Зеркало зла - Булычев Кир. Страница 27
Дороти бежала к человеку в цилиндре и не могла закричать, как во сне – ты тонешь, надо позвать на помощь, мама рядом, только открой рот, но слова не получаются, звуки не рождаются в глотке…
– Стой! – прохрипел преследователь. – Стой, куда ты?
Человек в цилиндре, вглядывавшийся в темноту переулка, сделал шаг вперед и раскинул руки, чтобы не упустить Дороти.
И тогда Дороти – все равно уже не было времени думать и соображать – помчалась, набирая скорость, на человека в цилиндре, словно намереваясь сбить его с ног, и шаги сзади сразу отстали. Она была вся насторожена, как дикое животное. Вся – слух и зрение…
Она врезалась в человека с тростью – цилиндр в сторону. Он не ожидал, что жертва сама нападет на него, это было нарушением правил! Девице положено с тихим визгом нестись обратно, прямо в лапы преследователя.
Растерянность была мгновенной, но она позволила Дороти, движения которой были безнадежно скованы длинными, до земли, юбками, рвануться за ствол вяза, словно она играла с преследователем в пятнашки. Он направо – она направо, он налево… а где же второй?
И его волосатая толстая рука вылетела из темноты – навстречу. Дороти кинулась назад, оттолкнувшись обеими руками от ствола. У нее было лишь два преимущества – молодость и гибкость. Они были сильнее – и могли догнать ее в чистом поле… Но, как мышонок, ускользающий между рук на дне сундука, Дороти металась у поворота и даже умудрилась вырваться – на несколько секунд. Тогда она кинулась к огням паба, фонарю, освещающему медные буквы «Золотой лев».
Но преследователь догнал, вцепился в рукав платья, рванул на себя, к счастью, материя затрещала по шву, рукав остался в пальцах преследователя, но от рывка Дороти развернуло, и она увидела на мгновение второго врага, того, кто тяжело топал за ней по переулку… И ей показалось, что к ним присоединился и третий, маленького роста, скрытый раньше в тени домов…
Больше Дороти не глядела назад. Она бежала к фонарю, но, как назло, никто не выходил из паба и не входил в него. И Дороти знала, какой густой шум и табачный дым царят там, внутри, за толстыми стенами – на улице может произойти сражение, но никто внутри его не услышит.
Снова сзади вцепилась в нее рука.
– Да стой ты! – проскрипел задыхающийся голос… И Дороти попыталась упасть, чтобы таким образом вырваться, впрочем, делала она это неосознанно – не думала ни о чем, только бы убежать! – Ах! – вскрикнул человек сзади.
Хватка ослабла, будто он споткнулся и вынужден был ради того, чтобы удержать равновесие, выпустить добычу.
И это дало возможность Дороти домчаться, подобрав юбки выше пояса, до паба, но не до двери – некогда было. Она замолотила в маленькое, забранное косой решеткой окно так, что чуть не разбила его.
Она не слышала, что происходит сзади, и не смела обернуться. Ударив несколько раз кулаком в окно, она кинулась к двери.
А тут дверь как раз открылась, но сначала вышел совсем пьяный зеленщик Робертс, а за ним плелся его хромой сын Пол. А вот за ними, почуяв неладное, услышав стук, вылетел известный всей улице и всей набережной Сэмми Грант, мулат из Вест-Индии, отставной сержант с черной повязкой через черное лицо, знаменитый канонир времен войны с янки. Делать Гранту было нечего, он весь день проводил в пабе или других подобных местах, и у него был сказочный нюх на драки, потасовки и всевозможные приключения.
А человек, посвятивший себя дракам и так и не ставший взрослым к пятидесяти годам, умеет мгновенно разобраться в ситуации и понять, на чьей стороне драться выгодно или почетно.
– Дороти! – взревел он. – Кто тебя обижает?
И в этот момент Дороти умудрилась спрятаться за зеленщика и захлебывающимся голосом прохрипеть:
– Там! Вон там!
В этот момент один из преследователей ворвался в круг света, нарисованный фонарем на мостовой у входа в паб. Он был в черном сюртуке, цилиндр потерялся, а прямые черные волосы прижались к голове, смазанные душистым маслом. Он увидел Дороти и закричал:
– Держите ее! Это преступница!
И тогда наступил светлый момент для Сэмми.
– Дороти? – вежливо спросил он. – Преступница?
– С дороги, черномазый! – зарычал преследователь.
А вот этого говорить совсем не следовало. Сэмми сказал друзьям, уже высыпавшим на шум из паба:
– Только не вмешиваться. Я вас умоляю всем святым!
– Понимаем, Сэмми, – сказал зеленщик. – Как не понять. Считай, что он твой!
И тогда Сэмми врезал преследователю в подбородок кулаком размером с арбуз.
Противник оказался крепче, чем многие подозревали, и вытащил из-за пояса пистолет.
Это взбесило законопослушного Сэмми. Он не выносил, если кто-то вытаскивал пистолет.
В следующее мгновение пистолет улетел куда-то далеко, к Темзе, звякнув о камень, а затем плеснув водой. И еще один удар послал этого человека в нокаут, как говорят боксеры.
– Дороти, пошли отсюда, – попросил горбатый фокусник Фан. Насколько Дороти видела, он из паба не выходил, а прибежал откуда-то со стороны. – Я тебя провожу домой, – сказал он.
– Фан прав, – сказал кто-то из толпы соседей. – Нечего тебе здесь делать.
Фан потянул Дороти за руку прочь от драки, он говорил что-то, но у Дороти звенело в ушах, и она не разбирала слов.
– А где второй? – спросила Дороти.
– Кто они? – Рука у Фана жесткая и большая, вообще руки словно достались ему от другого, куда более крупного человека. Когда горбун шел, пальцы почти касались земли. – Они больше тебя не тронут, – сказал фокусник. – Я точно знаю. Они ненавидят, когда их раскрывают.
– Ну хоть объясни что-нибудь, Фан!
– Вот дойдем до дому, и расскажу.
Фокусника хорошо знали на набережной. Он выступал на перекрестках, и ребятам не надоедало выпрашивать у матерей пенсы, чтобы кидать их ловкому горбуну. И он нравился именно ребятам, потому что был так мал ростом, словно не вырос из мальчиков. И даже узкая, жидкая, из нескольких волосков, но длинная черная борода не переубеждала – она была маскарадом. Каждый понимал, что Фан притворяется, и только когда ты подрастешь, а Фан останется таким же, как был, ты начинаешь сомневаться, зачем он здесь, почему он такой и почему не хочет стареть. В общем, он был глуп – никто в том не сомневался – и к тому же азиат, чуть ли не индус вонючий. Но когда привыкнешь к человеку, то не так воняет.