Только для личного ознакомления - Флеминг Ян. Страница 20

Он сказал осторожно:

— С этим человеком — я буду называть его Мастерсом, Филиппом Мастерсом — я служил почти в одно и то же время. Я его опережал на год. Он поехал в Феттес, получил право на стипендию в Оксфорде — название колледжа не имеет значения — и потом подал заявление в колониальную службу. Он не отличался особым умом, но был работящим и способным. Это тип человека, который производит хорошее впечатление на членов комиссии, проводящей собеседование при приеме на работу. Его приняли на службу. Первый его пост был в Нигерии. Он преуспел там. Ему нравились местные жители, и он хорошо с ними ладил. Придерживался он либеральных взглядов и, хотя с ними не братался, — губернатор криво улыбнулся, — в то время это могло принести ему неприятности от вышестоящего начальства, был к ним терпим и человечен. Для нигерийцев это было довольно неожиданно.

Губернатор сделал паузу и затянулся. Пепел чуть было не упал, но он осторожно наклонился над подносом с напитками и сбросил пепел в кофейную чашку. Откинулся назад и впервые посмотрел на Бонда.

— Осмелюсь сказать, что этот молодой человек испытывал к местным жителям такое же чувство, какое испытывают его сверстники к лицам противоположного пола. К сожалению, Филипп Мастерс был робким и довольно неуклюжим молодым человеком, он никогда не имел успеха в этом направлении. Если он не готовился к очередному экзамену, то играл в хоккей за команду своего колледжа или участвовал в гребных состязаниях в третьей восьмерке. Во время каникул жил у тети в Уэльсе и ходил в горы с членами местного клуба. Родители его разошлись, между прочим, когда он еще учился в частной школе, и, хотя он был единственным ребенком, перестали о нем заботиться, как только он поступил в Оксфорд; получал он стипендию и небольшое содержание. Так что у него оставалось очень мало времени на развлечения, да и никто не брал на себя смелость познакомить его с какой-либо девушкой. Его жизнь была лишена эмоционального аспекта, такой образ жизни был нездоровым, он достался ему в наследство от викторианской эпохи. Зная все это, я предполагаю, что его дружеские отношения с цветным населением Нигерии были своего рода компенсацией, за которую ухватилась горячая и полнокровная натура, истосковавшаяся по человеческой привязанности и нашедшая ее теперь в этих простых и добрых людях.

Бонд прервал довольно торжественное повествование:

— Единственная проблема с красивыми негритянскими женщинами, — это то, что они ничего не знают о предохранении. Надеюсь, ему удалось не попасть в историю подобного рода.

Губернатор поднял руку. В его голосе прозвучала неприязнь к тому, что Бонд все свел к слишком приземленным понятиям.

— Нет, нет. Вы не поняли меня. Я не говорю о сексе. Молодому человеку никогда бы не пришло в голову иметь такие отношения с цветной девушкой. К сожалению, он ничего не знал о сексуальных отношениях. Это не очень редкое явление даже сегодня среди молодых людей в Англии, но очень распространенное в те дни, и причина, я надеюсь, вы согласитесь со мной, в огромном количестве неудавшихся браков и других трагедий. Бонд кивнул.

— Я так долго говорю об этот молодом человека, чтобы показать вам, что то, что произошло, случилось с разочарованным, невинным молодым человеком, с теплым, но неразбуженным сердцем. Он был неопытен в жизни, и именно это заставило его искать дружбу и любовь у негров, а не в своем собственном мире. В общем, это был чувствительный, неприспособленный человек, физически непривлекательный, но во всех других отношениях здоровый и способный гражданин.

Бонд глотнул бренди и вытянул ноги. Ему нравилась история. Губернатор рассказывал ее в несколько старомодном повествовательном стиле, что делало ее похожей на правду.

Губернатор продолжал:

— Служба молодого Мастерса в Нигерии совпала с первым лейбористским правительством. Если вы помните, первое, с чего они начали, это реформа зарубежных служб. В Нигерию приехал новый губернатор, придерживавшийся передовых взглядов на проблемы местного населения. Он был приятно удивлен и обрадован, когда узнал, что один из младших чиновников его персонала уже проводил в жизнь в своем скромном масштабе что-то похожее на его собственные взгляды. Губернатор поддержал Филиппа Мастерса, возлагая на него обязанности, которые были выше его статуса. В положенный срок, когда Мастерс должен был получить повышение, губернатор написал ему такую блестящую характеристику, что Мастерс перепрыгнул через ранг и его перевели на Бермуды на должность помощника правительственного секретаря.

Губернатор посмотрел сквозь дым на Бонда. Он сказал, как бы извиняясь:

— Надеюсь, что вас это не очень утомило. Я скоро уже подойду к самому главному.

— Мне на самом деле очень интересно. Кажется, я уже хорошо представляю этого человека. Вы, должно быть, неплохо знали его.

Губернатор заколебался:

— Еще лучше я узнал его на Бермудах. Я был выше его по рангу, он непосредственно подчинялся мне. Однако мы пока еще не дошли до Бермудов. В то время самолеты только начинали летать в Африку, и Филипп Мастерс решил лететь домой в Лондон самолетом, в этом случае он провел бы большее время дома, чем если бы поплыл пароходом из Фритауна. Он отправился поездом в Найроби и успел на рейс Британской авиакомпании, предшественницы БОАК, который летал раз в неделю. Никогда раньше он самолетом не летал, и ему было интересно. Но он слегка понервничал, когда самолет поднимался в воздух и стюардесса, очень хорошенькая, как он успел заметить, дала ему леденец и показала, как пристегнуть ремень. Когда самолет пришел в горизонтальное положение, молодой человек обнаружил, что летать совсем не так страшно, как он предполагал. Стюардесса прошла по почти пустому салону. Она улыбнулась ему:

“Вы можете расстегнуться теперь”.

И когда он стал неловко возиться с пряжкой, она наклонилась и расстегнула ее. Этот жест был несколько интимным. Мастерс никогда в жизни не оказывался так близко к женщине своего возраста. Покраснев и почувствовав необычайное смущение, он поблагодарил ее. Она довольно кокетливо улыбнулась его смущению и села на ручку свободного кресла через проход и стала расспрашивать, откуда он и куда направляется. Он ответил ей. В свою очередь он спросил о самолете, о том, как быстро они летели, где будут делать остановку и тому подобное. Он обнаружил, что с ней очень легко разговаривать и что она была почти ослепительно хороша. Он был удивлен той легкости, с которой она с ним обходилась, и тому явному интересу, который она проявляла ко всему, что он рассказывал об Африке. По-видимому, ей казалось, что его жизнь была более интересной и шикарной, чем он сам думал. Она заставила его почувствовать себя важным. Когда она ушла, чтобы помочь двум стюардессам приготовить обед, он сидел, думая о ней, и эти мысли вызывали у него трепет. Когда он попытался читать, то не смог сосредоточиться на странице — все время искал ее глазами. Один раз она поймала его взгляд и, как ему показалось, тайком ему улыбнулась. Эта улыбка как будто бы говорила, что мы единственные молодые люди на самолете. Мы понимаем друг друга. У нас одни и те же интересы.

Филипп Мастерс смотрел в окно и видел ее в море белых облаков. Мысленно он ее тщательно изучал, восхищаясь ее совершенством. Она была маленькая, с бело-розовым цветом кожи, со светлыми волосами, уложенными в пучок. (Ему особенно нравился пучок, который предполагал, что она не была легкого поведения.) У нее были ярко-вишневые улыбающиеся губы и голубые глаза, сверкающие задорным весельем. Зная Уэльс, он предполагал, что в ней течет уэльская кровь. И это подтвердило ее имя — Рода Ллеуэллин, которое он увидел в конце списка экипажа, висевшего над журнальной полкой у туалета, когда пошел мыть руки перед обедом. Он серьезно размышлял о ней. Она будет рядом с ним почти два дня, где еще он сможет ее увидеть? Должно быть, у нее сотни поклонников. Она может быть даже замужем. Она все время летает? Сколько у нее выходных дней между полетами? Будет ли она смеяться над ним, если он пригласит ее на обед или в театр? Может ли она пожаловаться командиру экипажа, что один из пассажиров весьма дерзок? Мастерс вдруг мысленно представил себе, как его снимают с самолета в Адене, посылают жалобу в министерство по делам колоний, и его карьера кончена.