Ведьмино отродье - Булыга Сергей Алексеевич. Страница 45

Нет, все было намного проще — Эн резко встал и заходил по комнате, смотрел на стены, стеллажи и долго выбирал… а после взял часы обыкновенные, карманные, на бронзовой цепочке, и, протянув их Рыжему, сказал:

— Вот, отнесешь по адресу. Копченая застава, дом Дукков, бельэтаж.

— Кому?

— Там сам найдешь. Иди, — и мастер отвернулся.

Рыжий вышел.

Глава шестая — РАЗУМНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК

Шел. Уступал дорогу экипажам. Шлепал по лужам. Шел… А мысль услужливо напоминала: лужа — вода — река — течение… Р-ра! Листья на воде, река и ветка над рекой, и только подтянись, схвати ее, вернись к часовщику — и вновь, как и тогда, в Лесу, перед тобой откроется Убежище, тебе будет даровано бессмертие…

И что с того? Ведь все равно мы — это просто листья; желтые, осенние. А наше время — это всегда только осень, и ветер нас несет, швыряет, втаптывает в грязь… А прочих времен года для нас просто нет. Из века в век мы все рождаемся лишь осенью, но поначалу этого — увы! — просто не замечаем, ведь осень начинается не сразу, не вдруг. Время идет, течет, бежит, и мы растем, взрослеем, думаем, что будто бы вокруг цветет весна… Но это осень, просто еще очень ранняя, и потому пока еще не холодно. В прозрачном воздухе струится паутина. Трава еще зеленая. След на росе очень отчетливый, дичь кажется непуганой. Нам хорошо, мы всем довольны, нет, мы даже счастливы! А осень себе катится и катится — быстрей, быстрей, еще быстрей. И вот она уже бежит, а вот уже мчится галопом. Бег опьяняет, бег бодрит. Бег — это и есть настоящая жизнь. Так зачем нам какая-то ветка? Висеть на ветке — это разве жизнь? Зайцы висят на ветках — в петлях, — так они разве в петлях живые?! И этот Эн, он тоже разве жив?! И вообще, а кто он, этот Эн? Кирпичик, и не более того. А Башня, она бесконечна. В нее только войди, и можно проблуждать в ней всю жизнь — даже бессмертную — и так и не найти ответ на то, что так тебя тревожит…

А не искать никак нельзя, не получается. Искать — это твоя судьба, твой рок. Тебя несет течением, и ты плывешь. А прыгать и тянуться к веткам — это глупо. Ну а роптать на рок это совсем уже бессмысленно, так что плыви…

И вот она, Копченая застава. Мрачный район: дома из черной обожженной глины, на узких мостовых даже двоим, и то чуть разойтись. Дукки — это известный, древний род, но нынче сильно обеднел, ибо стоит вне партий — это они сами так решили. Ну, и сразу лишились поддержки. И теперь они всем ненавистны…

А вот их дом. Рыжий прошел мимо высокого парадного крыльца, уже не первый год заросшего травой, и дальше, на углу, увидел лестницу, ведущую на бельэтаж. Взошел по ней. А там, на маленькой террасе, на лавочке возле входной двери, дремал старик-привратник в такой же, как и он сам, старой форменной ливрее. Учуяв Рыжего, он нехотя открыл глаза и проворчал, что до свистка еще не скоро, и, вообще, здесь посторонним делать нечего. Рыжий спросил, где это «здесь». Тогда старик уже совсем рассерженно ответил, что «здесь» — это значит в частном пансионе для отпрысков закрытого сословия, а наглый надоеда, который сейчас так крайне невежливо к нему прицепился, принадлежит ну в лучшем случае к каким-нибудь…

Вот тут-то Рыжий и не выдержал, схватил привратника за шиворот, встряхнул его как следует, а после резко отпустил. Привратник, оробев, присел, залепетал:

— О, господин! Да разве я… Да вы б с того и на…

Но Рыжий рявкнул, и привратник замолчал. Тогда Рыжий достал из кармана часы и так и сяк повертев их перед самым носом у привратника, строго спросил, кому из обитателей этого дома они могли бы принадлежать. Привратник сморщил лоб, подумал и честно признался:

— Н-не знаю. Я уже давно здесь служу, но таких часов никогда здесь не видел. Быть может, разве что… Ну, да! Вот вы спросите у Юрпайса! Это здешний учитель геометрии. Часы, конечно, не его, откуда ему взять часы, это ж такая вещь! Но все-таки спросите у него, вдруг он что подскажет — он, знаете, так стар… Да-да, мой господин! Это во двор во флигеле шестая дверь. Может, вас проводить?

— Не надо!

Старый учитель геометрии Юрпайс — такой весь из себя тщедушный, маленький, одни глаза — жил скромно, даже очень. Всего добра в его каморке — это было стол, стул, стопа черновиков, потом в углу, на черной грифельной доске, — чертеж: две параллельных плоскости. А рядом с чертежом расчеты. Еще мел, тряпка. Крошки мела на полу…

А сам Юрпайс сейчас лежал на топчане, по горло завернувшись в теплый плед, и с нежностью рассматривал часы, принесенные ему Рыжим, то и дело потряхивал их и слушал их ход, а то царапал когтем по стеклу, что-то нашептывал… и наконец громко сказал:

— Пять лет держал! Ты представляешь? А дел-то было там всего… Да пустяки! Ну, может, пружина слетела. Тогда я, помню, возвращался из Тернтерца. Зима тогда была, снег, гололед. А возница возьми да зазевайся. Мой экипаж не удержался на мосту, ну и… Да, юноша, вот именно! Я тогда весьма безбедно жил: держал пять слуг, кухарку, экипаж! И еще много чего у меня тогда было!.. А, кстати, как тебя зовут?

— Ловчер, учитель. Я…

— А, брось! — отмахнулся Юрпайс. — Ну какой же я тебе учитель? Ты брат, я брат. Вот только заболел я… старостью!

И засмеялся. Повторил:

— Да, старостью, мой друг, больше ничем. Садись вот, угощайся.

Рыжий несмело сел к столу, принюхался…

Хозяин снова рассмеялся и сказал:

— Да-да, и так теперь всегда. Утром — баланда, чай. В обед — баланда, каша, чай. На ужин — сухари и чай. Каков наш пансион, таков и рацион. Стихи, короче говоря. Или стихия… Гм! Но ты не брезгуй, брат. И мне подай, если тебе это не трудно.

Рыжий подал ему того, что было на столе. Взял и себе. Они перекусили. Потом Юрпайс опять прилег, старательно накрылся пледом и, приложив к уху часы, сказал:

— Вот тем и сыт. И тем здоров! А мясо — это яд. Вино — это дурман. А, впрочем, в юности…

И вдруг зевнул и замолчал. Лежал, смотрел куда-то в угол. Потом, не повернувши головы, спросил:

— Как мастер Эн?

— Живет.

Юрпайс понимающе хмыкнул, сказал:

— Премногих ему лет. Ну, вот… теперь, значит, ты от него ко мне. И ты не сам пришел, а он тебя прислал. В гневе прислал. Так?

— Так.

И вновь наступило молчание — теперь уже надолго. И — тишина, лишь мерное дыхание Юрпайса да тиканье часов. Он их с таким замиранием слушает, как будто это его любимая музыка. Или просто спит с открытыми глазами?

Да нет, не спит. Вот повернулся и сказал:

— Так-так, понятно, — и отложил часы в сторону. — Ты, значит, прибыл с Севера, от варваров. И, говорят… А, впрочем, разве это важно? Ты — брат, и ты пришел ко мне, ты ищешь. Но я не мастер Эн, я знаю цену времени. И не Сэнтей, а посему… — и тут он приподнялся на локте. — Приступим, юноша. Надеюсь, ты не против?

Рыжий молчал. Юрпайс сидел весь подобравшись, ждал. Взгляд у него был немигающий, холодный. Да и сам он уже весь преобразился — вот только что лежал безвольным тюфяком, слушал часы и вдруг вон как посвежел — любо глянуть! Сидит, бойко вертит на пальце цепочку от часов… А, кстати, что в этих часах? И почему это Юрпайс так о тебе осведомлен? Похоже, будто Эн запрятал в них…

— Так ты не против? — повторил старик.

— Нет. Нет!

— Прекрасно. Начинаем. Итак… Что есть линия?

— След движущейся точки.

— Что ж, для начала неплохо. А если взять две линии — две параллельных линии — и продлевать их в бесконечность: что мы тогда увидим?

— Две умозрительные линии?

— Нет-нет, вполне материальные.

— Тогда… Они будут постоянно удаляться одна от другой, ибо Вселенная расширяется, и все материальные объекты, хотят они того или нет…

— Довольно, я согласен. Так… Так… — Юрпайс задумался, провел лапой по пледу, нащупал на нем что-то, сжал в горсти… а после резко поднял лапу, разжал ее, сказал: — Вот видишь, здесь, на моей ладони, лежит песчинка. Допустим, что она шарообразна. Теперь представим, что она растет. Шар увеличился и стал большим. Представил?