Леди полночь (ЛП) - Клэр Кассандра. Страница 10

Взглянув на гордую своими друзьями Эмму, Кристина заметила:

– Ты уже рассказывала о Тае. Он любит животных.

Эмма кивнула.

– Он вечно где-то пропадает, следит за белками и ящерицами. – Она махнула рукой в сторону пустыни, раскинувшейся за Институтом и тянувшейся до подножия гор, что отделяли побережье от долины, – девственный край без единого дома и безо всяких следов человека. – Надеюсь, ему хорошо в Англии – он наверняка ловит всяких головастиков и лягушачьи лапки…

– Лягушачьи лапки – это еда!

– Не может быть! – отмахнулась Эмма и пошла дальше.

– Французское блюдо! – настаивала Кристина.

Эмма открыла следующую дверь. Комната была выкрашена точно в такой же оттенок синего, который днем заливал безоблачное небо. По утрам стены сливались с заоконным пейзажем и казалось, будто спальня парит в бесконечной синеве. На стенах красовались причудливые узоры, а на той, что смотрела на пустыню, был нарисован замок, окруженный высокой стеной терновых деревьев. К нему, наклонив голову, скакал принц со сломанным мечом в руке.

– Спящая красавица! – догадалась Кристина. – Правда, мне эта сказка не казалась такой печальной, да и принц не терял надежд. – Она посмотрела на Эмму. – Джулиан часто грустит?

– Нет, – ответила Эмма, едва расслышав ее вопрос.

Она не заходила в комнату Джулиана со дня его отъезда. Похоже, он не успел прибраться: на полу валялась одежда, на столе – неоконченные наброски. На тумбочке даже осталась кофейная чашка, содержимое которой давно покрылось плесенью.

– По крайней мере, депрессивным его не назовешь.

– Депрессивный и печальный – не одно и то же, – заметила Кристина.

Но Эмме не хотелось думать о том, как Джулиан грустит. Момент был неподходящий. Скоро он вернется домой. Уже перевалило за полночь, поэтому, формально говоря, он приедет уже завтра. Эмма почувствовала, как по коже от радости пробежали мурашки.

– Пойдем.

Она вышла из комнаты и пересекла коридор. Кристина не отставала. Эмма прикоснулась к закрытой двери. Та была деревянной, как и все остальные, но слегка потемнела, будто ее давно не протирали.

– Здесь жил Марк, – сообщила Эмма.

Имя Марка Блэкторна было известно любому Сумеречному охотнику. Он был наполовину фэйри, наполовину Сумеречным охотником, и во время Темной войны его забрали и заставили присоединиться к Дикой Охоте, к самым свирепым и необузданным фэйри. Раз в месяц они пролетали по небу на своих колесницах – охотились на людей, посещали поля сражений и питались страхом и смертью, словно кровожадные ястребы.

Марк был очень кротким. Интересно, жив ли он еще?

– Во многом я приехала сюда из-за Марка Блэкторна, – немного застенчиво призналась Кристина. – Я всегда надеялась, что однажды помогу создать новый договор, который будет лучше Холодного перемирия. Справедливее по отношению к обитателям Нижнего мира и к тем Сумеречным охотникам, которые их любят.

Глаза Эммы округлились.

– Я не знала. Ты мне никогда об этом не рассказывала.

Кристина обвела рукой коридор.

– Ты поделилась со мной тем, что тебе дорого, – объяснила она. – Ты поделилась Блэкторнами. И я решила, что я тоже могу кое-чем поделиться с тобой.

– Как я рада, что ты приехала! – порывисто воскликнула Эмма, и Кристина покраснела. – Даже если во многом из-за Марка. И даже если ты не хочешь раскрывать другие причины.

Кристина пожала плечами.

– Мне нравится Лос-Анджелес. – Она слегка улыбнулась. – А ты уверена, что не хочешь посмотреть глупые фильмы и поесть мороженого?

Эмма глубоко вздохнула. Джулиан однажды признался, что, когда ему становится слишком тяжело, он мысленно откладывает некоторые проблемы и чувства в долгий ящик. «Стоит закрыть их в этом ящике, – сказал он, – и они больше тебя не беспокоят. Их просто нет».

Она представила, как запирает в ящик воспоминания о найденном в переулке теле, о Себастьяне Моргенштерне и Конклаве и о разрыве с Кэмероном, как отправляет туда же свое стремление найти ответы, и свою злобу на этот мир за гибель родителей, и жажду встречи с Джулианом и всеми остальными. А потом – как убирает этот ящик с глаз долой, туда, где его не найти и откуда уже не достать.

– Эмма? – тревожно окликнула ее Кристина. – С тобой все в порядке? Такое впечатление, что тебя сейчас стошнит.

Замок на ящике щелкнул, и Эмма забыла о нем. И тут же улыбнулась Кристине.

– Я за мороженое и глупые фильмы, – сказала она. – Вперед!

Небо над океаном озарилось розоватыми лучами заходящего солнца. Эмма перешла с быстрого бега на бег трусцой. Она тяжело дышала. Сердце гулко колотилось в груди.

Обычно Эмма тренировалась с оружием по утрам и вечерам, а бегала на рассвете, но после бессонной ночи, проведенной с Кристиной, она проснулась очень поздно. Весь день она лихорадочно перебирала свои документы, звонила Джонни Грачу, чтобы выведать у него все об убийствах, делала заметки для стены и не могла дождаться, когда появится Диана.

В отличие от большинства наставников, Диана не жила в Институте с Блэкторнами: у нее был собственный дом в Санта-Монике. Вообще-то Диане сегодня нечего было делать в Институте, но Эмма уже послала ей шесть сообщений. Или даже семь. Кристина отговорила ее посылать восьмое и предложила вместо этого отправиться на пробежку, чтобы успокоить нервы.

Эмма наклонилась, уперлась руками в колени и попыталась восстановить дыхание. На пляже почти никого не было, не считая нескольких парочек простецов, которые возвращались к машинам, припаркованным на шоссе, после вечерней прогулки.

Интересно, сколько километров Эмма пробежала по этому пляжу за годы, проведенные в Институте? Каждый день – по восемь. И еще как минимум три часа тренировок в классе. Половину шрамов на своем теле Эмма заработала сама, приучаясь правильно падать с высоченных стропил или сражаться босиком, стоя на битом стекле.

Самый жуткий шрам красовался на предплечье, и в каком-то смысле Эмма тоже была виновата в его появлении. Он был оставлен Кортаной в тот день, когда погибли родители. Джулиан вложил меч ей в руки, и она сжала его, несмотря на боль и хлынувшую кровь, и по щекам ее покатились слезы. На предплечье осталась длинная белая линия, из-за которой Эмма порой стеснялась носить платья без рукавов и спортивные майки. Ей казалось, что даже другие Сумеречные охотники будут глазеть на ее шрам и гадать, откуда он взялся.

Но Джулиан никогда не глазел.

Эмма выпрямилась. Стоя у линии прибоя, она видела на холме Институт, выстроенный из стекла и камня. Она видела мезонин Артура и даже темное окно собственной спальни. Этой ночью она спала беспокойно, и во снах ей то и дело являлся этот простец, и руны у него на коже, и руны на коже родителей. Она пыталась понять, что сделает, когда найдет убийцу. Разве есть на свете такая боль, которая сможет хоть как-то возместить все то, что она потеряла?

Ей снился и Джулиан. Этот сон она толком не запомнила, но проснулась с образом друга перед глазами – высокого, стройного, с волнистыми темно-каштановыми волосами и блестящими сине-зелеными глазами. Темные ресницы и светлая кожа, привычка грызть ногти в минуты волнения, уверенное владение оружием и еще более уверенное – кистью и красками. Джулиан был перед ней как на ладони.

Тот самый Джулиан, который возвращался завтра. Тот самый Джулиан, который понял бы все ее чувства. Она так долго ждала зацепки в деле о гибели родителей, что теперь, когда та наконец-то нашлась, мир вдруг наполнился путающими возможностями. И Джулиан смог бы это понять. Эмма вспомнила слова, которые Джем, в прошлом Безмолвный Брат, помогавший с церемонией парабатаев, сказал о месте Джулиана в ее жизни: он сказал, что в китайском языке, который был для него родным, есть выражение «чжи инь», означающее «тот, кто понимает твою музыку».

Эмма не умела играть ни на одном инструменте, но Джулиан действительно понимал ее музыку. Даже музыку мести.

С океана надвигались темные облака. Накрапывал дождь. Попытавшись выбросить Джулиана из головы, Эмма побежала по грунтовой дороге к Институту. Почти достигнув цели, она замедлила шаг и пригляделась. По ступенькам спускался какой-то мужчина. Высокий, худощавый, с седыми волосами, в длинном плаще цвета воронова крыла. Он почти всегда носил черное, и Эмма подозревала, что за это его и прозвали Грачом. Джонни не был колдуном, хоть и носил колдовское имя. Но кем же он был?