Повесть о Ратиборе, или Зачарованная княжна-2 - Фортунская Светлана. Страница 17

В этот раз Ворон обложился конспектами Лады.

Он хмуро взглянул на меня, отложил в сторону тетрадку, взял другую.

— Ну что, как самочувствие? — спросил он. — Пришел в себя?

— А я разве из себя выходил? — осторожно поинтересовался я.

Ворон хмыкнул, крякнул и прокашлялся. Мне показалось, что он смущен.

Смущенный Ворон — это что-то новенькое в нашей практике.

— Собственно, мы — все мы — сами виноваты в том, что произошло…

Пауза, которую он взял, затянулась, по моему мнению, чрезмерно.

— Да что произошло? — не выдержал я. — Ты можешь мне толком объяснить? Домовушка ярится — чуть противнем в меня не кинул, Рыб, видите ли, сплетничать не хочет, но говорит, что Жаб жаждет моей крови, как вампир, ты тоже крутишь-вертишь, толком ничего не рассказываешь…

Ворон отложил тетрадку, заложил крылья за спину, и еще раз кашлянул.

— Видишь ли, друг мой…

(Ну, амба, подумал я. Если уж Ворон называет меня «друг мой» — то уж точно чувствует себя виноватым. И, образно говоря, виляет хвостом).

— Видишь ли, мой друг, вчера ты вел себя несколько неадекватно. Но, я повторюсь, виноваты во многом мы сами. Механизм воздействия корня валерианы на кошачий организм до конца не изучен, и нам надо было предвидеть, что мощный инстинкт неразумного животного в данном конкретном случае, после некоторой психологической, физической и магической перегрузки, каковой ты был некоторое время подвержен, возьмет верх над интеллектом. Но ты тоже хорош! В тяжелую годину испытаний, когда под угрозой само существование нашего сообщества, когда дамоклов меч смерти — от голода ли, от преждевременной и скоропостижной старости ли — висит над несмышленым дитятею, ты, маг, хоть и недоучка, позволяешь властвовать собой своим животным инстинктам! Для мага столь низкий уровень самоконтроля недопустим! Особенно учитывая грубейшее нарушение правил, допущенное тобой при выполнении заклинания трансформации! Вместо того, чтобы раскаиваться и судорожно изыскивать пути разрешения конфликтной ситуации и исправления своих недочетов и ошибок, ты пускаешься во все тяжкие! Фу, срам!!!

— Ага, я понял, — уныло произнес я. — Коту дали валерьянки. Ну, и что дальше?

Тут Ворон меня удивил окончательно и бесповоротно.

Он фыркнул.

На чистом кошачьем языке, и с прекрасным произношением.

В переводе это будет…

Нет, лучше я не буду переводить, скажу только, что в переводе это будет совершенно нецензурно и непечатно. Да, я знаю, что нынче это даже модно — использовать при написании литературных произведений обсценную лексику. Но я как-то за модой не гонюсь. И воспитан в твердых правилах — для литературы литературный язык, для общения — разговорный. В присутствии женщин и детей — не выражаться.

— Ну, Ворон, убил! — восхитился я. — Да ты, оказывается, и кошачьим владеешь!

— С вами поведешься — и на суахили ругаться научишься, — сухо ответил Ворон. И вдруг заорал: — Все! Лирическое отступление считаю оконченным! Берись за дело! К сожалению, Бабушкин архив пропал, и приходится перелопачивать конспекты Лады. Вон ту стопочку возьми.

Ворон уже вернулся в привычное раздраженно-деловое состояние духа. Расспрашивать его теперь бесполезно — он только еще больше будет раздражаться, и я могу схлопотать клювом в темечко.

Я вздохнул, и поплелся к своему месту на письменном столе.

— Хоть что искать?

Ворон удивленно воззрился на меня.

— Как это — что? Ты вчера наломал дров, тебе и расхлебывать. Я, конечно, не уверен, что это варево возможно расхлебать, но попытаться необходимо. Нужно возвратить мать ребенку, мужа — жене; да и Жаб, я думаю, не захочет щеголять в этом шутовском обличьи.

— Ничего не понимаю!

То есть что-то начало брезжить в моей памяти, вроде бы я вчера пытался трансформировать какую-то тетку и какого-то дядьку, а Жаб, который всегда попадает не туда, куда надо, в этот раз попал под действие магии… Случайно, разумеется.

Ворон, видя мое недоумение, скупо и сухо просветил меня, перечислив по пунктам все негативные последствия моего вчерашнего неудачного колдовства.

Бр-р-р!

Немудрено, что я все забыл — это мой организм так боролся с мощными отрицательными эмоциями.

— …А ты думал, это из-за люстры Домовушка на тебя так взъелся? — завершил свой краткий обзор Ворон. — Нет, это из-за чайника. У Домового свои, может быть, ошибочные, но твердые понятия, что есть Зло и, соответственно, Добро. И убедить его, что в твоих действиях не было злого умысла, я не смог. Тем более что ты его оскорбил.

— Я? Домовушку? Да не может такого быть! И причем тут люстра?

— Про люстру, если сам не вспомнишь, тебе расскажет кто-нибудь другой. Мне сейчас не до бытового аспекта — мне бы с магическим разобраться. Возможно, Ратибор, когда проснется, нам что-то подскажет. Если будет в состоянии, то есть если не потерял при трансформации своих магических способностей. Иногда это случается.

Ратибор? А это кто еще?

Ах, да, брат, «ейный брат», явившийся к нам из далекого «Где-то Тама», и которого я случайно превратил в женщину.

Память моя пробудилась — я вспомнил все — но только до того момента, как опрокинул рюмку с валерьянкой.

Донна Роза!

Это ж действительно дрова у дома! Дубовые! Это ж мы за год не разгребем!

И я погрузился в работу.

Хоть мне и очень интересно было узнать, что там случилось с люстрой…

Глава шестнадцатая, в которой меня просвещают

— Сижу, никого не трогаю, примус починяю…

Кот Бегемот

Люстра эта, с висюльками богемского хрусталя, тренькавшими при малейшем сквознячке, когда-то висела в большой комнате.

Потом, когда Лада уснула, в большой комнате свет не зажигали.

И Домовушка, который питал слабость к хрусталю, словно советская женщина периода застоя, перевесил люстру в комнату Бабушки. Если я эту люстру разбил…

Но нет, этого я не сделал — когда Домовушка позвал нас с Вороном завтракать, я заглянул в бабушкину комнату.

Люстра висела на своем месте.

Так что вроде бы в самом страшном грехе я не повинен.

И все-таки что же вчера произошло?

Просветил меня Жаб.

Когда Жаб вылез из миски на подоконнике, клетчатое его оперение сверкало и искрилось на солнышке.

— Какой ты у нас стал красавец, ну прям Птиц Райский! — хихикнул Крыс и пошевелил носом. — Спасибо Коту должен сказать, а не дуться: был мерзкой Жабой, а теперь хоть в клетку золотую сажай, такой диамант! В клеточку! — Крыс снова пошевелил носом.

Жаб буркнул неразборчиво, то ли приветствие, то ли наоборот, совет Крысу заткнуться, и занял свое место за столом.

— Ты бы, Крысик, язык-от прикусил бы, чтоб беды не случилось, — ласково посоветовал Крысу Домовушка, ставя перед ним тарелку — Жабик наш и так не в духах, а ты его дразнишь-раззадориваешь… Мирно надобно жить, в любви и уважении взаимном… — и шлепнул на тарелку перед Крысом половник каши.

Пшенной, конечно.

Крыс скривился.

Мы с Крысом вообще-то антиподы, но тут наши вкусы совпадают — я тоже не терплю пшено ни в каком виде.

Однако в то утро я был слишком голоден, и совесть меня заедала, и мучило любопытство.

Поэтому свою порцию пшенной каши я принял не ропща, как заслуженный удар судьбы. Судьбоносцем в данном конкретном случае выступал Домовушка.

Но, должно быть, на моей морде покорность судьбе была написана слишком красноречиво.

— Ты уж, твое величие, прости-извини, деликатностей разносольных для тебя не припасено, — сухо сказал Домовушка, наделяя меня порцией каши. И поджал губки.

Тот самый Домовушка, который всего минуту назад читал проповедь о мире, дружбе и взаимоуважении!

Видно, крепко я вчера его достал.

Жаб злорадно ухмыльнулся.

На физиономии его перья не выросли, и ухмылка во всю широченную жабью пасть вышла зловещая. Я даже вздрогнул — просто монстр какой-то, а не Жаб, право слово!