Близнец тряпичной куклы - Флевелинг Линн. Страница 74

— Хватит об этом, — оборвала ее повариха. — Мне думается, мальчики не откажутся посмотреть, как сражаются женщины, верно? Ты первая, кого принц Тобин видит в доспехах.

Перед отъездом Ахры они с поварихой сразились на мечах во дворе. Ахра не чуралась всяких грязных уловок и показала мальчикам несколько приемов, благодаря которым можно заставить противника споткнуться и потерять равновесие.

— Не годится учить такому царского племянника! — возмущалась Нари, следя за поединком с безопасного расстояния.

— Ничего подобного, пусть смотрит, — возразила повариха. — На поле боя никто на знатность внимания не обращает. Молодому воину не повредит знать пару-тройку хитрых приемов.

Аркониэль остался на кухне, перечитывая письмо Айи и запоминая его, чтобы скорее сжечь. Для непосвященного читателя в письме не было ничего, кроме довольно несвязного рассказа о людях, которых Айя повстречала в своих странствиях. Однако стоило Аркониэлю произнести нужные слова, как заклинание посеребрило некоторые буквы, и открылось истинное послание. Оно тоже было достаточно иносказательным, но Аркониэль все понял, и его охватил ужас.

«Еще трое друзей стали жертвами пламени. Собаки все еще охотятся, но следа пока не взяли. Увидишь Белых или Серых — беги. Я держусь от них на безопасном расстоянии. Да сохранит тебя Иллиор!»

Белые или Серые… Аркониэль представил себе отряд таких воинов, приближающийся к замку, и поежился. Бросив письмо в огонь, он проследил, чтобы оно полностью сгорело.

— Да сохранит Иллиор и тебя! — прошептал он, перемешивая пепел кочергой.

Глава 32

В начале горатина начали прибывать гонцы из Майсены. С этого момента все лето и долгую зиму мальчики жили ожиданием очередного письма. Князь писал не особенно часто, поэтому каждое письмо читалось и перечитывалось до тех пор, пока пергамент не начинал рваться. На зиму царь вернулся в Эро, но большую часть войска оставил на границе. Как один из лучших полководцев, Риус возглавил оставшихся и разбил лагерь на западном берегу реки Угрей. Пленимарцы расположились на другом берегу, и с наступлением весны сражения возобновились.

Лето оказалось таким жарким, каких даже повариха не могла вспомнить. Аркониэль продолжал давать мальчикам уроки, хотя его ученики и были больше заняты мыслями о том, что война идет, а они в ней не участвуют.

Четвертого шемина Ки исполнилось тринадцать. Голос его начал ломаться, и Ки с гордостью показывал еле заметный черный пушок на верхней губе.

Тобину скоро должно было сравняться двенадцать, и хотя его щеки оставались все такими же гладкими, ростом он не уступал Ки. Оба мальчика оставались тощими и похожими на жеребят, но бесконечные поездки верхом, хозяйственные дела, упражнения в фехтовании сделали их такими жилистыми и выносливыми, что ни один выросший в городе подросток не мог бы с ними сравниться.

Аркониэля продолжала поражать их взаимная привязанность. Никакие братья не могли бы сильнее любить друг друга. Молодой волшебник полагал даже, что они лучше находят общий язык, чем это обычно удается братьям. Несмотря на то что мальчики проводили вместе дневные часы, а ночью спали в одной постели, Аркониэль редко слышал перебранки между ними. Обычно они добродушно подначивали друг друга и без зазрения совести выгораживали виновника, если кого-то из них уличали в озорной проделке. Аркониэль подозревал, что зачинщиком в большинстве случаев оказывался Ки, но добиться признания от кого-то из мальчиков можно было бы только магическим заклинанием или пыткой.

Два года старательного обучения отшлифовали Ки, как драгоценный камень. Его речь теперь могла бы посрамить любого сельского рыцаря, ему даже удавалось почти не сквернословить. Лицо Ки все еще сохраняло детскую неопределенность, но уже было заметно, что со временем он станет хорош собой, а его сообразительность, полагал Аркониэль, позволила бы ему при желании сделать неплохую придворную карьеру — по крайней мере насколько это было возможно для младшего сына безземельного рыцаря только благодаря покровительству вельможи. Отец Ки не мог похвастаться знатностью, только поддержка Риуса или Тобина помогла бы Ки подняться высоко, да и то преодолевая нешуточные препятствия. Другое дело, если Риус решит усыновить Ки, но это казалось весьма маловероятным.

Если бы мальчики росли в обычных обстоятельствах, различие в их положении могло бы уже стать заметным, однако жизнь в замке никак нельзя было бы назвать нормальной для знати. Тобин ничего не знал о придворном этикете и со всеми обращался, как с равными. Это беспокоило Нари, но Аркониэль посоветовал ей не вмешиваться. Достоинства Ки делали его прекрасным компаньоном для принца, и Тобин был наконец — по крайней мере по большей части — счастлив.

Случаи странного предвидения им будущего остались в прошлом, и с помощью Лхел ему удалось достичь некоторого взаимопонимания с Братом. Призрак вел себя теперь так спокойно, что Нари в шутку жаловалась, будто скучает по его проделкам. Аркониэль спросил однажды Лхел, не может ли случиться так, что дух найдет наконец успокоение, но ведьма покачала головой и ответила:

— Нет, да тебе и не следовало бы этого желать.

Если Тобин и вспоминал иногда об обстоятельствах смерти своей матери, он никогда об этом не говорил. Единственным указанием на его чувства было то, с каким отвращением он смотрел на башню.

Жизнь юного принца омрачало лишь продолжающееся отсутствие отца и то, что Риус не разрешил сыну присоединиться к войску в Майсене.

Со времени визита Ахры в замок мальчики болезненно переживали то, что их ровесники уже участвуют в войне. Заверения Аркониэля, что ни один подросток царского рода, даже сам наследный принц, не участвует в сражениях до совершеннолетия, ничуть не успокаивали раненую гордость Тобина. Весь этот год по крайней мере раз в месяц мальчики примеряли оставленную Риусом кольчугу и клялись, что она им почти впору, хотя на самом деле из кольчужных рукавов еще не выглядывали даже кончики пальцев. Тобин и его оруженосец так прилежно тренировались в фехтовании, что поварихе на всю зиму хватило растопки — обломков их деревянных мечей.

Тобин вовсю пользовался так трудно давшимся ему умением писать и каждый раз отправлял с гонцом целую пачку писем отцу. Риус отвечал на них менее регулярно, никогда даже не упоминая о постоянных мольбах сына позволить ему присоединиться к армии. Впрочем, кузнеца в замок он все же прислал, и тот снял мерки с мальчиков, через месяц оба они получили настоящие мечи и начали упражняться с ними.

В остальном жизнь в замке шла как обычно, хотя однажды Аркониэль подслушал разговор Тобина и Ки о том, далеко ли до Эро и что им говорить, если кто-то по дороге поинтересуется целью их путешествия. На следующую же ночь он незаметно начертил на каждом из спящих мальчиков магический символ на случай, если ему придется разыскивать беглецов.

Тобин и Ки все-таки не убежали, но на протяжении всего долгого жаркого лета постоянно ворчали, беспокоились и говорили только о войне и об Эро.

На самом деле Ки бывал в столице всего несколько раз, но многократно пересказывал Тобину подробности каждого визита. Сидя вечерами у пыльного игрушечного города, Ки показывал на разные здания, и каждый раз в воображении Тобина возникала новая нарисованная Ки картина.

— Где-то здесь проходит улица Ювелиров, на которой расположен храм, — говорил Ки. — Помнишь, я тебе рассказывал о драконе, нарисованном там на стене?

Тобин подробно расспрашивал своего оруженосца о торговле ауренфэйскими лошадьми на Конском рынке и снова и снова заставлял Ки описывать корабли с разноцветными парусами и флагами в гавани.

Однако когда дело доходило до Дворцового Кольца, роли менялись: Ки никогда там не бывал, а Тобин, хоть и мог полагаться только на рассказы отца и Аркониэля, запомнил все подробности. Он также просвещал друга насчет царской семьи, выстраивая на крыше дворца маленькие фигурки цариц и царей.