Ведьмино отродье - Булыга Сергей Алексеевич. Страница 33

Князь их не слушал — князь слушал доносчиков. Молчал, брови сводил и разводил. А что! Не это главная беда, а вот: Замайск в осаде. Глухов едва держится… И из Столбовска, Глинска — отовсюду — гонцы, гонцы. Все воеводы в один голос:

— Хва! Натерпелись! Князь, плюнь на Горы, двигай в Лес! И нас с собой бери. Князь! Князь!

Князь не спешил, тянул, как мог: гонцов уже не принимал, велел, чтоб Рыжий гнал их со двора. И Рыжий гнал…

А город лихорадило. На площадях сбивались толпы. Кричали зло:

— Бей свинокрадов! Бей! — и с каждым днем все громче и неистовей, сходились же они все ближе, ближе к терему…

И, наконец, Ага не выдержал. Вышел из флигеля, снял с крыши горский стяг, свернул его и затолкал в хурджун… И ему тотчас подогнали волокушу, хоть он того не требовал — рта не раскрыл, — да только разве это непонятно? Ага сел в волокушу, оглянулся, увидел князя на крыльце… и засмеялся, плюнул, завизжал:

— Ийя-я-я-яй! Порс! Порс!

И волокуша понесла — в галоп, в галоп, в галоп! И…

Что? Да ничего. В обед к крыльцу пришел народ: стоял, молчал. Князь вышел к ним и объявил Большой Лесной Поход, а Горская Страна, сказал, пока что отменяется. Крик был и ликование. Ну и гонцы конечно же во все пределы. И… Р-ра! Равнина сразу ожила, приободрилась, в Дымск спешно потянулись воеводы, и каждый вел с собой дружину. Князь принимал удельных на крыльце, расспрашивал, корил — но не за горцев, нет, о горцах и помина уже не было, а вообще, за всякое, — ну а которых и хвалил…

А Рыжий пропадал на Пустыре — там обучалось войско, — смотрел, приказывал, порою даже сам показывал секретные приемы. А после, возвратясь к себе, никак не мог заснуть. Сидел, читал: «Мир, созданный Создателем…»

Внизу плясали, пели, гоготали. А что им! Походы в Лес случались чуть не каждый год, и к ним давно уже привыкли. Правда, обычно это было так: один из воевод, взяв с собой малую дружину, шел и сжигал три-пять рычьих поселков — так просто, для острастки. Ну а теперь…

— Хва! Хва! — кричали в Низу на пиру. — Под корень этих дикарей! Всех под корень! Навеки!

А он здесь, на Верху, молчал. Сидел, листал Книгу Всех Знаний, порой поглядывал в окно… И думал. И было ведь о чем подумать! Как странно, думал он, ведь только что прошла очень суровая, даже жестокая зима. Такая, что даже здесь, на Равнине, был очень сильный голод, а многие просто замерзли. А что же в это время творилось там, в Лесу? Да просто мор, страшный падеж! И Лес теперь, конечно, пуст, Лес без дичи, и потому немногие уцелевшие после все этого рыки конечно же должны были выйти на Равнину. И вот теперь они и вышли и грабят, лютуют, все это понятно, ибо иначе им просто не выжить… Но объясните мне, откуда у них вдруг столько сил? И, главное, как удивительно слаженно они на этот раз идут, и как безошибочно точно они выбирают места для своих нападений. Что-то нечисто здесь, ох, как нечисто! И как все это для кого-то очень вовремя! Ведь о каком теперь походе в горы может идти речь?! Да теперь главное — это отбиться от рыков — так все теперь кричат! И тоже что-то очень они слаженно кричат! А кто их сладил, кто их подбивает на бунт против князя? Да тот, кто написал тебе письмо, а теперь затаился, молчит, и в Дымск все не является. Еще бы! Ему сейчас некогда! Ведь он сейчас вовсю старается и подбивает, подкупает дикарей, натравливает их, дает им дельные советы, а сами бы они да никогда бы не…

Нет! Рыжий, спохватившись, усмехнулся. И головою покачал. И снова усмехнулся. И подумал: нет, Рыжий, не виляй, а лучше-ка давай начистоту! А это чистота такая: горцы тебе никто, а рыки — твои братья, вот оттого ты и не хочешь выступать на рыков, на горцев же — хоть завтра, хоть сейчас…

Р-ра! И Рыжий ощетинился. Нет, дикари ему не братья!.. Н-но, правда, если это действительно так, то…

Кто они ему? И сам он кто такой? И вообще… Да, вот она перед тобой, Книга Всех Знаний, но разве в ней хоть что-нибудь написано о том, как надо бы…

И он сидел, листал страницу за страницей. Шли дни. Войско готовилось к войне, князь пировал с удельными. Встречая Рыжего, он делался задумчив и молчал, а если что и спрашивал, так то о всяких мелких пустяках. А воеводы…

О! Эти все ему учтиво кланялись, справлялись о здоровье, о делах. И нагло, в глаза, ухмылялись. Вот так-то вот! А ведь еще совсем недавно, когда они по одному сидели по своим уделам, а он к ним приезжал и проверял и требовал урок, они тряслись перед ним как последние мыши! А вот теперь сошлись и, сбившись в свору, сразу осмелели. Р-ра! Узколобые! Рыжий вставал чуть свет, отправлялся на Пустырь и там показывал, как надо ладить гати, гнать на огонь, брать языка, вязать фашины…

А воеводы к войску не являлись. И князь ни разу на Пустырь не съездил. А почему? Да потому, что ни в какой Большой Поход они не собираются и все эти учения, весь этот шум — так, для отвода глаз… Нет, р-ра — чтоб дичь поднять! Вот и сошлись они, удельные, подняли, обложили… А брать-то не решаются! И залегли, и ждут загривщика, а тот никак не кажется — сидит в Хвостове и молчит. Р-ра! Пусть молчит, пусть выжидает! Перемудрил Урван, пересидел; ты, Рыжий, р-ра, ну, ты горазд, ты обошел его, перехитрил! Овчар еще три дня тому назад тайно от всех отправлен тобой в Глухов, Овчар уже взял нужный след, Овчар… Вот только бы успел Овчар до срока, до Урвана! И потому теперь, по вечерам, придя к себе, Рыжий садился на тюфяк, брал книгу, но огня не зажигал. Сидел и слушал. Ждал.

В ту ночь он ждал особенно. Еще бы! Ведь завтра — срок, поход!.. Нет, не поход, а просто явится Урван, загривщик, и кликнет клич, и все они тогда…

Так то ведь будет еще только завтра! И то если Овчар до той поры не явится и не поведает князю про след! Так что…

Рыжий сидел, книгу листал, там-сям почитывал… И ждал! Долго ждал. Луна уже давно пошла на склон… И вдруг на лестнице послышались шаги!.. Нет, это не Овчар. И даже не Урван. Рыжий отбросил книгу, весь напрягся…

Князь, неслышно отбросив циновку, вошел к нему, встал на пороге и спросил:

— А что ты это в темноте?

— Так. Нравится, — мрачно ответил Рыжий.

Князь усмехнулся, подошел к нему и сел напротив. Долго, внимательно смотрел по сторонам, как будто он впервые здесь… и наконец спросил:

— Почуял?

Рыжий не ответил. А князь, немного помолчав, опять заговорил:

— Ну, раз молчишь, значит, почуял. И не ошибся ведь! Плохи наши дела.

— А… — Рыжий криво усмехнулся. — А может, все-таки, только мои?

— Нет, наши, Рыжий, наши! — твердо заверил князь. — Правда, мои пока еще так-сяк, ну а зато твои… — князь замолчал и глянул со значением.

Рыжий спросил:

— Что, это будет прямо вот сейчас?

— Нет, завтра, на пиру. — Князь помолчал. — И будет это так. Душила прокричит, что это все из-за тебя, что это ты их, дикарей, поднял, ты их навел; мол, Лес, мол, кровь, сородичи… Ну, и так далее. И вот он это прокричит, а остальные все сразу подхватят. Ты это чуял?

— Да, — кивнул Рыжий, — это. И не только.

— А что еще?

— А то, что ты при этом всем будешь молчать. Ведь ты же за меня не вступишься?

— Да, несомненно, — согласился князь, — я не вступлюсь. И не подумаю! Во-первых, как мне возражать? Рыки идут? Идут. Как никогда? Как никогда. А почему? Да потому, что это в первый раз они идут так слаженно, все их удары четко согласованы, это уже не дикари, а… Почему это? Да потому что их ведет большая голова…

— Не узколобая!

— Вот именно. И эта голова — твоя. И есть тому свидетель — пойманный лазутчик, какой-то Бэк из Гиблого Болота, и у него есть от тебя записка, что будто бы…

— Но это ложь.

— Конечно. Но то, что это ложь — одни твои слова. Пустые, между прочим. А этот Бэк — живой. Жива и та записка, там почерк — твой. Крыть нечем, да! И потому я на пиру вступаться за тебя и не подумаю, а… только за себя вступлюсь.

— Р-ра! А ты-то здесь при чем?

— При всем, друг мой. Они придут и спросят: «Где предатель?» А я скажу: «Не знаю, вот ночью был, а утром словно куда провалился».