И еще мальчишка боялся к тому же, что по его дрожащему голосу сразу станет понятно, что он готов вот-вот заплакать. И от стекла отвернуться не мог. Стеклу-то, ему уж точно все равно, по нему, вон, уже давно слезы текут. А у Каджи они только еще накапливаются.

Но мужчины ведь не плачут! И кто только придумал такую чушь? Какой-нибудь по пояс сверху деревянный чурбан чугунноголовый с каменным сердцем в мозолях от трудовых свершений и ратных подвигов. Настоящие мужчины могут и заплакать, если есть на то серьезная причина. А у Гоши причина очень веская: он сейчас совсем один в чужом пока еще мире, и на фиг никому не сперся со своими душевными терзаниями-переживаниями.

Девчонки наконец-то устроились и угомонились. Парнишка слышал только краем уха, как они о чем-то между собой тихонько перешептываются. И подумал с облегчением, что он им совершенно неинтересен, а значит можно спокойно продолжать бездумно пялиться в окно.

— Янка, не вздумай! — одна из девчонок внезапно повысила голос. — Не видишь что ли, дура бессердечная, что парню тошно?

— Это ты, Анька, у нас — бессердечная, хоть и умная… И что, ему теперь всю дорогу так мучиться?

Рядом с Каджи кто-то беспардонно плюхнулся на сиденье и настойчиво потряс его за плечо.

— Что, совсем хреново…? В первый раз совершенно один остался?

За стеклом вагона пролетающие мимо дома сменились лугами, блестяще-мокрыми от дождя, но веселее от этого не стало ни чуточки. Гоша ничего не ответил, продолжая смотреть на стекающие по окну капли, но все-таки утвердительно кивнул в ответ.

— Да не гоняй ты! Все перемелется — мука будет. А мы тогда с сестрой блинчиков напечем, — и, видя, что он на шутку никак не отреагировал, девчонка неожиданно для мальчишки предложила. — Ну, хочешь, я тебя поцелую по-дружески? Полегчает, гарантирую!

И тут Каджи вдруг, сам не зная почему, может слово «по-дружески» зацепило, резко повернулся и нагло выпалил:

— Хочу!

А на него в упор смотрят потешающиеся серо-голубые глаза, с лукавым прищуром. Брови тонкие, вразлет. Остренький носик чуть вздернут кверху. Губы не сказать, что толстые, — нормальные. Вот только верхняя слегка приподнята, не достает до нижней, так что видны ровные белые зубки. На щеках — смешливые ямочки. Черты лица простые, но приятные. И все это — в обрамлении свободно ниспадающих до плеч прямых черных волос, раскинутых равномерно в обе стороны, без всяких там челок, зачесов и прочих излишеств, закрывающих лоб. И сиреневая курточка поверх голубого свитерка в мелкую черную клеточку. Накаркал, вампирюга проклятый!

— Девчонка сказала — девчонка сделала, — послышался насмешливый голос ее сестры из противоположного угла.