Игра для иллюзиониста (СИ) - Решетов Евгений Валерьевич "Данте". Страница 7

   Я сделал несколько шагов, уложил отца на дырявый матрац, лежащий на кровати, взял ненадежный стул и сел рядом. Люди говорили, что я больше похож на мать, и я был с ними согласен. Когда-то красивое лицо моего отца сейчас заострилось и напоминало маску, которую кладут на лица усопшим. Его нос напоминал скалу, нависшую над входом в пещеру, в темноте которой скрывались редкие желтые зубы. Серые губы, тонкими линиями обозначали очертания горькой улыбки, возникшей после смерти матери, а обтянутые бледной кожей скулы больше подходили покойнику.

   Я смотрел своими черными глазами на скрючившегося на матраце отца и не мог поверить, что не так давно это был гордый гвардеец короля. Одним из самых важных событий в последний год своего пребывания на посту гвардейца, отец считал мое поступление в школу магии. Когда он узнал что у меня дар иллюзиониста, то был страшно разочарован, но все же настоял на операции, которая позволила мне поступить в школу магии. Хотя я, видя состояние отца, уговаривал его, отдать меня в военную школу. Тогда, отец сказал мне: "Сынок, я сам научу тебя стрелять и сражаться клинком, но я никогда не смогу научить тебя, быть магом". Он поступил так, как и сказал. Отец начал учить меня стрелять из винтовки, пистолета, учить сражаться саблей. Но все оборвалось в один день, день свержения короля Миртвана...

   Я посмотрел на часы и засобирался на дополнительные занятия по иллюзиям. Слабенький чай и кусок черствого хлеба, весь мой обед. Меня согревала мысль, что я скоро получу стипендию, и тогда можно будет устроить небольшое послабление, купить нормальной еды. Похоже в этом месяце, на черный день не удастся отложить. После нехитрой еды, моя рука сама потянулась к трещине в полу. Тайник, содержащий всего пару лир. Огромным усилием воли, я справился с взбунтовавшейся конечностью.

   Покончив со сборами, я вышел из дома. На улице царили сумерки, хотя до вечера оставалось еще пару часов. Солнце не могло пробиться сквозь густо застроенный многоэтажными домами город. В воздухе витал сладкий запах фруктов, которые домохозяйки выращивали на своих балконах и крышах. Мне всегда нравилось это время дня, когда отцы семейства после тяжелого трудового дня, возвращаются домой, и трущобы замирают в тревожном ожидании ночи. Ночи убийств, грабежей и порока. В эти несколько часов спокойствия, я чувствовал какой-то внутренний уют и причастность к чему-то огромному.

   Во время своего неспешного перемещения по улицам трущоб, я обратил внимание на то, что палатка воздушного флота все так же стоит на своем месте, только не было видно орущего юнца. Наверно он понял всю безнадежность своих криков и скрылся внутри брезентового убежища. И все же надо отдать ему должное. Агитировать в трущобах, это надо иметь смелость, хоть внутренняя стена и недалеко, но хрен кто придет на помощь. Тем более что на улицах в это время уже почти никого нет. Сумерки едва-едва накрыли город, а трущобы уже вымерли, только приглушенный свет в домах свидетельствовал о том, что здесь кто-то живет.

   Вдруг изнутри палатки раздались крики о помощи и до меня донеслись звуки борьбы. Я остановился, но не спешил на помощь кричащему. Первая заповедь улиц, думай, а потом делай. Неожиданно из палатки выбежал утренний крикун и, не разбирая дороги, помчался, куда глаза глядят.

   Какого хера? Что произошло? Я вытащил из кармана шестизарядный револьвер отца, который он еще не успел заложить в ломбард, и направился к палатке. Юнец сбежал, следовательно, хозяина нет. Может, удастся чем-нибудь поживиться? Жизнь в Лобене отучила меня от некоторых заповедей модной ныне христианской религии. Не убий, не укради - это было не про меня.

   Я крадучись подошел к палатке, откинул брезентовый полог и уставился на двух оборванцев, одетых в засаленные робы рабочих сталелитейного завода. Они деловито копошились в вещах покинувшего поле бое юнца и не замечали меня. Все честно, грабь награбленное.

   - Кхем... Кхем... - покашлял я, привлекая внимание грабителей.

   Мужики резко обернулись. В руке одного из них блеснул нож.

   - Это наша добыча, - проговорил один из оборванцев, низким, хриплым голосом, и уставился на меня тяжелым взглядом.

   - Уже не ваша, - произнес я, демонстративно пошевелив рукой с зажатым в ней револьвером.

   - Ладно, твоя взяла, - сказал все тот же оборванец, и кинулся на меня, выставив перед собой нож.

   Выстрел в голову заставил его навечно осесть на грязный пол палатки. Мозги еще недавно живого человека забрызгали лицо, растеряно стоящему сообщнику убитого.

   - Хочешь присоединиться к своему дружку? - произнес я не дрогнувшим голосом. - Тебе тоже открыть третий глаз?

   Я был спокоен и тверд. Меня совсем не мучала совесть. Я застрелил существо заслуживающие смерти.

   - Нет, я, пожалуй, пойду, - заторможено отозвался оборванец, вытирая рукавом робы белесые потеки на лице. Я посторонился, пропуская смерившегося с потерей добычи, грабителя.

   Смотря в удаляющуюся спину оборванца, я думал: "И что дальше? Просто уйти и дать кому-нибудь другому ограбить оставшуюся без охраны палатку или самому немного подзаработать?" Для меня выбор был очевиден. Обыск палатки не занял много времени. Сто лир найденные в маленьком сундуке, задвинутом под походную кровать, очень даже не плохой улов. Я засунул в карман тугой кошелек, довольно улыбнулся, чуть-чуть приоткрыл полог и, убедившись, что улица пустынна, покинул место преступления.

   Деньги! Приличные деньги осели у меня в кармане. Даже убивать почти что, не пришлось, та мразь, украсившая мозгами палатку не в счет. Радость волной поднималась в груди. Теперь я смогу купить небольшой домик в Железном квартале, статус отца должен мне в этом помочь. А жизнь то налаживается! Приветливо кивнув, обалдевшему десятнику, я прошмыгнул в Золотой квартал. Конечно, то, что я украл деньги у воздушного флота, не есть хорошо, но с другой стороны результат такого мероприятия, как засылка неоперившегося юнца в трущобы Лобена, ясен как божий день. Его все равно бы обокрали. Я резко остановился. "Его бы все равно обокрали", - мысленно повторил я. Что за ерунда? Кто мог так неосмотрительно поступить? Руководство воздушного флота нельзя упрекнуть в глупости. Что-то здесь не так. Я зашел в ближайший переулок, быстро осмотрелся и достал деньги из кармана. Обычный кошелек, магии вроде не чувствуется, да и деньги настоящие, полновесное золото. Мозги работали на полную мощность, ища подвох. Может быть, начальство юнца, планировало, что днем нападения на палатку не произойдет? Слабый довод, надо искать еще. Внезапно, меня пронзила догадка. А ведь нападение на офицера воздушного флота неплохой повод, что бы устроить чистку в трущобах! Весьма вероятно, что я попал в яблочко. Кому это может быть надо? Воздушному флоту? Вряд ли. Я вспомнил жителей трущоб, задумчиво почесал в затылке и зло сплюнул на стену дома. Да ну и хрен с ним, с трущобами, скоро я перееду в Железный квартал. Пару дней до чистки у меня точно есть. Моя совесть чиста, жизнь сама загнала меня в угол. Логика логикой, но на душе было муторно. Я оправдывал свои действия тем, что ничего уже не исправить. Не пойду же я сдаваться стражникам. Тяжело вздохнув, я потопал в школу.

   Без стука войдя в кабинет учителя Кравуса, я был встречен его радостным возгласом:

   - Ну, хоть кто-то пришел, а то я уже домой засобирался.

   Тьфу ты, Скраб ничего не передавал Кравусу, можно было и не приходить.

   Кабинет учителя иллюзии был доверху забит книгами. Они лежали везде: на полу, на столе, на подоконнике. Это была его отличительная черта, учитель слыл знатным книголюбом. Кроме книг, в углу кабинета стоял шкаф, всей своей тушей опирающийся на оклеенные коричневыми обоями, стены, маленький, семиугольный стол и два кресла, на одном из которых сидел Кравус.

   Я плюхнулся в свободное, слегка потертое мягкое седалище и произнес:

   - Здравствуйте еще раз учитель. Давайте быстрее начнем занятие.