Кот баюн и чудь белоглазая (СИ) - Ладейщиков Александр. Страница 20

Внезапно треснула ветка, зашуршали листья — кто-то ломился сквозь заросли рябины. Потом по сухой земле тропинки что-то зацокало, зашевелились кусты. Коттин обеспокоено прислушался к странным звукам, подскочил к Стефану, схватил его за шиворот, лёгким тычком отправил молодого человека в густые заросли папоротника, приложил палец к губам. Юноша понял жест древнего странника, притаился.

На тропинке появилось странное существо. Если б Коттин в данный момент был Котом — у него непременно бы прижались уши, а шерсть на загривке встала дыбом. Обняв большую крынку, распространяющую сногсшибательный аромат крепкой браги, в рваной тоге когда-то фиолетового, а ныне грязно-серого цвета, на поляну, пошатываясь, вышел лесной сатир.

— Это ещё кто тут бездельничает? Ась? — спросил он заплетающимся языком, увидев Коттина. — На колени, смертный!

При этих словах козлоногого пошатнула неведомая сила, и он чуть не улетел в кусты. Сатир явно находился в состоянии давнего запоя — глазки его тупо смотрели на великолепные красоты осеннего леса, шерсть свалялась и висела клочьями, копытца были запачканы в засохшей глине. Печальное рыло существа смотрело набок, зато рожки задорно торчали вперёд, а хвост с кисточкой подметал тропинку.

— Кого я вижу! Это же старик Фавн, — ласковым голосом промурлыкал Коттин. — Только спившийся, словно римский плебей.

Фавн раздвинул пальцами веки, уставился на беловолосого красным глазом с потрескавшимися сосудами.

— Это кто тут смеет… ик! Кто посмел меня называть… На, выпей фалернского, — внезапно сменил тему Фавн, протягивая страннику крынку с мутной жидкостью, подув на плавающую клюкву.

— Пошёл вон со своей мутной дрянью, — грозно промолвил Коттин, показывая пьяному сатиру блестящий кинжал, сияющий на рукоятке красными и синими драгоценными камнями.

— Эта… кто это? — удивился козлоногий, уставившись на Коттина, при этом он запнулся за собственную ногу, и чуть не боднул собеседника рогами. — Ба, да это древний Кот! Здрасьте, господин Коттин! Проснулся, значит?

— Демон, — вдруг выскочив из зарослей, заорал Стефан, держа в руке, старинный нож-хлеборез, который Баюн однажды уже видел в драке. — Сатана! Чёрт рогатый!

— Ша, какой бойкий вьюноша, — хрюкнул Фавн и треснул Стефана глиняной крынкой по голове, окатив пойлом. Тот ойкнул, ноги его подогнулись и юноша сел на траву в ошеломлённом состоянии. Правда, шелома на нём не было — он и шапку-то не носил летом.

— Вы, молодой человек, разберитесь уже — в чём отличие чертей от сатаны и демонов, а потом обзывайтесь, — Фавн начал читать нотацию заплетающимся языком. — И, ещё, где это вы взяли данное металлическое изделие? Ась? Небось, спёрли у маменьки с кухни? Нехорошо, вьюноша, отставлять хозяйство без ценного орудия труда, ведь…

Фавн не договорил и повалился на траву рядом с приходящим в себя Стефаном, который поднял мутный взгляд и увидел Коттина с берёзовым брёвном в руках, размером с приличную оглоблю.

— Так, головушка цела, — пропел бывший Кот, ощупывая шишку на макушке Стефана. — А нож нужно вернуть матушке Блатиде — такие вещи на дороге не валяются.

— И как же я без оружия? — жалобно промолвил потомок готов. — Вдруг опять, какой демон налетит?

— Оружие мы себе ещё найдём — уверенно сказал странник. — Купим или добудем по-другому — я чувствую, предстоит большое веселье. Давай, вставай, помоги связать этого пьяницу. Да не бойся, это не демон. Это сатир, его зовут Фавн. Кстати, он может оборачиваться человеком — этаким римским патрицием. Этот тип в глубокой древности был божком — покровительствовал лесным животным. Его царство называлось по его имени — фауна. С ним ещё целая толпа родни вечно таскалась, таких же козлоногих, да весёлые жрицы-вакханки. Устраивали вакханалии. Силу они черпали в виноградной лозе. Не слышал про такую?

— Вино — кровь Христова, — ответил, разлепив губы, Стефан. — Пить его можно только по ложечке, причащаясь из чаши священника. По большим праздникам на пиру выпивают кубок красного вина, разведённого водой, и то — только по достижению мужчиной полной бороды, то есть в тридцать лет.

— А, ну да, ты же поклонник Христа, — вспомнил древний странник. — Вяжи ему руки за спиной.

Коттин, быстро затянул ноги Фавна ремнём, прислонил его к шершавой сосне. Фавн открыл глаза, помигал на путешественников, хрипло попросил:

— Котик, чтоб ты провалился — дай попить, капут же раскалывается.

— Ой, сатир латынь вспомнил, — оживился, похохатывая Коттин. — Сейчас ещё раз дубиной по капуту тресну — будет тебе полный капут.

— О! А! — взвыл Фавн, потом замолчал, задумался. Было заметно, как в черепе пьяницы ворочаются мысли, словно свиньи в тёплой грязной жиже. — Светлый господин…эээ… Коттин! Я буду называть тебя, нет… называть Вас — Коттин, потому как Вы в данный момент че… человек, — возопил несчастный козлоногий. — Собля… соблаговолите мне подать мою амфору, — Фавн ткнул копытами, в сторону лежащей на боку крынки. — Иначе я помру, несмотря на моё бессмертие. Я последнюю волшбу потратил на бочку фалернского. Но где бочка, и где я? А ведь я могу вам… оказать. Да, оказать… неоценимые услуги.

Баюн задумался, наматывая на палец прядь белых волос, искоса посмотрел на сатира. Потом наклонился, взял крынку, приставил ко рту козлоногого, наклонил. Тот стал пить, давясь мутной брагой, икая и захлёбываясь.

— Стефан, мальчик мой, — промолвил странник, — посторожи старика Фавна. Он сейчас спать завалится, проспит до вечера. Если проснётся — не верь ни единому его слову, не развязывай его, дождись меня. Чую, он нам ещё пригодится. Я скоро буду.

Коттин вошёл в селение, когда солнце коснулось своим раскалённым красным глазом чёрных елей, раскрасив небо вишнёвыми, розовыми цветами. Белые перья облаков налились багровым свечением, словно небеса распорола когтистая лапа чудовищного зверя, оставила на синем и фиолетовом куполе кровавые шрамы.

Бывшего Кота царапала мыслишка, она шебаршилась где-то на периферии сознания, словно мышка, которую Коттин никак не мог поймать за хвостик. Наконец, в голове древнего странника оформилось что-то, похожее на логическое умозаключение.

— Коль селение живо, хотя и пребывает в запое, как сказывал Никон, — рассуждал вслух мужчина, — значит, наш свирепый друг Граабр со своей стаей волков-оборотней до него не добрался. Почему? Да потому… стоп… да ведь потому, что тут появился этот козлоногий! Это же в честь его, Фавна, племена латинцев, одетые в бронзовые латы, праздновали Праздник Волка. Как же он назывался? Ах, да — Луперкалии, ведь волки смертельно боялись этого лесного божка. Недаром, луперки, жрицы, приносили ему в жертву на склоне Палатина собак. Значит, когда-то, ещё раньше — люпусов, волков. После жертвоприношения жрицы скакали голыми, с волчьими шкурами вокруг бёдер, хлестали всех встречных женщин плётками, для пущей плодовитости оных. Так… — Коттин остановился. — Значит, Фавн по-прежнему отпугивает волков и оборотней, и он — не спившийся старик, что вот-вот умрёт от старости и пьянства, лишённый бессмертия и волшебных способностей, а по-прежнему лесной божок. Но ведь он сказал мне, что потратил последнюю волшбу на изготовление бочки с вином…

Коттин повернулся и побежал назад, к стоянке.

Пока юноша хлопотал над костром, готовя пищу, сушил одежду и обувь, отдыхал под лучами холодного солнышка, Фавн дремал. Ночью он явно перебрал. Пришлось утром отобрать у местного старика крынку с брагой, чтобы ни тратить своего вина — оно стало возобновляться в волшебной бочке очень медленно, а иногда и совсем убывало. Собственно, Фавн пошёл искупаться — смыть грязь и пот, прийти в себя, и случайно налетел на странную парочку. Надо же — волшебный Кот проснулся, а это значит, надо делать ноги из селения. Прибьёт за свою чудь, ведь они не умеют пить вино, и никогда не научатся.

Фавн сквозь веки посматривал на дремлющего Стефана, когда юноша опустил голову и всхрапнул — сказал магическое Слово. Ремни свалились с рук и ног. Сатир взял крынку, хлебнул крепкой браги, икнул. В голове прояснилось — теперь на юношу смотрели ясные, хитрые глаза древнего существа.