Турнир - Юрин Денис Юрьевич. Страница 19
В мире нет совершенства, а наши планы всегда расходятся с действительностью: когда немного, а когда и существенно. Каким бы умным ни был человек, но ему никогда не учесть бесчисленное множество случайных объективных и субъективных факторов, влияющих на ход реализации его замыслов.
Желая обделать темные делишки, влиятельные особы со всего королевства или их доверенные лица приезжали в Мелингдорм ради всего одной краткой встречи с мастерами удавки и отмычки, подобранными для них господином Гарвоном. Однако порою вельможам приходилось ждать несколько дней, прежде чем обговорить с наемником намеченное злодеяние, ведь далеко не во всех случаях хозяин «Рева Вепря» решался обращаться к мелингдормцам. Будущие вершители коварных замыслов тоже частенько проделывали долгий путь из других городов, чтобы заключить выгодный контракт. В дороге же, как известно, всякое могло приключиться. Разбойник мог стать жертвой другого разбойника, искусного наемного убийцу могли задержать стражники по какому-либо пустяковому поводу, например, за пьяную драку в придорожном кабаке, а мастер взлома замков мог потерять в дороге котомку с драгоценными инструментами. Одним словом, иногда обстоятельства складывались так, что и напыщенным особам благородных кровей приходилось задерживаться в Мелингдорме на несколько дней, а предусмотрительный господин Гарвон делал все, чтобы аристократам не докучали и чтобы их вынужденное бездействие протекало как можно приятней.
Комната, в которую привели разбойника, была наилучшим образом приспособлена как для праздного времяпрепровождения, так и для хорошего отдыха; как для проведения беседы по важным делам, так и для спокойных раздумий за бокалом вина в удобном кресле перед мирно горевшим камином. Просторное помещение, походившее по размерам скорее на залу, нежели на гостевую комнату, было обставлено предусмотрительными устроителями так, что как будто состояло из нескольких отдельных комнат, не имевших ни перегородок, ни стен. По левую руку от двери вдоль всего окна был сооружен невысокий, но широкий помост, на котором величественно возвышался добротный обеденный стол с пятью креслами, обшитыми звериными шкурами. Судя по натюрморту из грязных тарелок, скомканных салфеток, недоеденных яств на золотых блюдах и не опустошенных до конца графинов с вином, постояльцы только что оттрапезничали, и как следствие, наверняка пребывали в хорошем расположении духа. Кроме того, Гангрубер отметил, что скрывавшиеся под видом дамочек путешественники обладали отменным аппетитом и тугим кошельком. Даже в дни очень удачного грабежа разбойник не мог позволить себе подобных диковинных деликатесов да еще в таких количествах. Впрочем, в тех заведениях, где он привык бывать, набор предлагаемых блюд был куда проще.
Почти половину противоположной ко входу стены занимал огромный камин, в котором успокаивающе потрескивали поленья. В двух-трех шагах от горевшего очага на каменном полу был разложен огромный красно-зеленый ковер, на котором состязались друг с другом в грации и в фантазиях пластики тела три обнаженные танцовщицы (разноцветные, прозрачные накидки и павлиньи перья в волосах вряд ли можно было считать одеждой). То, что бесстыдницы девицы выделывали, вряд ли можно было назвать танцем, скорее это был акт медленного, вялотекущего, коллективно-однополого соития под музыку, которую из последних сил вымучивал из старенькой, заигранной лютни скромно стоявший в сторонке и уже давно безразличный к созерцанию женских прелестей музыкант. Дитрих знал, что многим мужчинам подобные зрелища нравятся; а некоторые даже приходят от них в безумный восторг, однако ему самому было противно смотреть, как наложницы изображают страстные ласки, мечтая при этом лишь о том, чтобы музыка побыстрее закончилась и их наконец-то отпустили.
Вымученные кривляния танцовщиц экзотической наружности (одна девица была темнокожей эфиопкой, привезенной, видимо, с далеких южных островов, а две другие – смуглыми намбусийками) напоминали пляску прирученного медведя под надрывное кукареканье отменно выдрессированного петуха. Антураж другой, так сказать, облагороженный, а смысл тот же, разве что бродяги-артисты кормили скитавшихся с ними по городам животных куда хуже, чем господин Гарвон содержал поневоле развратных девиц.
В какой-то мере Дитрих был занудливым моралистом, он не терпел ни фальши, ни оков. Именно это и мешало ему насладиться красотой изысканного действа на ковре, в то время, как та особа, ради которой и было устроено представление, не задумывалась о мелочах и получала истинное наслаждение от плавных изгибов точеных женских тел и от ритмичных движений манящих потрогать округлостей. Этим эстетствующим развратником, точнее, развратницей, была та самая дама почтенного возраста, которую они с Марком видели в лесу возле кареты. Старшая из трех ведьм развалилась в кресле возле камина и, медленно потягивая вино из бокала, внимательно следила за каждым движением откровенного танца. Не только ее прищуренные глазки и мерзко ухмылявшиеся губки, но и все морщинистое лицо выражало похоть и нараставшее желание.
Гангруберу было противно смотреть, как старая похабница пожирала телеса молодых девиц своими маленькими, крысиными глазками, но куда большее отвращение разбойник испытывал от вида самой дамы. Дело в том, что на высокой, худощавой старухе совсем не было одежды, только ночной пеньюар, такой же прозрачный, как и накидки танцовщиц. К сожалению, тонкая ткань не могла скрыть одряблостей и отвислостей увядающего женского тела; того, что много лет назад было красивым, а теперь могло испугать до потери сознания самого отважного из мужчин. Неприглядность картины гармонично дополняли длиннющие руки-плети, напрочь лишенные мышц; костлявые, угловатые коленки, весьма похожие на набалдашники зубчатых булав; и изобилующие уродливыми узелками раздувшихся вен ступни, которые дама, ничуть не стесняясь присутствующих, возложила на приставной табурет.
«Хоть бы ногти хрычовка подстригла, что ли! Отрастила с волчьи когти! Теперь понятно, почему в сапожищах ходит. Как надевает туфельки – сразу дырявит, а коль пальцы случайно сжимает – в клочья рвет носки!» – повеселил себя Дитрих забавным предположением.
Не в силах долее созерцать ни развратную старуху, ни ее убогую душевную утеху, гость перевел взгляд в дальний угол комнаты. Там, согнувшись над огромным письменным столом, с гусиным пером в зубах корпела над толстой книгой вторая участница ведьминской троицы, а именно рыжеволосая красавица; вульгарная, как отставной солдат, и дерзкая на язык, как пьяный моряк.
К сожалению, далеко не все красивые женщины блещут умом, а уж толстенные труды ученых мужей читают редкие единицы. Притворявшийся этой девицей авантюрист допустил грубую ошибку. Ему было бы лучше скрыться под личиной дурнушки, тогда хоть как-то можно было бы объяснить его или ее тягу к чтению. Ведь если бы даже Дитрих в лесу не заподозрил чародейской иллюзии, то, увидев прелестницу за книгой, точно почуял бы неладное.
Уделив вошедшему в комнату гостю ровно столько ж внимания, сколько и ее похотливая подружка преклонных лет, то есть абсолютно никакого, рыжеволосая ведьма продолжила делать выписки и что-то при этом невнятно бормотала себе под нос. Примечательно, что чернильницу она держала не на столе и не в руках, а в прорези декольте, удобно зажав ее двумя упругими округлостями.
Присутствовала в комнате и третья компаньонка, правда, гость ее не сразу приметил. Справа от двери стояла кровать, размерами напоминавшая лежбище великана. Неизвестно, сколько человек могли бы уместиться в этой огромной постели. Гангрубер на вскидку прикинул, что с полдюжины, но затем присмотрелся и решил, что влезет и целый десяток, притом не заморышей-доходяг, а крепких, широкоплечих и рослых деревенских парней. Там, среди гор подушек, пледов и одеял зоркий глаз разбойника в конце концов разглядел тихо посапывающий во сне бугорок тела.
«А вот и бородатая толстуха-веселуха! Почти вся сумасбродная компашка в сборе, – констатировал Дитрих, по-прежнему мявшийся возле двери и не знавший, что ему дальше делать: терпеливо дожидаться приглашения подойти или вести себя более смело, например, усесться за стол и приняться за остатки ужина. – Что же они кучера-то с собой не прихватили? Раз у них такие панибратские отношения, могли бы и его с собой за стол посадить да в постель уложить. Думаю, плюгавый возница был бы рад узреть потуги девиц на ковре… Впрочем, это нарушило бы их маскарад. Раз они до сих пор еще не сбросили женские обличья, значит, в притворстве не отпала нужда. Ну, что ж они медлят-то?! Вот он я, здеся… пришел! Чего с разговором-то тянут?!»