Зов Древних - Локнит Олаф Бьорн. Страница 9
— Что, во-вторых, кениг? — спросил Хорса, нимало, казалось, не удивленный внезапно вспыхнувшим интересом короля к наукам.
— Во-вторых, пускай виночерпий хоть из-под земли добудет настоящего ячменного пива. Такого, как делают в Нордхейме, и чтоб холодного. Теперь действительно все. Иди, Хорса.
Гандер в очередной раз с достоинством поклонился и, наконец, вышел. Пока найдут Умберто, пока проснется толстый виночерпий, пока мудрые старцы перестанут чихать от пыли, поднятой от их пергаментов и папирусов, и сообразят, чего хочет король, минет четверть ночи.
Самому Конану не было нужды собираться. Все необходимое находилось рядом, в этой комнате: пледы, шкуры, вода во фляге, хлеб и меч. Срываться в путь в любой час и в любом состоянии Конан научился давно. Можно было даже вздремнуть, чем король и занялся. Просыпался он от малейшего шума или же ровно тогда, когда сам того хотел, словно внутри у него были часы.
Миг окончательного пробуждения настал несколько раньше ожидаемого, но Конану и того было довольно. В серебряной чаше он сам смешал вино и ледяную родниковую воду и выпил все мелкими глотками. Сонливость улетучилась мгновенно. В комнату вошли слуги, которые принесли пиво, свежую пищу и свечи.
Самостоятельно открыть дверь им оказалось не по силам, пришлось звать на помощь сотника Умберто. Молодцеватый черноволосый бородач лет сорока, прожаренный солнцем южных стран, сильный и выносливый, несмотря на худощавость, и прекрасный фехтовальщик был уже здесь со своей неизменной рапирой, подтянутый, бодрый, улыбчивый, одетый, как всегда, безукоризненно и не без франтоватости. К счастью, сегодня был его караул, иначе разыскать сотника среди ночи было бы очень непросто.
Киммериец быстро заметил слабость бравого вояки к красивой одежде, обзавестись которой ему не позволяло низкое жалованье, положенное прежним королем. Конан повысил содержание офицерам, но не слишком, зато повелел указом каждому портному раз в полгода обслуживать одного офицера бесплатно, а торговцев тканями обложил дополнительным, но не слишком обременительным налогом — на обмундирование армии. С той поры сотник блистал в столичном свете и был счастлив принести присягу королю и соблюдать ее, как того требовал долг чести.
Умберто успел послужить нескольким хайборийским дворам, а потому знал пять языков, умел ловко интриговать и был непревзойденным мастером обольщения. Из-за женщин и случались все его неудачи в карьере, все до единой. Из прочих неурядиц сотник выворачивался с проворством ужа. А еще Умберто любил разные удивительные приключения и мечтал, что однажды ему повезет и он обнаружит клад, после чего сможет испытать приключения не только те, которые случайно подвернутся за ближайшим углом в трактире, но и те, которые стоят денег, притом больших.
Сотник Умберто никогда не бывал на севере дальше Гандерланда, а потому от него было бы трудно добиться толка, обсуждая маршрут похода. Требовалось дождаться мудреца, коего искали и вроде бы уже нашли, но вот доставить немедля во дворец не могли: летом он жил за городом в своей усадьбе, куда и послали колесницу.
Зато, будучи человеком душевным и компанейским, сотник знал всех в дворцовой охране и еще многих из стоявших в столице полков. С некоторыми он бывал в переделках и мог оказать неоценимую помощь, подобрав еще двух-трех участников для маленького отряда. Конан вполне мог похвастать тем же, но вот среди столичного офицерства доверительных отношений у наемника с севера, героя границы, ни с кем не сложилось, а Пуантен и Боссония были слишком далеко. Посему и понадобились услуги Умберто. Сам сотник, разумеется, должен был сопровождать короля.
Умберто призадумался, пощипывая бородку, в то время как аристократически тонкие и белые пальцы другой руки изящно держали здоровенную глиняную кружку, до краев наполненную пенистым нордхеймским пивом.
— Имена двоих я назову сразу и не задумываясь, о король. Если же говорить о третьем, то я, право, в замешательстве.
— Тогда о третьем потом. Не назовешь ты — спрошу у Хорсы или вовсе никого не возьму. Кто скажет, что мы слишком малы числом, пускай идет к Нергалу. Мне нужен отряд, а не армия,— рассуждал Конан.— Кто эти двое?
— Ваше Величество,— церемонно начал Умберто,— первый — центурион тяжелой пехоты, Арминий, родом из Боссонии. Человек он простоватый и грубый, но исключительно надежный. В бою стоек, как скала. Однажды его центурия прикрывала отход в одном из тяжких боев с пиктами. О, это надо было видеть! — Умберто выразительно закатил красивые черные глаза.— Пикты шли на строй аквилонцев, как волны на скалистый берег, и — я не случайно уподобил Арминия скале — так же, как волны, разбивались и откатывались назад, устилая поле телами павших. А во главе обороны был Арминий, весь в крови — в крови врагов. Надо сказать, такой отборной ругани я не слышал ни до этого, ни после, но как она звучала! Это была музыка! И, тем не менее,— мечтательность на лице сотника сменилась серьезным выражением,— казалось, что от каждого слова на землю падает мертвым еще один пикт. Центурия тогда потеряла восемьдесят два человека, сам центурион был ранен в плечо и дважды в бедро, но за это время аквилонцы успели перестроить ряды, и пикты были отброшены и рассеяны. И какова же была награда герою? Арминия не упомянули даже в приветственной грамоте Нумедидеса победителям. Нынешняя реформа армии, проведенная Вашим Величеством, облегчила жизнь Арминию, он видел короля в бою и считает, что лучшего короля и желать нельзя. Это верный человек. Его следует взять с собой.
— Хорошо, — одобрил Конан. — Я помню его. Он будет с нами. Кто второй?
— О, тоже достойнейший человек! Тактичный, вежливый, исполнительный, искусный воин, но... — Умберто выдержал эффектную паузу, со всей возможной элегантностью отхлебнул пива и щелкнул пальцами, перестав теребить бородку.— Но есть одна тонкость, Ваше Величество: он, с вашего позволения, кхитаец.
— Кхитаец? — Тут даже видавший виды Конан удивился и призадумался. Кхитайцы действительно были лихими бойцами, если посвящали себя пути воина, но с выходцами из этой страны у Конана были связаны не самые приятные воспоминания.— С каких это пор, Умберто, ты пьешь с кхитайцами? Где ты его откопал? — поинтересовался, нахмурясь, король.
— Дело в том...— Красноречивый и говорливый Умберто замешкался. — Дело в том, Ваше Величество, что он вовсе не пьет вина.
— И от пива бы отказался? — уже совсем мрачно проговорил Конан.
— Полагаю, да, — растерянно кивнул сотник.
— А от воды? — серьезно спросил король, и только сейчас Умберто заметил полуулыбку, едва намеченную слегка приподнятыми углами рта киммерийца.
— Да, мой король, — уверенно ответил Умберто, справившийся с недоумением.— Если будет необходимо, этот человек продержится без воды столько, сколько держится верблюжья колючка, если не больше.
— Неплохо, — одобрил король.— Также неплохо, если это окажется хоть на четверть правдой. То, что он не пьет, это единственный его недостаток вдобавок к тому, что он кхитаец?
Умберто в ответ принял вид горделивый и достойный, и смуглое лицо его стало серьезным и даже побледнело.
— Король Конан, жизнь моя в твоих в руках, ибо ты сделал для меня столько, что любая кара не покажется мне слишком суровой или несправедливой.
— Да перестань же ты! — рявкнул Конан. — Вертишь вокруг да около, как жирный туранский евнух. Выкладывай, что с этим кхитайцем, и учти: я возьму с собой хоть бараханского пирата или стигийца, если сочту их достаточно надежными. Говори,— добавил король мягче.
— Ваше Величество, тогда, хоть это и непозволительно, я прошу не торопиться его казнить, если сообщенное мною заставит тебя сделать такой шаг.
— Я тебя не узнаю! — расхохотался Конан.— Скольких ты продырявил на дуэли и даже не вздохнул по усопшим, а тут хлопочешь за никому неизвестного кхитайца! Сколько женщин ты обманул и не вспомнил о них при всей твоей манерности! А здесь, смешно сказать, кхитаец! Мне даже, в конце концов, интересно, кто он такой! Говори, я обещаю тебе не трогать его хотя бы до возвращения с севера: за это время, если он действительно сообразителен; успеет смыться даже в свой Кхитай, если сильно захочет.