Левая Рука Бога - Хофман Пол. Страница 17

— Тише! — Смутный Генри посмотрел на девочку, но Риба в этот момент была недосягаема — она витала где-то в своем мире.

Кляйст раздраженно фыркнул. Генри оттащил его в сторону и, понизив голос, сказал:

— А что бы ты чувствовал, если бы у тебя на глазах такое случилось с кем-нибудь, кого ты близко знал пять лет?

— Я бы счел, что родился в рубашке, раз поблизости оказался такой полоумный, как Кейл, чтобы спасти меня. Ты бы лучше о нас беспокоился, а не о девчонке, — добавил он. — Какое нам дело до нее и ей — до нас? Господь сам позаботится, чтобы все мы получили то, что нам суждено, так что незачем дознаваться.

— Что сделано, то сделано.

— Но ведь еще не сделано, не так ли?

Поскольку это было правдой, Смутный Генри на какое-то время впал в задумчивость, потом шепотом спросил:

— Зачем Искупителям — вот уж от кого этого можно было ожидать в последнюю очередь — привозить в Святилище тех, кто является игрушкой в руках дьявола, кормить их, заботиться о них, рассказывать им чудесные небылицы, а потом заживо резать на куски?

— Затем, что они ублюдки, — безразлично ответил Кляйст. Но он не был дураком, и вопрос его заинтересовал. — А зачем они в пять, а может, в десять раз увеличили количество послушников? — Он выругался и сел. — Можешь мне сказать одну вещь, Генри?

— Какую?

— Если бы мы знали ответ, ты чувствовал бы себя лучше или хуже?

С этим он счел за благо замолчать.

Кейл пустил струю с обрыва одного из полуразвалившихся холмов Коросты. Визгливое тявканье собак не прекращалось ни на миг и слышалось теперь гораздо ближе. Кейл надеялся, что запах мочи на несколько минут отвлечет псов от его настоящего маршрута. Хоть Кейл и отдохнул немного, дышалось ему с трудом, и он ощущал тяжесть в бедрах, которая тянула его к земле. Если верить подсчетам, основанным на карте, которую Кейл нашел в столе Искупителя Боско, он должен был уже находиться в оазисе. Однако никаких признаков оазиса по-прежнему не было видно — насколько хватало глаз, вокруг простирались лишь холмы, скалы и пески. Именно сейчас Кейл отчетливо осознал реальность подозрения, которое смутно бродило у него в голове с тех самых пор, как он нашел карту: это была ловушка, специально подстроенная для него Лордом Воителем.

Не было смысла дальше успокаивать себя: собаки настигнут его через несколько минут. То, что в их визгливом тявканье не было ни малейшего перерыва, означало: они либо упустили, либо проигнорировали запах его мочи. Кейл побежал как можно быстрее, хотя после четырех часов хода слишком устал, чтобы сильно увеличить скорость.

Теперь собаки разрывались от лая, готовые к смертельной травле; Кейл терял скорость, понимая, что они-то будут бежать только быстрей. Дыхание стало болезненным, словно легкие скреб песок, он начал спотыкаться. Потом упал.

Вскочил он сразу же, но падение позволило рассмотреть то, что его окружало. Те же холмы и скалы, однако теперь среди песка виднелись пучки хилых сорняков и травы. Вода. В этот миг накатила новая волна собачьего воя, словно кто-то подстегнул псов кнутом с острыми шипами. Кейл рванул вперед, уповая на то, что Бог ведет его именно внутрь оазиса, а не обводит по краю, посылая таким образом все дальше в пустыню и все ближе к смерти.

Трава становилась гуще, и, перевалив через гребень очередного холма и чуть не скатившись вниз, Кейл увидел перед собой оазис Войнич. Чуя близость добычи, псы рычали и визжали еще громче. Кейл продолжал бежать, но спотыкался все чаще — тело начинало бунтовать. Он знал, что оборачиваться нельзя, однако ничего не мог с собою поделать. Собаки посыпались из-за гребня, как уголья из мешка, тявкая и воя от нетерпеливого желания разорвать его на куски, путаясь друг у друга под ногами, рыча и кусая друг друга.

Кейл с трудом ковылял вперед, меж тем как псы мчались за ним сплошной массой сомкнутых плеч и голов, ощерившихся зубастыми пастями. Наконец он добежал до первой жиденькой купы деревьев. Один из псов, самый ретивый и злобный, уже достал его. Зверь знал свое дело: передней лапой он ударил Кейла по пятке, лишив равновесия, Кейл растянулся на земле.

Тут бы ему и конец, но в пылу погони пес и сам потерял равновесие. Непривычный к влажной, рыхлой почве оазиса, он не смог найти опору, перевернулся через голову и тяжело врезался в дерево хребтом. Зверь взвыл от ярости и, отчаянно стараясь возобновить атаку, заскреб когтями землю, увязая в ней все глубже. К тому времени, когда ему все же удалось вновь вскочить на ноги и рвануть за своей добычей, Кейл был от него на расстоянии пятнадцати ярдов. Но при скорости пса, в четыре раза превышающей скорость выдохшегося мальчика, такая фора была ничтожной. Пес вмиг преодолел разрыв и уже изготовился к прыжку, как вдруг Кейл прыгнул первым: прочертив в воздухе длинную плавную дугу, его тело с громким плеском рассекло поверхность озера.

Издав рык яростного отчаяния, пес остановился как вкопанный у кромки воды. Вскоре к нему присоединился еще один, и еще, и вот уже вся свора бесновалась на берегу, исходя ненавистью, злобой и голодом.

Лишь через пять минут на своих малорослых лошадях прискакали Следопыт и его люди, однако нашли они только собак, которые метались вдоль озера, питавшего оазис. Псы по-прежнему неумолчно лаяли, только вот видно никого не было. Следопыт долго стоял на берегу, вглядываясь и размышляя, — его лицо, которое и так-то трудно было назвать приятным, сейчас почернело от досады и злобы. Наконец один из его людей заговорил:

— Вы уверены, что это были они, Искупитель? Этим недоумкам, — он взглянул на собак, — не впервой бросать след ради оленя или дикой свиньи.

— Тсс, — тихо сказал Брунт. — Беглецы могут быть еще здесь. Они хорошие пловцы, это известно. Расставь людей с собаками по периметру. Они не должны уйти. Если они здесь, я их поймаю. Но упаси бог, чтобы Кейл пострадал.

Брунт не стал посвящать своих людей в придуманную Боско легенду о заговоре против Понтифика. То, что он сказал Боско насчет священного гнева своих подчиненных, было не совсем ложью. Подчиненные действительно кипели от негодования, но и без того беспрекословно выполнили бы любой его приказ. Оказавшись единственным рядовым Искупителем, осведомленным о чудовищной опасности, грозившей Понтифику, Брунт испытал еще более мощный прилив глубочайшей любви к Его Святейшеству и не желал попусту растрачивать ее, делясь с другими.

Всего лишь едва заметный кивок, — и вмиг все вокруг него пришло в движение. Не минуло и часа, как оазис был обложен так, что и мышь не могла прошмыгнуть.

Между тем в Святилище Риба спала в потайном коридоре, Кляйст отправился охотиться на крыс, а Смутный Генри разглядывал спящую девочку, дивясь странным изгибам ее тела и испытывая при этом, наряду с голодом и страхом, некое новое, дотоле неведомое ему чувство. Для страха были все основания. Искупители не остановятся, пока не поймают их, сколько бы времени это ни потребовало, а когда поймают, устроят над ними такую показательную казнь, что при воспоминании о ней у послушников и через тысячу лет будут замирать сердца, волосы вставать дыбом, как иглы у вспугнутого дикобраза, а кровь — леденеть в жилах. По жестокости и мучительности их смерть войдет в легенду.

Кляйст старался отвлечься охотой на крыс, но на самом деле чувствовал примерно то же самое. Еще одним общим для них ощущением было подозрение, что Кейл уже на полпути к Мемфису и не собирается возвращаться за ними. Кляйст выражал свои сомнения открыто, но даже и Смутный Генри не был уверен в истинных намерениях Кейла. Ему всегда хотелось подружиться с Кейлом, хотя он не смог бы толком объяснить — почему. Страх перед Искупителями, наложившими анафему на дружбу, заставлял послушников относиться друг к другу с осмотрительностью, тем более что Искупители устраивали ловушки. Они специально натаскивали некоторых мальчиков — их называли цыплятами, — тех, что обладали обаянием и способностью к предательству. Эти «цыплята» искушали ничего не подозревавших ровесников делиться с ними потаенными мыслями, болтать, играть в игры — словом, склоняли к дружбе. Те, кто имели неосторожность ответить на их попытки, получали тридцать ударов шипованной перчаткой перед строем в дортуаре, где их оставляли истекать кровью на сутки. Но даже такое наказание не могло убить в послушниках желания приобрести верного друга и союзника в великой битве, где можно было либо выжить, либо оказаться проглоченным навсегда верой Искупителей.