Падший клинок - Гримвуд Джон. Страница 36

Дядя предал ее, тетя, скорее всего, тоже. И даже если нет, что Джульетта могла рассказать ей? Ничего. Она до сих пор не могла воплотить мысли в слова, стоило только подумать о зале дела Тортура. Джульетта знала точно. Она уже пыталась…

«Я не могу пойти к лекарю», — в ужасе подумала девушка. Лекарь осмотрит ее, найдет девственность нетронутой и либо возвестит о чуде, либо проклянет ее, как околдованную. Знахарка? Синьора Скарлет была одной из них. А вдруг они сплетничают друг с другом? Они не годятся, не годятся священники и наверняка доктор Кроу. Если кто-нибудь узнает о тайнах принца Алонцо, дядя убьет Джульетту.

А женщина, к которой она всегда обращалась…

Женщина, на чьи колени она склоняла голову, которой поверяла свои детские беды. Джульетта едва узнала тетю Алексу, когда та зашивала рану девочки. Под откинутой вуалью было лицо незнакомки. Такое прекрасное в лунном свете. Такое невероятно холодное.

Джульетте потребовалось двадцать минут, чтобы пролезть сквозь неровную дыру в полу, повиснуть на руках и спрыгнуть на кучу мусора. Девятнадцать из них она собиралась с духом. Но в конце концов, горько подумала девушка, она прыгнула от отчаяния.

На камнях кампо, где обнаженная девочка разрезала грудь, застыла лужица крови. Рядом виднелись следы коленей — там стоял юноша со странными волосами, уткнувшись ей в живот. Джульетте следует подумать о многом, но ревность ей определенно ни к чему.

31

Тысячи событий происходили в городе следующим утром. Рыбачьи лодки швартовались на северной окраине Венеции и развешивали сети. Сегодняшний улов предназначался городу, поскольку тот, кто ест мясо в пятницу, мостит себе дорогу прямо в геенну огненную.

Три покойника, чьи тела попали в сети, при жизни ничего не значили, поэтому никого из рыбаков больше не трогали.

Мастера-корабелы ворочались на своих матрасах и подстраивались под бочок к супругам, чтобы урвать еще минутку тепла, пока не зазвонили колокола Арзанале. Ученики и подмастерья скатывались со своих женщин и уходили, практически пообещав жениться и, вполне возможно, уже заделав им ребенка.

Переходы и мостики, сухие доки и верфи Арзанале были источником могущества Венеции. Старики все еще называли все это Дарсиной, от арабского Дар-аль-Сина, а кое-кто и сейчас произносил название на арабский манер. По всему городу чужестранцы, в том числе и арабы, заканчивали молитвы и принимались устанавливать лотки, разгружать лодки или развозить товары по переулкам, запутанностью не уступавшим лабиринту Минотавра. Белые мужчины, черные, желтые. Десяток очертаний лиц и два десятка разных языков. Их законы не предписывали поститься по пятницам, однако большинство соблюдало этот обычай. Так было выгоднее, хотя вслух ссылались на вежливость.

Золотари грузили свою вонючую добычу на баржи, отплывающие на материк. Мясники резали свиней, укрываясь от мороси под парусиновыми навесами. Церковь могла запрещать свинину по пятницам, но ничего не имела против разделки туш и заготовки мяса на следующий день. Была ли парусина или нет, но земля под ногами у мясников все равно очень скоро превращалась в жидкую кашу из крови, кишок и помета, покидающих свиней вместе с жизнью.

Шлюхи ругались, брызгая водой меж зудящих бедер. Бордели закрывались или ждали свежую смену. Неудачники вываливались из игорных домов, заложив свои уже перезаложенные поместья. Шулеры вытряхивали карты из рукавов или кидали утяжеленные кости на удачу, просто из удовольствия.

Чистили очаги. Готовили растопку.

В предрассветные часы Венеция преображалась, как игрок, который надевает маску, чтобы ускользнуть от кредиторов, и стремится в очередное злачное место.

Холодное и бледное солнце вставало над краем лагуны, где некогда стояли первые хижины. Жалкая насмешка над прежним, летним солнцем, сиявшим, как расплавленный металл. А вдоль набережной Скьявони, стараясь не думать о теплом лете, шла девушка в полумаске.

Порванная маска была подобрана среди мусора пару минут назад. Грязные туфли и испачканный бархатный упленд заставляли заподозрить, что девушка зарабатывает себе на жизнь, лежа на спине. Госпожа Джульетта ди Миллиони привыкла любоваться Венецией с каналов. Ее Венеция, разукрашенная и позолоченная, мелькала за алыми шторками гондолы. А в те редкие случаи, когда Джульетта пешком покидала особняк Дукале, она всегда направлялась на площадь Сан-Марко.

Эта Венеция, вонючая, странная и бедно одетая, была ей совершенно незнакома. Не помогал и слишком низкий вырез на платье. Пока Джульетта шла от Риальто до начала набережной, не меньше десятка мужчин приняли ее за шлюху. Она уворачивалась от повозок, а моряки-мавры кричали ей, предлагая свою цену. Моряки сторожили скованных за лодыжки женщин. «Преступницы», — подумала Джульетта, но потом заметила их скулы и темные волосы. Похоже, их захватили где-то в диких землях за Далмацией и сейчас везли на невольничьи рынки Леванта.

Рядом с берегом, между Понта делла Палья, почти у особняка Дукале, и мостом перед Арзанале, стояли полтора десятка кораблей. Французские, германские, византийские, андалузские, английские… Джульетта узнавала орлов, львов, лилии и леопардов. Не увлекись она прикладной геральдикой, она бы, возможно, не столкнулась с французским офицером, занятым десятком больших бочек с пресной водой.

Офицер развернулся, положив руку на меч.

Джульетта отскочила назад, и словенцы дружно рассмеялись. Лицо офицера потемнело, он решил, что девушка дразнит его. Во всяком случае, торговцы занимались именно этим. Словенцы были самой большой, не считая венецианцев, группой в городе. Когда Серениссима заявила свои права на побережье Далмации, она дала торговые права местным жителям. Новый каменный причал, который тянулся вдоль южной окраины города, стал пристанищем для множества словенских купцов. Они строили церкви, скуолы и больницы, основывали богадельни и поддерживали десятиной монастыри. Кроме того, они построили самую большую в городе водяную цистерну. Как заявляли их конкуренты, цистерна дала словенцам нечестное преимущество. Впрочем, венецианцы считали, что у всякого, кто перехватил у них хорошую прибыль, есть нечестное преимущество.

— Смотри, куда идешь…

Госпожа Джульетта оглянулась. Ухмылка молодого француза ширилась. Девушка попыталась обойти его, но француз вытянул руку, загораживая ей дорогу. Джульетта замахнулась, но мужчина перехватил ее руку и отвесил девушке хороший шлепок по заднице.

— Хорошая подливочка для гусятинки, — заметил он.

— Да как ты посмел?

— Посмел противиться пощечине? — ухмылялся мужчина. — Или не позволить тебе уйти без извинений? — в этот момент он осознал, что все еще держит девушку за руку.

Офицер отступил назад и покосился на группу словенцев. Только сейчас до Джульетты дошло: он просто желает восстановить ущемленное достоинство.

Первая мысль, пришедшая ей в голову: «О, эти мужчины». И лишь потом она подумала, что стоит извиниться. Так она и сделала, едва ли не первый раз в жизни. «Неужели я и вправду извиняюсь?» Джульетта припомнила, как она шла, не глядя перед собой, и налетела на мужчину.

— Да, — добавила она. — Мне очень жаль.

Оторопевший офицер не нашелся что ответить и повернулся к словенскому торговцу:

— Так мы договорились?

Он вытащил пять гроссо и пару дукатов из поясного кармашка, дважды пересчитал деньги и вложил монеты в подставленную руку торговца.

— Доставьте их туда, — он указал на потрепанный люггер.

Откуда ему знать, все ли бочонки полны? Неужели он и правда собирается уйти, даже не проверив, сколько бочонков торговцы погрузят в лодку? Откуда Джульетта, ни разу в жизни ничего не купив, знала, что ему следует делать, когда он сам этого не знал? Она — венецианка, а он — нет, вот и все. Торговцы водой тоже не были венецианцами, но сотня лет под рукой Венеции накладывает отпечаток. О словенцах даже ходила шутка. Как заработать на словенце? Заплати за него столько, сколько он стоит. Продай за столько, во сколько он себя оценивает. На разницу купи дом.