Шпион, который любил меня - Флеминг Ян. Страница 3

Мои часы показывали почти семь. Я включила радио и пока радиостанция УОКО пугала своих слушателей — линии электропередач вышли из строя, уровень реки Гудзон у Глен Фолз угрожающе поднимается, — упавший вяз заблокировал дорогу № 9 у Саратога Спрингс, ожидается наводнение в Меканиквилле — заделала дыру в окне с помощью картона и клейкой ленты, достала тряпку и ведро, вытерла лужу на полу. Потом я побежала по крытому переходу к домикам, зашла в свой номер 9, справа по направлению к озеру, разделась и приняла холодный душ. Падая, я испачкала свою териленовую блузку, поэтому теперь простирнула ее и повесила сушить.

Я уже почти забыла о своих страхах и грозе и о том, что вела себя как глупая гусыня, и опять мое сердце пело в ожидании вечера, который мне предстояло провести в одиночестве; и завтрашнего дня, когда я буду предоставлена сама себе. Поддавшись порыву, я надела самый прекрасный наряд: черные бархатные брюки в стиле «Тореадор» (сзади на брюках была вшита молния — выглядела она довольно вызывающе, да и сами брюки были чрезмерно обтягивающими) и связанный из золотистых ниток свитер «Камелот», с широким отстающим от шеи воротником; о лифчике я при этом и не вспомнила. Глянув в зеркало и полюбовавшись собой, я подвернула рукава до локтей, надела золотистые сандалии фирмы «Феррагамо» и быстренько вернулась в вестибюль. В литровой бутылке «Джентльмен из Виргинии», которой мне хватило на две недели, оставался как раз стаканчик. Я положила лед в один хрустальный бокал и вылила в него остатки виски, все до капли. Затем подтащила от администраторской стойки поближе к радиоприемнику самое удобное кресло, включила радио, закурила одну из пяти оставшихся у меня сигарет «Парламент», сделала глоток и свернулась клубочком.

Реклама. Все для кошек. Кошкам очень нравится еда из печенки, приготовленная фирмой «Пусси-фуд»… Радио мурлыкало, скрадывая неумолчный шум дождя, который усиливался, когда сильный порыв ветра бросал дождевые капли, словно крупную картечь в окна и слегка при этом сотрясал здание. Все было так, как я себе и представляла — от непогоды меня надежно защищают стены, мне уютно и весело в этой сверкающей огнями и хромом комнате. По УОКО возвестили о начале 40-минутной программы «Музыкальный поцелуй». И вдруг группа «Кляксы» стала исполнять песенку «Кто-то раскачивает лодку моей мечты», и я вновь увидела себя там, на Темзе, пять лет назад, мы медленно плывем в лодке мимо Королевского острова, вдали виднеется Виндзорский замок, Дерек не спеша гребет, а я вожусь с переносным проигрывателем. У нас было только десять дисков и когда наступала очередь долгоиграющей пластинки, записанной «Кляксами», и начинала звучать мелодия «Лодка моей мечты», Дерек обязательно просил: «Поставь это еще раз, Вив», — и мне приходилось опускаться на колени и ставить иголку на то место, где начиналась эта песенка.

Словом, на глазах у меня выступили слезы, — не из-за Дерека, а из-за сладкой боли воспоминаний о мальчике и девочке, о ярких лучах солнца, о первой любви с ее наивными мотивами и любительскими фотографиями, с письмами «Запечатано поцелуем». Это были сентиментальные слезы по ушедшему, слезы жалости к себе, слезы боли воспоминаний, развевающихся парусом моего детства. Две слезинки скатились по щекам прежде, чем я успела их смахнуть, тут же решив отпустить поводья воспоминаний.

Меня зовут Вивьен Мишель, и в тот момент я находилась в мотеле «Сонные сосны», предаваясь воспоминаниям. Мне было 23 года. Рост — 5 футов и 6 дюймов. Я всегда считала, что у меня хорошая фигура, пока девочки-англичанки из Астор-Хауса не заявили, что у меня слишком выпячен зад и что мне надо носить более плотные лифчики. Глаза у меня, как я уже сказала, голубые, а волосы темно-каштановые, вьющиеся. Мое тайное желание — подстричь их в один прекрасный день под «Львиную гриву», чтобы выглядеть старше и эффектнее. Мне нравятся мои довольно высокие скулы, хотя те же самые девочки сказали, что из-за них я выгляжу «иностранкой», а вот нос у меня слишком маленький, и рот — слишком большой, поэтому он часто кажется сексуальным, когда мне этого совсем не хочется. По темпераменту я сангвиник. Мне хочется думать, что мой темперамент романтично окрашен меланхолией, но я своевольна и независима до такой степени, что это беспокоило сестер в женском монастыре и раздражало мисс Тредголд в Астор-Хаусе («женщины должны быть подобны ивам, Вивьен. Мужчины должны быть подобны дубам и ясеням»).

Я канадская француженка. Родилась недалеко от Квебека, в маленьком местечке, которое называется Сент-Фамий, на северном побережье Иль-д-Орлеан, вытянутого острова, похожего на затонувший корабль и расположенного посередине реки Святого Лаврентия, в том месте, где она приближается к месту впадения в Квебекский пролив. Я выросла около и, можно сказать, на самой этой великой реке, поэтому мое хобби — плавание, ну и рыбалка, туризм и другие занятия на открытом воздухе. Я очень плохо помню своих родителей, помню лишь, что любила отца и не ладила с матерью. Во время войны, когда мне было восемь лет, они погибли в авиакатастрофе при посадке в Монреале: летели на чью-то свадьбу. По суду моей опекуншей стала моя тетя, вдова, Флоренс Туссэн. Она переехала в наш домишко и стала воспитывать меня. Мы с ней довольно хорошо ладили и сегодня мне даже кажется, что я ее любила, но она была протестанткой, а я католичкой, и я стала жертвой суровых религиозных войн, которые всегда отравляли жизнь ревнителей веры в Квебеке, почти пополам расколотом на католиков и протестантов. Католики выиграли сражения за меня, и я училась до пятнадцати лет в монастырской школе Ордена урсулинок. Сестры были очень строги и придавали большое значение набожности, в результате чего я стала докой в вопросах истории религии и познакомилась с некоторыми довольно непонятными догматами. Я с удовольствием бы занялась другими предметами, которые позволили бы мне стать кем-то еще, а не только сестрой милосердая или монахиней. И когда, в конце концов, мне стало так невмоготу и я стала упрашивать, чтобы меня забрали оттуда, тетя с радостью вызволила меня из рук этих «паписток». Было решено, что когда мне исполнится шестнадцать лет, я поеду в Англию и продолжу там свое образование. Это решение вызвало небольшой трам-тарарам местного значения. Не только потому, что монастырь урсулинок — центр католических традиций в Квебеке. Монастырь гордится тем, что владеет черепом Монкальма. На протяжении двух веков в монастыре не проходило и минуты, чтобы по меньшей мере девять сестер не молились коленопреклоненно перед алтарем в часовне. Все члены моей семьи были настоящими французскими канадцами, и то, что я собиралась пренебречь их священными традициями и сделать это так решительно и разом, вызвало изумление, разрешившееся скандалом.

Истинные сыны и дочери Квебека представляют собой общество, почти тайное, которое ставит целью достичь такого же могущества, как и кальвинисты Женевы. И посвященные в это общество мужчины и женщины с гордостью называют себя канадцами по-французски. Ниже, значительно ниже их по положению считаются англоязычные канадцы, канадцы-протестанты. Еще дальше идут англичане, сюда относятся все более или менее недавно прибывшие эмигранты из Великобритании, и, наконец, — «американцы». Термин, который по-французски произносится всегда с пренебрежением. Франко-канадцы гордятся своим французским языком, хотя он представляет собой смесь местных диалектов, в которых полно слов 200-летней давности и которые непонятны настоящим французам. Кроме того, их французский напичкан офранцуженными английскими словами — я полагаю, это очень похоже на то, как бурский язык соотносится с голландским. Снобизм и претензии на исключительность этого квебекского общества распространяются даже на французов, живущих во Франции. Этих прародителей франко-канадцев называют здесь просто «иностранцами». Я рассказала все это так подробно, чтобы объяснить, что отступничество от веры одного из членов семьи Мишель, из числа «семей посвященных» выглядело для них почти таким же неслыханным преступлением — да об этом и говорить нечего — как дезертирство из мафии где-нибудь на Сицилии. И мне прямо было сказано, что, покидая монастырь урсулинок и уезжая из Квебека, я сжигаю все мосты и предаю своих духовных наставников и свой язык.