На тайной службе Ее Величества - Флеминг Ян. Страница 5

Местное французское чревоугодие отразилось на нем самым неблагоприятным образом прошитым вечером. Желая избежать остановки в Орлане, он выбрал тихое местечко к югу от этого негостеприимного города, где нашел небольшую гостиницу, стилизованную под бретонский постоялый двор и располагавшуюся на южном берегу Лауры. Несмотря на то что гостиница утопала в цветах, выставленных на подоконниках, и вся была выложена бутафорскими бревнами, не обращая внимания на фарфорового котика, охотившегося за фарфоровой птичкой на остроконечной крыше, Бонд остановился здесь просто потому, что трактир находился прямо на берегу Лауры, возможно, самой любимой им реки в мире Он стоически старался не замечать висящих по стенам кованых медных сковородок, разных латунных кухонных принадлежностей и другой древней атрибутики, заполнявшей весь вестибюль; он оставил вещи в номере и с удовольствием отправился на прогулку вдоль берега плавно текущей реки, над которой носились ласточки. Вид столовой, где он оказался вместе с горсткой туристов, вызывал тревогу. Над электрическими поленьями и с блеском начищенным каминным прибором висел щит с гербом из пластика, на котором было начертано нечто ужасное: «Ледяная сладкая Франция». На всех тарелках кошмарного местного производства красовалась рифмованная фраза, смысл которой было нелегко уловить: «Не где-то там и вообще, а именно здесь и в вине». Угрюмый (так как подошел уже конец сезона) официант подал ему крошечный кусочек домашнего паштета (и тут же был отослан за другим кусочком) и пулярку под кремом, которая, должно быть, была древней всего другого антиквариата в этом месте. Бонд проглотил эту безвкусную еду без всякого аппетита, запил ее бутылкой все растворяющего «Пуйи-Фьюиссе» и на следующее утро долго возмущался, увидев счет за ужин, который обошелся ему больше пяти фунтов стерлингов.

Дабы избавиться от неприятных воспоминаний, связанных с расстройством желудка. Бонд и сидел теперь у окна, потягивая свой «Тейттингер» и взвешивая все за и против относительно местных ресторанов, размышляя над тем, какие блюда стоит рискнуть попробовать. Наконец он остановил свой выбор на ресторане, лучше которого, по его мнению, не было во всей Франции, — это скромное заведение располагалось в неказистом месте, прямо напротив железнодорожного вокзала в Этапле. Бонд позвонил своему старому знакомому мсье Беко и заказал столик. Через два часа он уже возвращался назад в казино, переваривая вареную рыбу тюрбо под соусом со взбитыми сливками и половинную порцию прекрасно зажаренной куропатки — лучше этого он ничего не едал.

Воодушевленный и подогретый полубутылкой «Мутон Ротшильда» разлива 1953 года и стаканчиком «Кальвадоса» десятилетней выдержки, пропущенного вместе с тремя чашечками кофе, он бодро поднимался по людной лестнице казино и был совершенно уверен, что предстоит ночь, которую он запомнит надолго.

3. Позорный гамбит

(Наконец лодка обогнула буй, сигнал которого звучал вполне меланхолично и, тарахтя, стала медленно подниматься вверх по речке Руайаль, идя против течения. На правом берегу показались веселые огоньки эспланады со специально оборудованными причалами — рай для яхтсменов, любителей пересекать Ла-Манш. У Бонда мелькнула мысль дождаться того момента, когда они поднимутся чуть выше по реке, а потом полоснуть ножом по бортам и днищу резиновой лодки да пуститься вплавь. Но в ушах его уже стоял грохот выстрелов, свист пуль и всплески от них вокруг его головы, он будет все это слышать до тех, вероятно, пор, пока ярко не взорвется свет, и с последней вспышкой сознания он поймет, что наконец-то получил одну из пуль. А как же девушка, хорошо ли она плавает, сможет ли достичь берега при таком сильном течении? Бонд сильно замерз. Он теснее прижался к ней и вернулся к воспоминаниям о прошлом вечере, пытаясь найти в них ключ к разгадке.)

Пройдя по длинному вестибюлю мимо витрин «Ван Клифа», «Ланвина», «Гермеса» и тому подобных фирменных магазинчиков, сделав короткую остановку у длинной стойки с рядами картотечных ящичков, уплатив за входной билет, дающий право на игру, благополучно миновав цепкий оценивающий взгляд специально нанятого физиономиста, стоявшего у входа в зал, получив у тех же дверей поклон от разодетого привратника, Джеймс Бонд оказался в чреве великолепной, благоухающей игорной машины.

На секунду он задержался у кассы, ноздри его трепетали, впитывая запахи толпы, этого наэлектризованного и элегантного собрания; помедлив еще немного, он не спеша пересек зал и подошел к крайнему столу, за которым играли в железку, — рядом был вход в роскошно отделанный бар; здесь он обратил на себя внимание мсье Поля, главного распорядителя этой в высшей степени стоящей игры. Мсье Поль кивнул служителю — Бонда проводили к месту под номером семь, зарезервированному для него. Служитель быстро прошелся щеткой по зеленому сукну с внешней стороны линии, отделяющей зону игрока, находящегося за столом, — это та самая знаменитая черта, которая послужила причиной раздора в Трэнби Крофт, когда в дело оказался замешан король Эдуард VII, — протер пепельницу и выдвинул кресло для Бонда. Бонд сел. Футляр с картами находился на другом конце стола, у места под номером три. Бодрый, спокойный. Бонд всматривался в лица других игроков, пока еще один служитель разменивал его стотысячный жетон на десять кроваво-красных фишек стоимостью десять тысяч каждая. Бонд сложил их перед собой в аккуратную стопку и стал наблюдать за игрой, минимальная ставка в которой, как он заметил на табличке, укрепленной между висящими над столом лампами с зелеными абажурами, равнялась ста новым франкам, или десяти тысячам старых. Он принял, однако, во внимание, что каждый банкующий открывал игру, ставя на кон пятьсот новых франков — солидная сумма — порядка сорока фунтов для начала.

Состав игроков представлял из себя обычную интернациональную смесь — три текстильных магната из Лилля в смокингах с большими плечами; парочка полных дам в бриллиантах — вероятно, они прибыли из Бельгии; крошечная англичанка, чем-то похожая на Агату Кристи, она играла аккуратно и не без успеха, наверное, владелица какой-нибудь виллы; два американца средних лет в темных костюмах, они вели себя оживленно и были слегка выпивши, должно быть, приехали из Парижа; и — Бонд. Зеваки и случайные понтеры окружали стол двумя рядами. Девушки не было!

Игра протекала спокойно. Футляр с картами медленно перемещался по столу, каждый банкующий по очереди проигрывал на третий раз — есть нечто фатальное в этой цифре: это своего рода звуковой барьер при игре в железку, стоит его только преодолеть — и дальше все пойдет как по маслу. Каждый раз, когда наступала очередь Бонда, ему хотелось смириться с тем, что удалось выиграть и передать банк, не начиная третью игру. И каждый раз в течение почти часа он упрямо повторял себе, что комбинация карт вот-вот изменится, а если так — почему бы именно в его банк не случиться такому? Ведь карты не имеют памяти и в какой-то момент должны разложиться надлежащим образом. И каждый раз, так же, как и другие игроки, он брал третью карту. Футляр опустел. Бонд, оставив фишки на столе, пошел посмотреть на игру остальных, он постоял у рулетки, взглянул, как играют в «30—40», поинтересовался тем, что творится там, где в разгаре баккара, — он надеялся увидеть ту девчушку. Когда она обходила его автомобиль на своей «Ланции» в тот вечер, он успел заметить лишь ее светлые волосы и правильные, довольно решительные черты лица. Однако уверен был, что сразу же узнает ее — интуитивно — при помощи той ниточки животного магнетизма, которая связала их во время гонки по дороге. Но ее нигде не было.

Бонд вернулся к столу. Крупье складывал шесть колод в продолговатый блок, который вскоре должен был занять свое место в ожидающем карты футляре. Так как Бонд находился рядом, крупье предложил ему нейтральную красную карту с чистой рубашкой, которой нужно было прорезать блок. Бонд зажал карту между пальцами и с нарочитой медлительностью прорезал ею сложенные вместе колоды, как ему показалось, чуть ли не посередине. Крупье улыбнулся при виде его движений и этой медлительности, с ловкостью фокусника перетасовал карты таким образом, что красная сигнальная карта, возвещающая об окончании игры, должна была бы появиться в прорези футляра тогда, когда в нем оставалось ну никак не больше семи карт: затем он поместил длинный блок колод в футляр, прижал их металлическим держателем и объявил громко и четко: «Мсье (слово „мадам“ по традиции не произносится, так как со времен королевы Виктории повелось считать, что дамы в азартные игры не играют), игра сделана. Банкует номер шестой». Главный распорядитель, восседавший на возвышении позади крупье, принял это заявление к сведению, служители пригласили отошедших от стола игроков вернуться на свои места, и игра продолжалась.