В стране слепых - Флинн Майкл Фрэнсис. Страница 69

В полутораста метрах ниже по тропе она обнаружила небольшую ямку в земле и объеденную траву вокруг. Здесь он, наверное, оставлял ночью свою лошадь. Отпечатков копыт она не нашла, но вспомнила, что есть такой старый прием – обертывать лошадиные ноги овечьей шкурой, чтобы они не оставляли следов.

Но лошадь с ногами, обернутыми шкурой, не могла уйти далеко!

Сара бегом вернулась к своей лошади, быстро навьючила ее, вскочила в седло и поехала по тропе в том же направлении, в каком скрылся ее гость.

Проехав километра два, она заметила отпечаток подковы. Очевидно, гость решил, что он уже на достаточном расстоянии от хижины и можно снять чехлы с копыт. Сара тщательно разглядела отпечаток и заметила, что в подкове, вдоль левого края, была трещина. Теперь она наверняка узнает эту подкову, если ее увидит. Она осторожно поехала дальше по тропе.

Несколько часов спустя, когда солнце уже клонилось к западу, Сара начала подумывать, не хватит ли на сегодня. Она натянула поводья и огляделась в поисках места для ночлега.

Вон там справа как будто подходящее место. Небольшой осинник и полянка. Она слезла с лошади и пешком направилась туда.

И сразу же поняла, что здесь что-то не так. Место было в самом деле подходящее для ночлега – такое подходящее, что им часто пользовались. И в последний раз – совсем недавно. Сара опустилась на колени и потрогала землю. Она была еще теплая – здесь кто-то закопал головешки от костра. А вон трава примята – там кто-то спал. А вот хорошо протоптанная тропинка, которая ведет отсюда… куда?

Она привязала лошадь к дереву и пошла по тропинке, стараясь шагать бесшумно и вытащив из-за пояса нож. Поблизости никого не видно, но лучше быть начеку.

Тропинка огибала скалу, которая показалась Саре почему-то знакомой. На вершине скалы была выемка, окруженная каменным барьером. Сара поднялась на скалу и заглянула через барьер.

Внизу она увидела ранчо. Убежище Ассоциации.

Прямо под ней в загоне стояли лошади. Немного подальше находился дом – она разглядела даже две фигуры, сидящие на заднем крыльце. С помощью мало-мальски приличного бинокля она могла бы даже их опознать. А с помощью параболического микрофона – услышать каждое слово их разговора. Одна из фигур бросила что-то на землю, встала и потянулась.

Жеребец, который пасся внизу, остановился и поглядел в ее сторону. Она вспомнила, как он сделал то же самое не так давно, когда они с Редом болтали, сидя на загородке.

«Кто-то за нами шпионит!» – подумала она.

«За нами»?

Так она стала членом Ассоциации.

8

– Да нет, мистер Коллингвуд, такой вещи, как исторический факт, вообще не существует!

Джереми вздохнул. Из всей группы ему труднее всего было общаться с Херкимером Вейном. Это был человек невысокого роста с крючковатым носом, в вечно мятой одежде, из карманов которой торчали исписанные листки бумаги. У него была неприятная привычка махать пальцем перед носом у собеседника, чтобы подчеркнуть свои слова.

Как, например, сейчас.

Джереми на мгновение захотелось вцепиться зубами в этот надоедливый палец. Он переложил бокал с коктейлем из правой руки в левую и в отчаянии оглядел комнату, где шел прием, – не придет ли кто-нибудь ему на помощь. Но все остальные члены группы были заняты своими разговорами.

Гвинн утверждала, что привлекла к работе над проектом «Бомонт» самых лучших историков. Ни об одном из них Джереми никогда не слыхал, но в этом не было ничего удивительного. Удивительно было другое – как они себя ведут. Джереми привык к тому, как препираются между собой бухгалтеры: налоговое законодательство – вещь запутанная и нередко вызывает споры. Но он всегда считал, что уж в истории все абсолютно ясно и что те, кто этой наукой занимается, люди достойные и щепетильные. Во всяком случае, он никак не ожидал, что даже самые очевидные факты могут становиться предметом ожесточенных споров. Что-то в этом роде он и имел неосторожность сказать Херкимеру Вейну.

«Помогите! – взмолился он про себя. – Я попал в лапы начетчика от истории!» А вслух спросил:

– Как же вы говорите, что исторических фактов не существует? А чему нас тогда учили в школе – вымыслам?

Ему показалось, что он очень удачно ответил, и он чуть не пролил свой коктейль от неожиданности, когда Вейн согласился.

– Да, именно так.

– Прошу прощения! Так это все была ложь? Вы шутите!

Вейн нимало не смутился.

– Ложь? О нет. По-моему, я этого не говорил.

Джереми совсем растерялся.

– Но тогда…

– Мне кажется, вы неправильно понимаете слово «факт», – сказал Вейн, снова водя пальцем у него перед носом. – Вы считаете, что это какая-то истина в последней инстанции, но это не так. Оскар Уайльд как-то сказал, что англичане вечно оскверняют истины, низводя их до уровня фактов. Люди искусства часто наделены замечательной интуицией.

Джереми потряс головой.

– Не понимаю. Факт есть факт. Это кирпичик, из которого строится все остальное. Если у вас нет фактов, вам не из чего строить.

– Нет, нет, мистер Коллингвуд. – Палец снова закачался у него перед носом. – Ваша метафора хромает. Вы считаете, что существует некое изначальное сырье – первичные данные. Но первичных данных не бывает, данные всегда подтасованы.

Джереми невольно рассмеялся.

– Прекрасно сказано, профессор. Но что это должно означать?

– Это означает, что не может быть фактов без теории. Без того, чтобы иметь какое-то представление, во-первых, о том, какие факты искать, и, во-вторых, какой в них может быть смысл.

– Смысл факта в том, что это – факт. Он или есть, или его нет. – Джереми красноречиво взмахнул руками. – Если он есть, он всем виден.

– Нет, мистер Коллингвуд. «Факт» – это не предмет, не существительное, это прошедшее время глагола. Factum est note 29. Это слово динамичное, а не статичное. Facto – я делаю. Я творю. Слово «факт» начали употреблять как существительное только в конце средневековья, и тогда оно означало нечто «свершенное», «сделанное». Как французское слово fait или мадьярское te'ny. Или английское feat. И это значение слово «факт» сохраняло до самого начала девятнадцатого века.

– Ну, это вопрос семантики, – возразил Джереми.

– Значит, вы, по крайней мере, признаете, насколько все это важно.

– Прошу прощения?

– Семантика – это наука о значении слов, а ведь слова для нас – средство общения. Что может быть важнее семантики?

Джереми раскрыл было рот, чтобы возразить, но передумал. Вейн прав. Джереми отхлебнул из бокала. Этот маленький историк раздражает, но говорить с ним интересно. Если подойти с этой стороны, семантика – действительно вещь очень важная. Но почему, когда говорят: «Это вопрос семантики», подобные слова обычно имеют неодобрительный оттенок?

– И все же, – сказал Джереми, – вы не можете отрицать, что сейчас слово «факт» в этом смысле уже не употребляется.

– Верно, – согласился Вейн с таким видом, словно эта деградация языка его глубоко огорчает, хотя Джереми пришло в голову, что это всего лишь кокетство. – Я предпочитаю слово «событие». Лукач как-то сказал, что оно гораздо красивее, чем слово «факт», – оно не такое сухое, определенное, статичное, в нем слышится жизнь, движение. «Событие в сравнении с фактом,

– писал он, – то же самое, что любовь в сравнении с сексом».

Джереми почувствовал, что совсем сбит с толку. Ему казалось, что Вейн просто играет в слова, пользуясь их давно забытыми значениями.

– Мне все равно, факты или события. Какое это имеет отношение к тому, что в школе нам преподносили вымыслы?

– Нет, нет, нет. Событие – это не факт. Событие – это факт в движении. События полны энергии, а факты инертны. Ни один факт не существует в отдельности, он всегда связан с другими фактами. Например, мы не можем ничего сказать о том, какой высоты Эверест, если не сравним его с другими горами. Мы не можем измерить температуру тела, не думая о том, какой должна быть эта температура. А слово «вымысел» происходит от слова «мысль», факт не может быть отделен от своих связей, а эти связи мы познаем мыслью. Значит, вымысел не просто выше факта. Каждый факт в каком-то смысле – вымысел, продукт мысли. Вот что я имел в виду, когда сказал, что в школе вас учили вымыслам. Всякая попытка реконструировать историю требует участия мысли и, следовательно, есть «вымысел».