Мудрец острова Саре - Смит Джулия Дин. Страница 2

Столь далеко Атайя еще не заходила, и настоятельница теряла терпение.

— Посмотрим, правда ли ее высочество так несносна, как говорит Катрин, — с напускной беспечностью проговорила Мария-Елена.

Сестра Эдвина спряталась за спину настоятельницы, которая глубоко вдохнула для уверенности, сняла засов и толкнула дверь.

Она не успела сделать и шагу, как в ужасе отпрянула, ахнула, закрыв ладонью рот. В комнате был полный разгром: кавардак, устроенный бесом в заточении, которому хотелось вырваться наружу.

Пол выстилал ковер из глиняных осколков. Среди битых тарелок и чашек лежала метла, брошенная здесь сестрой Катрин. В открытых окнах выл ветер, швыряя по комнате вещи принцессы, будто обломки кораблекрушения. Бумажные листы кружились над головой настоятельницы, точно осенние листья, падали на пол и взмывали вверх с новым порывом ветра. Постельное белье сбилось в кучу, из упавшего кувшина вытекло вино, образовав на каменном полу темно-красную лужу, которая загустела и напоминала кровь.

На фоне этого беспорядка узница выглядела еще ужасней.

Атайя Трелэйн, единственная дочь покойного короля Кельвина и сестра царствующего короля Дарэка, стояла около распахнутого окна, словно пыталась задержать ветер усилием воли. Она приняла вызывающую позу: ноги широко расставлены, голова закинута вверх, руки сложены на груди, словно прижимая драгоценный подарок на долгую память.

Несмотря на уверенность осанки, Атайя выглядела ужасающе слабой. Кожа белая, как мука, платье, которое три месяца назад сидело по фигуре, теперь болталось. Ветер подхватывал складки и злобно бил ими по рукам и лодыжкам. Туго заплетенные волосы растрепались, тонкая коса спускалась по спине, словно истертая веревка, выбившиеся локоны прилипли к лицу. Только в глазах проступала сила, но какая-то странная, неземная. Губы почти улыбались, шепча заклинание — для чего или для кого, Мария-Елена не решалась и предположить.

— Да хранят нас святые на небесах, — дрожащим голосом сказала Эдвина, вцепившись в рукав настоятельницы. — Она… сошла с ума.

Мария-Елена не знала, что возразить. Нервы Атайи расшатались, и проку от них было не больше, чем от глиняных осколков под ногами.

— Ваше высочество?

Не обращая внимания на то, что ее уединение прервали, или не осознавая этого, Атайя не откликалась. Губы продолжали двигаться в заклинании, никак не в молитве.

Настоятельница прошла к открытому окну, сторонясь принцессы, взглянула вниз и нахмурилась: обросшие сорняками камни были усыпаны щепками. Злобно сложив губы, она посмотрела на Атайю, словно ей хотелось, чтобы девушка сама выбросилась туда вместо посуды, но тут же раскаялась в своей грешной мысли.

Мария-Елена уперлась руками в бока; поведение принцессы совсем ее обескуражило, однако настоятельница не хотела показать слабость.

— Вам не принесут еще один завтрак, ваше высочество. К обеду проголодаетесь.

Атайя посмотрела на настоятельницу, словно видела ее насквозь. Затем обошла преграду и стала бездумно наблюдать за пеной волн, разбивавшихся о берег.

— Мы будем вынуждены связать вас, если вы не прекратите бросать тарелки и чашки из окна. И в сестру Катрин, — раздраженно добавила настоятельница.

Атайя снова промолчала. Продолжая смотреть на волны, она довольно улыбнулась, словно услышала от них заветные слова.

— Кредони, лорд первого Совета, — живо ответила Атайя, подобрала юбку серого платья и затанцевала, словно под музыку. — Сидра, лорд второго…

— Ваше высочество? — как можно громче произнесла настоятельница.

Атайя наконец заметила, что не одна, и замолчала.

Мария-Елена хотела сказать что-то еще, но ткань плата ударила ее по лицу от сильного дуновения ветра. Атайя радостно засмеялась, настоятельница недовольно забурчала что-то под нос, устремив взгляд в открытое окно, словно хотела отругать ветер за отсутствие манер. Затем увидела, как быстро темнеет небо, и нахмурила брови. Меньше часа назад была видна линия берега острова Саре, а теперь его по всему горизонту загородили тяжелые серые тучи. Заметно похолодало, зеленоватые отблески на западе предвещали бурю — нередкое природное явление для северо-востока Кайта в августе, однако довольно опасное.

— Позвольте мне закрыть ставни, — сказала настоятельница примирительным тоном, словно пыталась успокоить расплакавшегося ребенка. — Скоро будет буря.

Она едва успела прикоснуться к ставням, как Атайя распахнула их настежь.

— Нет! — крикнула принцесса, оскалив зубы. — Ветер говорит со мной своими завываниями. Он напоминает мне, что я жива.

Настоятельница открыла рот возразить, но тотчас захлопнула его, уловив кровожадный взгляд Атайи. Упорством тут не поможешь. Отступив два шага назад, Мария-Елена спрятала руки в рукава и внимательно посмотрела на девушку. Ей стало страшно. В такие моменты невозможно было предугадать, как поведет себя принцесса: любое слово, жест могли оказаться вспышкой молнии без предупредительного раската грома, без намека, разразится ли шторм или успокоится.

— Вам больно, ваше высочество?

Вопрос застал Атайю врасплох. Злое лицо дрогнуло, голубые глаза молили о пощаде.

Да… такая боль! Снимите ее… пожалуйста, помогите мне ее снять!

— Не надо скрывать это от нас, Атайя, — продолжала настоятельница, стараясь не делать резких движений, приближаясь к капризной подопечной. — Мы знаем, как ты мучаешься. Мы недавно это узнали. В наших силах прекратить твои страдания, если ты только позволишь.

Да, что угодно.

Атайя моргнула, и выражение покорности во взгляде исчезло столь же быстро, как и появилось. На нее накатила новая волна ненависти. Раздираемый жуткими мыслями разум не забыл, что монашки — ее враги, что они заберут боль вместе с жизнью.

Настоятельница отступила назад, ожидая, что Атайя бросится на нее с кулаками, однако принцесса, как ни странно, поправила с лица волосы и устремила пустые глаза обратно на море.

— Однажды чары вернутся ко мне, — проговорила она спокойным безжизненным голосом, глядя на усиливающиеся волны. — Они пытаются прорваться. Отчаянно пытаются…

На лице мелькнул страх, но принцесса быстро закрыла глаза, надеясь, что соленый ветер загонит это чувство обратно.

Сестра Эдвина робко приблизилась к настоятельнице. На коже от изумления проступили новые морщины, словно трещины на камне.

— О чем это она?

Мария-Елена беспомощно вскинула вверх руки.

— Не имею…

— Не могут, — прервала ее Атайя, наклонив голову. — Не сейчас.

Настоятельница недовольно фыркнула, поведение девушки выводило ее из себя.

— Принцесса Атайя, что вы…

— Я взорвусь. Разлечусь повсюду. Как он. — Атайя замолчала и пронзительно захохотала, но не радостно, а истерично. — Как Родри.

Она закрыла глаза, пытаясь забыться, расслабилась и продолжила не раз прочитанное заклинание:

— Кредони, лорд первого Совета… в какие годы он пребывал в Совете? Сидра, лорд второго Совета… когда? Когда же? Третий Совет… кто был лордом третьего Совета? Мастер Малькон! — выкрикнула она, в глазах — ликование. — Дальше… кто дальше? И сколько лет?

Атайя продолжала разговаривать сама с собой. Настоятельница попятилась назад и наступила на книгу в кожаном переплете. Обложка была развернута, будто раскинутые руки умирающего. Рассмотрев книгу поближе, Мария-Елена поняла, что кружащиеся в ветру бумажные листы — страницы, вырванные из переплета. Подняв книгу, женщина цокнула языком в порицание такого надругательства. Она была написана Адриэлем из Делфархама, святым, которому Бог поведал, как избавлять колдунов от их проклятия.

«Эссе о природе магии» — одно из самых ценных писаний. В монастыре хранилось два экземпляра в надежде, что Атайя наконец поверит в начертанную там истину. Она явно не собиралась этого делать, пострадали те страницы, на которых говорилось о таинстве отпущения грехов.

Настоятельница поднесла разодранную книгу к глазам принцессы.

— Видите, Атайя? Вы чувствуете, откуда ждать спасения, хотя и боретесь с ним всеми силами. Я каждый день молюсь, чтобы вы покорились воле Господа и поняли, что раскаяние — ваш единственный путь к…