Игры богов - Воронина Тамара. Страница 20

– Кто говорил, что нельзя пройти сквозь дубовые рощи, а? Кто?

Вообще-то никто ему ничего такого не говорил, они молча удивлялись, тогда еще не очень осознавшие, что свободны, да и потом не высказывались, даже между собой не обсуждали. Но Лумис в ответах и тем более возражениях вовсе не нуждался. Он даже поплясал немножко сам с собой, никто его не поддержал: Ли принципиально, Март заодно с Ли, а представить пляшущим унылого Берта и вовсе было невозможно.

Внезапно став серьезным, Лумис сказал:

– Вот так. И поверьте, через Ведьмины болота мы тоже пройдем. И мастерство у вас выросло, хотя и незначительно, потому что вы и так мастера неплохие. Странно для нулевого уровня. И вообще все здесь странно, не так, как я думал. Я считал, что все это за меня додумывает подсознание, а сейчас вот… Невероятно, но этот мир живет сам по себе. Независимо от нас.

– Вы лечиться не пробовали, сударь? – невозможно светски поинтересовался Ли. Нормальный человек дал бы ему в зубы. То есть ненормальный, потому что на удары Ли обычно отвечал… черт, как он это называл? Адекратно? Нет, как-то по-другому. В общем, тем же и по тому же месту.

– Считаешь меня психом? Считай, – засмеялся Лумис. – Если тебе так легче – считай. Ну что, Берт, сориентироваться можешь? Нам бы к жилью выйти, пожрать хорошенько, лошадей купить. Теперь – на Сторшу. Долго ехать?

– День, может, чуть больше, – совсем уж замогильным голосом ответил Берт. Точно, он тоже был под Сторшей. Наверное, офицер… Благородные не служат солдатами. А как же выжил-то, офицеров на месте рубили или вешали. Могли походя живот вспороть и так бросить – сам помрет. Когда их после Сторши гнали в тюрьму, Март видел на обочине дороги молоденького капитана, уже даже не пытавшегося засунуть кишки обратно. Он даже не стонал уже, и Март еще обрадовался: значит, скоро отмучается. Человек не должен мучиться перед смертью.

Через три часа они встретили крестьянина. Тощая лошаденка тащила плуг с хорошим лемехом. Пока Лумис расспрашивал перепуганного мужичка, как до деревни дойти (а чего расспрашивать, дымком тянет, по запаху выйти можно, от силы миля осталась), Март, присел на корточки, рассмотрел – даже не железо, сталь оружейная.

– Из сломанных мечей переплавил? – спросил он без всякой задней мысли. Мужичок с лица сошел, даже оправдаться забыл. Лумис заржал:

– Перековали мечи на орала! Берт, чем не выход, а? Не бойся, ты правильно сделал.

– Если только хартинги не требуют сдачи найденного оружия, – заметил Ли. – А они могут.

– Чихал я на хартингов, – сообщил Лумис. Вот это он зря. Чихать-то можно, но не когда смерд рядом. Запросто настучит в надежде выслужиться или монетку заработать.

Они направились к деревне, щедро заплатили за возможность вымыться в бане, плотный, хотя и незатейливый ужин и ночевку на сеновале. Лумис опять сказал, что должен уйти, и уж куда он ходил, они даже между собой не обсуждали. Выстиранная одежда висела тут же на стропилах, а они, завернувшись в одеяла, попивали местное пиво, паршивенькое, Берта аж перекашивало иногда, однако он свою кружку тоже не отставлял. Ясно, что к другой выпивке привык.

– Говорят, благородные пьют такой напиток, крепкий, словно водка, но темный такой, - в пространство сказал Март.

– Коньяк? Пьют. Ты никогда не пробовал?

– А сколько он стоит, ты знаешь? – хмыкнул Ли.

– Не знаю… Я частностями не интересовался никогда. Ли, ты прости, я никак не хотел тебя оскорбить, а получилось вот…

– Простил уже, – безмятежно бросил Ли, – именно потому что ты не хотел. Эльфы, конечно, имеют вздорный характер, но не настолько же.

– Тогда чего ты на Лумиса вызверяешься?

– Я вызверяюсь? Март, что с тобой?

Март не стал спорить. Спорить с Ли? Нет, проще спуститься во двор и подискутировать с долбленой колодой, из которой свиней кормят. Вместо этого он задал вопрос, который задавать не стоило.

– Ты был при Сторше, Берт?

Он покачал головой. Не врет. А почему одно только слово это вызывает у него чуть не физическую боль?

– Ты готов смириться с хартингами, Март?

– Я уже, – усмехнулся Март. – Я, знаешь, и с дождем смиряюсь. Говорили уже.

– Я понимаю, что это не твоя страна. Но если бы была твоя, ты тоже смирился бы?

Берт был настойчив, и в то же время в его голосе слышались какие-то странные нотки. Словно он искал ответы. И кого в помощь берет – необразованного чужестранца?

– Наверное. Знаешь, если бы хартинги зверствовали или чего еще, ну, законы какие-то совсем уж дикие устанавливали, храмы разрушали, жертвы приносили, тогда, может, не смирился бы. Ну а что я могу? Драться до последнего? Я и дрался, хоть и не моя страна.

– Получается, что тебе все равно, если твою страну захватят враги?

– Ага. Все равно. Если они подати не увеличат. А что?

– А свобода? – с тоской произнес Берт. Марту стало его жалко. Свобода… Вот с тем крестьянином о свободе бы и поговорил.

– А какая разница, кто барин – хартинг или свой? Если положение не меняется к худшему?

– А десятки тысяч убитых? Повешенных уже после войны?

– Ну, – признался Март, – это как раз не располагает к сопротивлению. Когда понимаешь, что непременно повесят, если меч возьмешь. Лучше сделать из него плуг и забыть о том, что твой сын погиб при Сторше. Проще ведь короля обвинить в том, что солдат не щадил.

– Да, – после паузы согласился Берт. – Проще. Но ведь король знает чуть больше, чем крестьянин.

– Понятно. Я вот и про хартингов прежде и не слыхал, а король, может, и слыхал. И я его, короля то есть, понимаю. Для него-то свобода точно кончится, если чужеземцы его страну займут.

Ли заглянул в пустую кружку, с сожалением отставил ее подальше, лег, закинув руки за голову, и закрыл глаза. Сейчас будет демонстративно спать, прислушиваясь к разговору. А вот тебе – не к чему, Берт замолчал, а Март навязываться не стал. Неужели это новость для него, что верхи и низы живут по-разному и понятия для них разные? Что свобода для работяги? Важно, чтоб хуже не стало, налоги не увеличили, место не потерять, дом сохранить. Конечно, десятки тысяч полегли. Теперь что, остальных положить? Или все ж не стоит?

Нет, умом Март Берта очень даже понимал. Да что ум, когда реальность другая? Поначалу, может, и было недовольство, ненависть к захватчикам и все такое прочее, а потом гаснуть начало. Человек всегда приспособится. Всегда…

Лумис вернулся рано утром с намерением их растолкать. Смешной. Хороши бы охраннички были, если б их требовалось будить тычками. Он уж нагнулся, чтоб подергать за нос настойчиво спавшего Ли, и тот открыл глаза так мгновенно, и взгляд у него был такой, что Лумис невольно шарахнулся. А Ли протяжно зевнул прямо в морду работодателя и лениво спросил:

– Что, пора уже?

***

Хартинги восстанавливали разрушенные города, в том числе и Сторшу, хотя от нее мало что осталось. Стенобитные машины у них были ого-то какие мощные, а о таких катапультах Март прежде и не слыхивал: если верить старому Виму, в ковши камни закатывали по десять человек, целые горы. Правда, использовались эти катапульты только при осаде городов, против войск – обычные, полевые. Хартинги обмазывали камни горючей смесью и поджигали. Март и Ли однажды попали под такой обстрел, и страшно было – жуть, причем обоим, и Ли побледнел да губы кусать начал. Больно уж бессмысленная смерть была бы. Ничего от тебя не зависит, ни умения твои не помогут, ни таланты, ни боги, если такой вот камешек на голову прилетит. Не спрятаться, не увернуться. Это даже не страх был, первобытный ужас. В бою – ничего, нормально, знай дерись, может, убьют, может, выживешь, но хоть не задарма.

А что уж в городах делалось, и думать не хотелось. Год прошел с победы хартингов, улицы уже были расчищены, однако стены Сторши, похоже, никто не собирался поднимать заново. Стены были толстенные, десять мужских шагов шириной сверху, а снизу так еще шире. Сторша считалась неприступной. К ней и не приступали. Раздолбали к чертям уже после битвы. Целые улицы в руинах. Притих весельчак Лумис, а лицо Берта и вовсе превратилось в маску, какие с покойных королей снимают. Он вроде бы даже и не дышал. Марту, честно говоря, тоже весело не было. Когда на них камни падают, понятно – солдаты. В Сторше, конечно, гарнизон был, но, по слухам, невеликий, все в поле вышли, а там, значит, только бабы с детьми да раненые оставались.