Черви - Фленаган Роберт. Страница 39

Да, всего лишь три недели с небольшим, и все будет кончено. Самый трудный период уже позади. И для новобранцев, и для него самого. Сейчас Мидберри казалось, что он уже отлично знает и понимает Магвайра. Конечно, этот человек опасен, но тем не менее он человек, его можно и понять, и как-то направлять. Ночь обыска и то, как она закончилась, доказали это. К тому же он понимал, что после той ночи Магвайр проникся к нему определенным уважением. А это, безусловно, позволит и впредь хоть немного контролировать его действия.

И все же одна мысль продолжала беспокоить Мидберри: видимо, и в будущем он будет вмешиваться в его действия только в критический момент. Но ведь такая тактика означает лишь постоянное пассивное ожидание, Мидберри опять будет вынужден стоять в стороне и наблюдать, как Магвайр расправляется с новобранцами. И тем самым, стало быть, будет являться соучастником избиений, издевательств над солдатами и прочих безобразий. Иными словами, будет в не меньшей мере, чем штаб-сержант, виновен во всем этом. Как будто бы сам избивает солдат. «Не это ли, — спросил он сам себя, — удержало меня от посещения больного Дитара?»

Магвайр пугал, что, мол, если начнется следствие и дело дойдет до суда, виновными будут признаны они оба. А вот если бы спросить мужа сестры, проповедника, так тот, наверно, пошел бы даже дальше: он сказал бы, что Мидберри виновен в большей мере, нежели Магвайр. Не исключено, что он, пожалуй, и прав, этот проповедник.

Так что же ему в таком случае делать? Донести на Магвайра, нафискалить начальству, что ли? Он уже думал об этом, одно время даже считал, что просто обязан сделать этот шаг. Сейчас эта уверенность несколько поослабла. Ведь начальство разделается с одним Магвайром, а система сохранится. Всем известно, что в их учебном центре (да и в других тоже) полным-полно «эс-инов», избивающих новобранцев, считающих издевательства над солдатами основной формой обучения. Разве можно полностью изжить эту практику? И даже если бы он пошел на это (а он знал наверняка, что не пойдет), пользы все равно не будет. Тем более, что он был уверен: если бы начальство действительно хотело положить конец произволу сержантов, избиениям и издевательствам над солдатами, оно давным-давно решило бы уже эту проблему. Без его помощи.

Какой же еще у него был выход? Подать в отставку, наверняка сказал бы Билл. Ему легко так говорить. Всю жизнь только тем и занимается, что дает ерундовые советы, в которых смысла ни на грош. Отставка. А что она даст? Что решит? И кому от этого будет прок? Уйди он в отставку, Магвайру это только руки еще больше развяжет, позволит совсем беспрепятственно тиранить новобранцев. Конечно, и отставка тоже выход, да только не для него, он на это не пойдет.

Устав от этой бесконечной череды вопросов, на которые не находилось ответов, Мидберри попытался выбросить все из головы. Стал внимательно глядеть на дорогу, на все окружающее. Мимо проносились аллейки, проезды, повороты. То тут, то там виднелись казармы, учебные корпуса, штабные здания из красного кирпича. Газоны, зеленевшие перед ними, были все как вылизанные — ни бумажки. Вдоль дороги, как солдаты в строю, высились стройные пальмы.

Как ни старался Мидберри, но мысли его неудержимо бежали назад, в их взводную казарму. Он снова видел, как Магвайр выворачивает руки Куперу, в бешенстве душит Адамчика, бьет ногой в живот Клейна. Перед его глазами стоял Дитар, лежащий с забинтованными ногами на госпитальной койке. Что же все-таки это значит? Если штаб-сержант Магвайр не чудовище и не монстр, если он просто работяга, честно старающийся как можно лучше выполнить свои обязанности, если он не виноват во всем том, что творится, кто же тогда виноват? Кто должен нести ответственность за происходящее? Может быть, сама служба и вся эта система? Или же золотые фуражки, начальство, командование? Те самые золотые фуражки, что пишут и утверждают уставы и инструкции и требуют потом их неукоснительного выполнения? А может быть, виноват весь корпус морской пехоты со всеми его порядками, вся эта система? Ведь если бы не было ее, не было бы ни золотых фуражек, ни «эс-инов», ни чудовищ вроде Магвайра.

Мидберри даже засмеялся от этой мысли и громко закричал в опущенное боковое стекло:

— Э-гей! Слушайте все! Я, Уэйн Мидберри из Лимы, штат Огайо, двадцати шести лет, сержант почти с шестью годами выслуги, заявляю, что вся эта система порочна с начала и до конца. Весь наш корпус морской пехоты идет не в ногу, и только, только один я — в ногу. Но прав все же я, а корпусу следует поскорее взять ногу. Так я приказываю… — И вновь захохотал во все горло, довольный собой.

Да, такое бывает не часто. Чтобы какой-то там сержантишка вздумал выступить против целого корпуса, против всех его порядков, обычаев и традиций, всего того, что складывалось в течение многих десятилетий. Мидберри давал себе отчет, что он, конечно, далеко не гений. Однако, думал он, и не такой уж тупица, чтобы не понимать, что он, простой сержант, знает о жизни корпуса гораздо больше, нежели его командующий, все генералы и прочее начальство, сидящие на верху служебной лестницы, возглавляющие эту огромную машину более двухсот лет ее существования.

Солнце скрылось за горизонтом, и на остров быстро опустилась ночь. Он включил фары, потом притормозил, развернул машину и помчался назад, домой.

15

Удобно уложив винтовку на сгибе руки, Адамчик осторожно подкрутил небольшой винт прицела. Прорезь чуть-чуть подвинулась вбок и, щелкнув, стала на место. С помощью второго винта, установленного на противоположной стороне, он немного опустил ее, совместив установку с нулем. Еще раз тщательно сверил все с записями в форменном зеленом блокноте, лежащем перед ним на крышке рундука. После этого, прижавшись ухом к прицелу, медленно начал вращать винт наводки, считая еле слышные щелчки — один, два, три влево, один, два вверх. Теперь оружие было установлено на истинный, нуль. Взяв винтовку обеими руками, он приложил приклад к плечу, плотно прижался к нему щекой, поглядел через прицел на мушку. В прорези виднелась спина Филиппоне — широкие плечи и чуть пониже их впадина между лопатками были точно на мушке.

«Ба-бах!» Он мысленно сделал выстрел, опустил винтовку и взглянул на Уэйта.

— Порядок? — спросил тот.

— Я прицел устанавливал…

— Опять?

— У-гу. Хочу, чтобы все было в порядке…

Уэйт взял масленку, немного ветоши.

— А ты свою уже почистил? — спросил он Адамчика.

— Да нет еще…

— Тогда поторопись…

— Сделаю, не беспокойся.

— А кто беспокоится? Я, что ли? Теперь я за тебя спокоен…

Адамчик лишь кивнул головой. Сегодня он показал им всем, как надо стрелять. Утром они сдавали зачет по стрельбе. Этим завершилась неделя обучения на стрельбище. И он не только сдал, но и выполнил норматив отличного стрелка. Всего трех очков не хватило до снайпера. Разом всем утер нос. Даже Филиппоне. А Уэйт еле-еле в зачет попал, чуть было не провалился.

— Здорово, оказывается, у тебя это дело получается, — продолжал между тем Уэйт. — Сдается, ты прямо родился для стрельбы. Ей-богу!

Адамчик пожал плечами. Ему была приятна эта похвала, однако он старался не подавать виду. Уэйт вернулся к себе на рундук.

«Родился для стрельбы», — подумал Адамчик. А что, может, и верно? Не зря же инструктор по стрелковому делу говорил, что предпочитает иметь дело с теми, кто никогда не держал раньше оружия в руках. Лучше учить с азов, повторял он, чем переучивать. Не надо, по крайней мере, отучать от вредных привычек. Многие парни стреляют в детстве в лесу по банкам, а потом мучайся с ними.

С ним-то инструктор действительно начал с самых азов. В тот первый день, когда они стреляли боевыми патронами, его просто трясло от волнения. Он был уверен, что ре попадет в мишень, да к тому же еще очень боялся отдачи. Поэтому, делая первый выстрел, зажмурился, сильно дернул спуск, и пуля пошла далеко в сторону. Инструктор был уже тут как тут. Он стал орать что есть мочи, грозил, что если «этот паршивец» будет трусить, то сразу схлопочет от него на полную катушку. «Отдачи боишься, трус желтобрюхий? — орал он. — А пинка под зад не боишься? Живо получишь! Только зажмуришься еще раз, такого схлопочешь, что враз про отдачу думать перестанешь». И это, видно, подействовало. Второй выстрел он сделал спокойно, тщательно прицелившись и не дергая за спусковой крючок. Ему понравилось. Приклад ласково прилегал к щеке, от винтовки приятно пахло нагретой ружейной смазкой. Отстреляв первую серию, он, к своему удивлению, вдруг почувствовал, что все страхи неожиданно рассеялись, а когда показали результаты, был приятно удивлен — они стреляли на 200 ярдов [14] и из восьми выстрелов у него было два поражения. Это было совсем неплохо.