Падший клинок - Гримвуд Джон. Страница 26

— Ты делаешь больно моей сестре…

— Я не стану, — Тико положил руку на голову Розалин. Джош помрачнел и прищурился.

— Я об этом, — сказал Пьетро.

Тико кивнул, но его рука лежала на прежнем месте.

«Я могу, — сказал он себе. — Если у меня получилось случайно, то получится и намеренно». Он дал вопросу ручейком протечь по всему телу и просочиться сквозь пальцы в ее мысли. Черная девушка, о которой говорила Розалин, та самая нубийка. Стражи выглядели как обычные головорезы.

— Колдовство, — выдохнула Розалин, отступая на шаг.

Пьетро поднял кирпич, Джош потянулся к кинжалу на поясе.

Возможно, Тико пришлось бы драться с ними, возможно — убить одного, но их остановила луна. Она вышла из-за тучи, и на полуразрушенный склад пролился мягкий свет. Он озарил лицо Тико, и Розалин, почти неосознанно, встала между Тико и Джошем.

— Подождите.

Они остались стоять: Пьетро со своим кирпичом, оскалившийся Джош и сам Тико. Розалин смотрела в его мрачные глаза.

— Ты раб? — требовательно спросила она. — Поэтому за тобой охотятся?

— Я был рабом, — признался он. — Но не здесь.

— А твоя мать, конечно, была принцессой? — злобно выплюнул Джош. — А твоего отца пленили в бою? И уж, конечно, твой дед жил во дворце. — Он насмешливо закатил глаза. — Еще ни разу не встречал беглого раба, который не называл себя принцем.

Тико задумался, со многими ли рабами говорил Джош. И сколько же беглых рабов в Венеции? Десятки, сотни или еще больше? И что случалось, когда их ловили?

— Так ты был принцем?

— Розалин… — раздраженно протянул Джош.

— Я просто спрашиваю. У тебя был дворец? И твоя мать принцесса?

— Моя мать-рабыня умерла, когда я родился. Не знаю, была ли она когда-то принцессой. Женщина, которая вырастила меня, называла ее госпожой…

Розалин склонила голову набок:

— Может, это правда. Иначе он стал бы рассказывать про огромный дворец.

— Или он просто лукавит, — отрезал Джош. — На вид умный. Может, он иудей. У него странные волосы.

— Иудеи не рабы.

— А зря, — сплюнул Джош.

Розалин покраснела, прикусила губу и обхватила себя руками. Этот жест приподнял ее маленькую грудь. Джош ухмыльнулся. Что-то странное было в отношениях детей. Холодный ночной ветерок донес до Тико запахи, и он хотел найти их источник, даже если Розалин решит сбежать.

— Ты голоден? — спросила она.

Тико покачал головой.

— Розалин.

— Чего? — девушка опасливо посмотрела на…

«Кого? — подумал Тико. — Любовника? Брата?»

Одиночки, которых свел вместе случай? Он присмотрелся внимательнее. Наверное, брат и сестра. Определенное сходство есть. Или все дело в голодных взглядах и грязи?

Розалин, как будто подслушав его мысли, сказала:

— Джош — мой вожак. Пьетро — мой брат. Мы идем в Сан-Микеле. Можешь тоже пойти.

— Это остров, — добавил Пьетро.

— Он знает…

— Откуда? — спросил Джош. — Он чужак. Он ничего не знает. И я говорю, мы оставим его здесь.

Тико мог сказать, что ему больно пересекать текущую воду, даже по мосту. Но он не хотел делиться знанием и просто смотрел им вслед. Розалин обернулась, Джош зарычал на нее.

Разграбление фондака султана продолжалось до рассвета. Речь идет об обычной междоусобице, мог бы подумать чужестранец. Но пространство внутри стен принадлежало мамлюкам. Другая страна, как Франция или Византия. Только грабить легче и добычу тащить ближе.

Крики подсказывали, что Тико уже совсем близко.

Он заметил молнию и прислушался, ожидая громового раската. Грома не было, в небе висела луна, и Тико неожиданно задумался.

Из его жизни исчез голод.

Венецианцы чавкали украденными гранатами и удовлетворенно облизывались. Нищие отпихивали друг друга от сушеных фиг, будто скряги над грудой золота. Собаки дрались за печенье, надкушенное мародерами и выброшенное из-за непривычного вкуса. И это зрелище подсказало Тико, чего же он лишился.

Он больше не чувствовал вкуса. Ел он или нет, разницы никакой. Теперь ему не требовалась пища. Однако он солгал Розалин, сказав, что не голоден. Но его голод не утолить даже самым роскошным пиршеством. Он тянулся за Тико как тень, неясный и едва заметный миру живых.

Мертвецы ушли. Либо они покинули его, либо он их. Тико старался не посещать больше тот, пустой город, слишком чужой, слишком одинокий, слишком похожий на него самого. Бродящие в нем чудовища пугали Тико. Он боялся встретиться со своими страхами в этом кривом зеркале.

Конечно, пустой город призывал его.

Но слабее, чем женские крики впереди. Тико уже почти добрался до их источника, когда его остановила нубийка с серебряными украшениями.

— Ты и сейчас не собираешься поцеловать меня? — улыбнулась она. — Похоже, нет.

Она потянулась к нему, и Тико вздрогнул, отшатнулся от серебряных колпачков, сверкающих в лунном свете.

— Не показывай свою слабость, — промолвила она. — Только силу. А если до сих пор не знаешь, в чем она, молчи.

«Молчание — мой самый близкий друг», — хотел сказать Тико, но она еще не договорила.

— Изменения болезненны. Но не меняться…

— Смерть?

— Такого выбора у тебя нет. Чем дольше ты борешься с собой, тем труднее идет превращение. Поверь мне, — сказала она. — Мы настолько разные, что даже похожи.

Чем ближе она подходила, тем больше запахов узнавал Тико. Пот, нечистоты, чеснок, гвоздика и…

Нубийка мягко рассмеялась:

— Что движет твоим голодом?

— Не знаю.

— Большинство парней желают этого, — она скользнула рукой под юбку, потом провела пальцем по его лицу и рассмеялась. — Но ты совсем другой.

— Нет, я не другой, — солгал он.

— Ты хочешь… Чего? — она посмотрела на луну. — Не Богиню. Хотя твой голод прирастает вместе с ней. Но ее кровавые приливы — не та кровь, которая нужна тебе, — казалось, эти слова произносит не молодая женщина.

Тико вздрогнул.

— Ты будешь кормиться, — сказала она.

— Я пробовал есть…

Он дернулся от пощечины.

— Слушай меня, — прошипела девушка. — Второй раз я помогаю тебе. Первый — по дружбе, сейчас — нет. Когда мы встретимся снова, мы будем чужими друг другу. Ты понял меня?

Нет, он не понял.

— Где я?

— Тут, — ответила она, — а значит, не там. Пыль, пепел и мертвецы, вот и все. Что Бьорнвин посеял, то и пожал.Ты никогда не вернешься. Никто не вернется. Никто не сможет. Некуда возвращаться. А сейчас иди, кормись.

23

Если бы не снег и неудачное расположение фонтего, его защитники продержались бы дольше. Но сторона, открытая на Каналассо, делала здание доступным для нападения не только с земли, но и с воды. Три люггера, набитые Кастеллани, покачивались у берега, не позволяя баржам мамлюков спастись бегством. Баржи уже пылали, а крики свидетельствовали о том, что их подожгли вместе с командами. Из-за снега никто не беспокоился о пожаре, который может случайно перекинуться на соседние дома. Искры падали в воду или шипели в размокшем снегу.

Само здание осталось целым. Разграбленное, растерзанное, загаженное. Но его не жгли. Город сможет дорого продать его, а покупатель наймет работников и приведет все в порядок.

Во внутреннем дворе, с трех сторон окруженном колоннадой, зарево от горящих барж высветило молодую женщину. Тико показалось, что она ровесница той девушки из базилики, но на этом сходство заканчивалось. Эта — темнокожая, с водопадом иссиня-черных прямых волос. Та девушка тоненькая, а эта — широкобедрая и полногрудая. И с яростью смотрит на людей.

— Маленькая сучка, — произнес мужчина. Он стер плевок со щеки и стряхнул его на землю. — Родриго, пусть твои люди держат ее. И пусть нагнут как следует. Посмотрим, как ей это понравится.

Двое стражников схватили девушку. Она содрогнулась, когда мужчина в стальной кирасе начал развязывать шнурки на своем гульфике.

— Сорвите с нее одежду.