Горе мертвого короля - Мурлева Жан-Клод. Страница 30

Пятьдесят, а то и больше упряжек, везущих насосы и бочки с водой, выехали на пожар. Кучера нахлестывали коней, гоня их вверх по холму. Скорее! Скорее! Только бы успеть, может быть, еще можно остановить огонь, пока не все погибло! Но на последнем повороте уже стало ясно, что надеяться не на что.

Пожар полыхал с неистовой яростью. Королевской библиотеки больше не было — она превратилась в геенну огненную. Старое, трехсотлетнее деревянное здание горело мощно и жарко, с треском, шипеньем и свистом. Языки пламени словно соревновались, какой выше взмоет в небо. Иногда в огненных недрах что-то взрывалось, с грохотом обрушивалось, и все отступали подальше, даже стоящие на безопасном расстоянии.

Испуганные лошади упирались, отказываясь приближаться к огню, так что на смену им пришли люди. Вручную они подкатывали бочки с насосами как можно ближе, пытались заливать огонь и не давать ему распространяться. В их усилиях было что-то патетическое. Очень скоро они вынуждены были отступить — оставалось только досматривать трагедию, признав свое бессилие.

Снег парка, такой пушистый и белый, скоро стал грязным от пепла и разлетающихся углей, потом начал таять и превращаться в слякоть.

Пламя бешено рвалось в ночное небо. Была в этом зрелище какая-то жуткая и завораживающая красота. Теперь огонь был виден отовсюду, и отовсюду подходили и подходили закутанные, обмотанные шарфами люди. Скоро вокруг библиотеки собралось полгорода. Крики и призывы к действию теперь сменились оцепенелым безмолвием и слезами. От пышущего метров на двести жара у людей горели лица, но все уже знали, какой потом наступит холод, уже предчувствовали его телом и душой. Холод угасшего огня и холод сожженных книг.

Алекса разбудила мать.

— Алекс, сынок… Библиотека горит.

Она сперва сомневалась, будить ли его, но в конце концов подумала, что это будет правильно. Ведь после случая с мертвым королем Алекс и огонь были как-то связаны, хоть эта связь и была для нее непостижима.

— Слышишь, Алекс? Библиотека горит…

Комната, которую он разделял с Бриско, теперь пустовала. Мальчик спал на полу на матрасе в спальне родителей. Сельма склонилась над ним, ласково ероша ему волосы. Он открыл глаза и, когда слова ее дошли до его сознания, прошептал:

— Вот видишь, мама, король ведь мне говорил… Он предупреждал. Я правда слышал.

— Знаю, Алекс. Мы тебе всегда верили.

Они встали, спокойно оделись. Вышли из дома и влились в людской поток, движущийся вверх по холму. Шли долго. Сельма обнимала сына за плечи, чтоб ему было теплее и чтоб не потерялся в толпе. Похищение Бриско и отсутствие Бьорна словно спаяли их воедино. Они теперь ни на миг не расставались.

В парке они остановились и стояли, как и все, глядя на гигантские языки пламени, рвущиеся в красное небо. И плакали.

— Мам, неужели все-все книги сгорят? Может, по галереям огонь не пройдет…

— Не знаю, Алекс. Будем надеяться…

— Как ты думаешь, там внутри никто не погиб?

— Нет. Ночью в библиотеке никого нет.

Тут позади них толпа зашевелилась. Кто-то отчаянно проталкивался вперед.

— Да подвиньтесь же, Богом прошу! Пропустите!

— Полегче, господин Хольм! — возмущались люди. — Куда это вы?

Извозчик ничего не слышал. Продравшись сквозь толпу, он побежал к горящему зданию. Двое мужчин вцепились в него, не пуская дальше. Им пришлось силой удерживать его, бороться с ним, чтобы не дать броситься в огонь. Несчастный выкрикивал какое-то имя, незнакомое Алексу.

— Что он говорит, мама?

— Это имя госпожи Хольм, — ответила она. — Пойдем отсюда. Я больше не могу.

15

По совести и чести

Наутро, не успел развеяться дым над пепелищем, Кетиль срочно созвал Совет. Драматическое это было заседание. Никто не сомневался, что поджог организовал Герольф. Эта акция была устрашающим посланием жителям Малой Земли: он не намерен больше медлить с захватом острова. Сила на его стороне, и силой будут те, кто к нему примкнет. Остальные пусть готовятся к худшему. Предстояло сделать выбор.

Обсуждение при закрытых дверях было долгим, споры — страстными. Девятнадцать советников — мужчины и женщины, старые и молодые — понимали, что сейчас судьба страны в их руках. Многие считали, что, если Герольф высадится на остров со своим войском, сопротивляться бесполезно. Это приведет лишь к напрасному кровопролитию и непоправимому поражению. Всем известно, что армия Малой Земли — чисто декоративная, а у Герольфа уже настоящее войско, многочисленное и хорошо вооруженное. Ни один король Малой Земли не заводил на острове армию, достойную этого наименования. Из века в век страна защищала себя иначе.

Один из советников, убеленный сединами старик, изложил свою точку зрения по этому вопросу. Он говорил рассудительно, сопровождал свою речь плавными взмахами длинных морщинистых рук.

— Кто из присутствующих, — начал он, — может с уверенностью сказать, что его предки — здешние уроженцы? Мои, например, пришли из других краев. Разве это мешает мне сидеть сегодня за этим столом? Разве вы видите во мне иностранца? У самого короля Холунда предки родом не отсюда. Верно это или нет?

— Верно, — согласился Кетиль. — К чему ты клонишь?

— А вот к чему: те, что когда-то завоевывали нас, так и не изменили Малую Землю, это она с течением времени постепенно изменяла их и в конце концов изменила. Снег, море, лед оказались сильнее их. Сражаться с захватчиками — верная гибель. А я вам говорю: главное — выжить. И не терять веры в будущее.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — заметил другой советник, — но на этот раз тут другое: похитили ребенка, сожгли книги…

— И Бьорн не вернулся… — добавил мужчина, заменивший его в Совете.

— Да, — подхватила молодая женщина лет тридцати от силы. — Герольф бьет по самому дорогому для нас. Сознательно. Поджогом библиотеки он заявляет: я сжигаю вашу память, ваше мировоззрение; я несу вам новый порядок, подчинитесь ему! Но я подчиняться не хочу. Подчиниться — это значит перестать быть собой. А зачем тогда жить? Я, дедушка, тоже вас понимаю, я знаю Историю, но в этот раз, боюсь, течение времени не поможет. Боюсь, Герольф так изменит Малую Землю, что она не выживет. Я думаю…

Она запнулась в нерешительности. Ее нежный голос и юный вид не вязались с тем, что она собиралась сказать.

— …я думаю, надо сражаться.

— Как? — вскричал мужчина лет сорока, в запальчивости вскакивая со стула. — Что ты говоришь? Ты, женщина? Ты, мать? И у тебя поворачивается язык предлагать такое — посылать молодых на убой?

— Не читай мне мораль, пожалуйста, — возразила женщина. — А что предлагаешь ты? Ползать перед ним на брюхе?

Подобные споры продолжались весь день. Иногда они становились такими ожесточенными, что Кетилю приходилось вмешиваться и гасить конфликт. А то кто-нибудь из советников разражался долгой речью, от которой у слушателей, вне зависимости от точки зрения, комок подступал к горлу.

На исходе дня все примолкли. Словно внезапно силы их иссякли, словно они выложились без остатка, исчерпали до дна и умственные способности, и душевный жар. Больше уже и говорить было нечего. Они смотрели в окна — на улице начался снегопад. Снежинки порхали, вспыхивая в падающем из окон свете, несомненно, специально для того, чтобы в этот особенный день Малая Земля была особенно похожа на Малую Землю.

Кетиль, в основном молчавший, взял слово:

— Я предлагаю сегодня не голосовать. За ночь мысли у нас прояснятся. Недаром говорят, что утро вечера мудренее. Если вы согласны, давайте снова соберемся завтра утром.

Все согласились и разошлись.

Мало кому удалось уснуть в эту ночь, даже тем, кто уже определил свою позицию. Кто-то бродил по городу, пытаясь представить себе, как отразится на нем оккупация или война. Кто-то сидел дома в кругу семьи и ни с кем не мог поделиться своими сомнениями и страхами. Некоторые поднялись на холм к библиотеке и стояли в раздумье, глядя на ее дымящиеся развалины. Наутро в назначенный час они взошли по ступеням дворца с осунувшимися строгими лицами. Приветствовали друг друга как-то особенно сердечно. В каждом взгляде, рукопожатии, поцелуе чувствовалось сдержанное волнение.