Дети немилости - Онойко Ольга. Страница 13

Наконец Онго провел кончиками пальцев по бумагам, стоявшим в ящике на столе.

– Разбираешь документы, Мори?

– Да. Несрочную корреспонденцию отца. Что-то секретное... что-то личное.

– Это – несрочное? – В голосе Онго звучала улыбка, когда он движением фокусника извлек из плотной кипы бумаг единственный желтоватый конверт.

Я улыбнулся.

– Это здесь по другой причине.

– Мой первый хоранский отчет, – задумчиво сказал Онго. – Не лучшим образом составленный документ. В ту пору я был несколько... расстроен нервически, если можно так выразиться.

«...я обнаружил хозяйственные злоупотребления в количестве, едва ли превышающем обычное, – писал он. – Солдаты сражаются так же доблестно, как в прежние времена. План князя Мереи я нахожу ученическим, лишенным как серьезных ошибок, так и блеска. Однако командирский состав совершенно не приспособлен к нахождению вне штаба. Это особенно прискорбно ввиду наличия среди штабных офицеров магов, занимающихся температурным комфортом».

– Я питаю особенные чувства к этому документу, – сдерживая улыбку, сказал я. – Ответ на него батюшка отправил в Хоран с неким молодым офицером, которого рекомендовал...

– ...мне в адъютанты. – Онго кивнул, возвращая конверт на место, и заметил: – Пожалуй, будет лучше, если это останется в твоем личном архиве. О содержании я не тревожусь, ни слова лжи здесь нет, но меня не устраивают форма и интонация.

Я почтительно согласился.

Перед тем, как отправить меня, желторотого выпускника Академии, на охваченный войной юг, отец дал мне прочесть этот отчет. Генерал Мереи, первый командующий Южной операцией, завяз в Хоране на три года. Он рапортовал, что природные условия необычайно тяжелы, продвижение невозможно, хоранский тейх располагает огромным войском, которое набрано из кочевников, привычных к войнам в жаркой степи и полупустыне; наиболее разумно прекратить попытки наступления и укрепить теперешнюю границу, оставив мысль идти до Хораннета, столицы Юного Юга.

Онго написал свое первое письмо через три дня после того, как прибыл в ставку Мереи.

Через одиннадцать месяцев Хораннет пал.

Но еще задолго до этого, подняв глаза от отчетливых резких строк – даже в почерке Онго чудилось эхо одолевающей его ярости, – я встретил понимающий взгляд отца: оба мы были потрясены и испытывали восторг, близкий к опаске. С трудом верилось, что такое возможно. Едва придя в себя в чуждом мире, не успев изучить новейшие вооружения, в незнакомой местности, в разгар операции, длящейся уже три года, Эрдрейари за несколько дней выявил ошибки командования и составил рекомендации к их исправлению.

Позже я спросил у него об этом.

«Но люди-то всегда одинаковы», – добродушно отвечал генерал.

...Онго подошел к расписному деревянному глобусу, тронул тяжелый шар. Поднял взгляд на книжные полки за чистым стеклом – и озадаченно склонил голову. «Позволь, Мори», – проговорил он; не дожидаясь моего ответа, отворил дверцу и вытащил одну из книг.

– Это – издали? – раздельно спросил он, и голос его был полон неподдельного ужаса.

– Онго...

В руках генерала оказалось мое любимое издание «Слова о Востоке», карманное, в отличном прочном переплете и с прелестными миниатюрами.

– Не то чтобы это был личный дневник, – весьма сухо сказал Онго, листая страницы с таким видом, будто касался чего-то гадкого. – Но, во-первых, он ни в коем случае не является цельным произведением, а во-вторых, я не успел подготовить его к печати.

Я так оробел, будто сам подписал путевые заметки Эрдрейари в печать, хотя впервые это было сделано задолго до моего рождения. Я находил книгу очаровательной как раз за отсутствие столь ценимой Онго безупречной формы; в ней все было вперемежку – стихи, записи народных сказок, мысли о государственной доктрине и военном деле, картины быта и нравов, снова стихи...

Онго брезгливым движением поставил книгу на полку. Пощелкал пальцами. Стук, стук. Он не имел привычки вздыхать.

– У меня было дурное предчувствие, – пробормотал он.

Я опустил чашку на блюдце. Эрдрейари мастер беседы, но времени остается все меньше...

– Онго, – сказал я. – Прости, что меняю тему, но чем я обязан твоему сегодняшнему визиту?

Тот помолчал. Уточнил:

– Если я не ошибаюсь, сегодня в Данакесту возвращается Эррет?

– Да. Честно говоря, я ждал ее не раньше чем через месяц, но она быстро управляется с делами. Надеюсь, она сможет рассчитывать на твою помощь, Онго. Ты сам когда-то сказал, что Восточные острова не прощают пренебрежения, а из-за переговоров с аллендорцами я непозволительно затянул с поездкой. Пришлось заказать верховному магу пространственный разрез. Атомник может подождать на авиаполе, но схема ждать не будет...

Онго поглядел на меня.

– Мори, – сказал генерал, – я знаю, что ты торопишься, и потому прошу прощения за то, что сразу перехожу к делу.

Я удивленно поднял бровь.

Впрочем, должно быть, для Эрдрейари эти светские разговоры действительно называются «сразу». Я забываю, что он родом из другой эпохи. Какое-то время после пробуждения в его речи еще проскальзывали старинные конструкции, а его представления о нравах и общественном устройстве не соответствовали действительности, но уже через пару месяцев он стал казаться совершенно современным человеком.

Есть иллюзия, что со временем нравы смягчаются и мы цивилизованнее наших прадедов. Но стоило взглянуть, как Эрдрейари обращается с пленными, мирными жителями, собственными солдатами, сравнить его с живыми генералами... Благородство – категория вневременная.

Эрдрейари медленно мерил шагами комнату. Качался тяжелый плащ, утреннее солнце золотило маску. Яркий луч сверкал на лаке глобуса, как раз там, где находилась столица и примыкающие к ней земли.

– Мори, – наконец произнес Онго, остановившись возле глобуса и разглядывая северные материки, – я понимаю, как нелепы разговоры о предчувствиях, и все же... Не могу сказать, чтобы мне приятно было сознавать это, но своим теперешним существованием я обязан Лаанге.

– Мы все многим обязаны Лаанге, – сказал я. – Но не упомню человека, которому было бы приятно это сознавать.

Онго склонил голову, скрестив руки на груди.

– Пойми меня правильно: я более чем благодарен ему. Я рад, что получил возможность узнать вас всех и исполнить клятву.

И тогда – возможно, с опозданием – я почувствовал беспокойство. Онго держался слишком серьезно, слишком долго он подводил разговор к тому, что я должен был услышать. Он, конечно, был литератор, но и военачальник; он мог выражаться вычурно, но хождений вокруг да около не уважал в обеих своих ипостасях.

Я выпрямился в кресле и сплел пальцы.

«Кажется, меня ждет дурная новость, – подумалось мне, – настолько дурная, что даже не требует спешки». Впрочем, за последние полгода дурных новостей я услышал больше, чем за всю предыдущую жизнь, и потому ждал спокойно.

– Онго.

Тот медлил. Маска оставалась непроницаемой, но я смотрел на сложенные кисти его рук и чувствовал, как нарастает тревога.

– Видишь ли, Мори, – наконец очень мягко проговорил он, – фактически... теперешний я создан Лаангой. И потому между ним и мной существует определенная связь. Он видит меня насквозь, но и я вижу кое-что.

– Что случилось?

Онго глянул на меня.

– Не стоит так беспокоиться, – сказал он. – Еще ничего не произошло. Но ввиду последних событий, памятуя о несчастье, случившемся во время Весенних торжеств, я счел, что нужно принимать во внимание даже предчувствия. Особенно если их источником является Лаанга.

– Отлично, – сказал я, рассматривая стол. – Отлично. Я еду с инспекцией на Восточные острова. Нас там не любят. Эррет сейчас в воздухе. В Рескидде и Аллендоре творится бес знает что. Арияса не могут найти. И тут приходит генерал Эрдрейари и говорит, что у него предчувствия. То есть у Лаанги. Что еще?

Онго добродушно засмеялся.

– Не стоит так беспокоиться, Мори, – повторил он. – И я пришел не с предчувствиями, а с конкретным предложением, которое, полагаю, тебя обрадует.