Ловцы душ (ЛП) - Пекара Яцек. Страница 44

Он откинулся на спинку стула, стоящего напротив меня, и довольно вздохнул.

– Как поживаешь? Не нуждаешься ли в чём?

Играйте, трубы ангельские! Кто подменил епископа? В таком настроении я давно его не видел.

– Всегда может бы быть лучше, Ваше Преосвященство, – ответил я вежливо. – Тем не менее, всегда можно утешить себя мыслью, что могло быть и хуже.

– Очень правильно. – Он хлопнул в ладоши. – За это ты мне и нравишься, Мордимер. За твой благожелательный взгляд на мир. Так может, пришло время, чтобы и мир начал благожелательно смотреть на тебя?

Верите или нет, любезные мои, но я встревожился. Очень встревожился. Честно говоря, я бы предпочёл, чтобы мир не смотрел на меня, ни благосклонно, ни враждебно, поскольку очень хорошо чувствовал себя, оставаясь в тени. Не стоит обращать на себя чрезмерное внимание окружающих. В конце концов, я человек тихий и смиренный сердцем, и это связано не только с мягкостью моего характера, но и с функциями, которые я исполняю во славу Божию.

– Я весь внимание, Ваше Преосвященство.

– Ну, выпей, Мордимер.

Я послушно взял пальцами бокал. Осторожно, поскольку хрусталь был словно прозрачный горный воздух, наполненный пурпуром. Отпил.

– Неплохо, а? – В голосе Герсарда я услышал такое удовлетворение, словно он сам изготовил этот напиток.

– Вкусно, – ответил я чистую правду.

– Ты слышал о походе на Палатинат, Мордимер? – Спросил он, на этот раз очень деловым тоном.

Я отставил вино и выпрямился.

– Конечно, Ваше Преосвященство. Трудно не услышать. По всему городу об этом трубят.

– Вот именно, – буркнул он. – Вербуют людей, обещая большие деньги, мираж спасения, искупления грехов...

По издёвке в его голосе я понял, что ему не по вкусу была работа имперских вербовщиков. Только он ничего не мог сделать, поскольку поход получил папское благословение, а император одной из главных целей своей политики сделал покорение Палатината.

– Удивляешься, а? Что я не поддерживаю это безумие?

На мгновение я задумался: ответить честно или угодливо? Я решил, что в данном случае честность будет лучше. Епископ любил смелость. Ну, до определённых пределов, конечно. До определённых разумных пределов.

– Я всего лишь простой человек, Ваше Преосвященство, – признал я. – Но я на самом деле удивлён, что вы, Ваше Преосвященство, не одобряете поход на еретиков и кацеров.

– Все удивляются, – сказал он в пространство и с печалью взглянул на опустевшие уже бокалы. – Пей, Мордимер. Ты знаешь, что у меня после вина изжога? Ну да, ты же знаешь, – ответил он сам себе. – Ведь ты мне и посоветовал, чтобы я лечился молоком. Точно. И помогло! – Он поднял указательный палец. – Но сколько можно лакать молоко? – Он глубоко вздохнул. – Ведь вино как-то так входит в человека, что тот и не заметит, как уже выпьет бутылку или две, – продолжил он задумчиво. – Между тем, вода или молоко... – Он вздохнул ещё раз. – Каждый глоток становится в горле, будто ядом наполненный...

Я вздохнул вместе с ним, поскольку был согласен с этими наблюдениями. Тогда он посмотрел на меня печальным взглядом налитых кровью глаз.

– Разве Господь без того мало меня испытывает? Подагра, геморрой, теперь врачи говорят, что мне нельзя выпить даже глоток вина... – Он нервно постучал по столу. – Проклятые коновалы. О чём это я...? Ага, об этих императорских забавах.

Он тихо выругался, перекрестился и снова наполнил бокал по самые края.

– А пусть меня и убьёт, – сказал он с жестокостью в голосе и посмотрел в мою сторону.

Он выпил всё до последней капли, глубоко вздохнул. На мгновение его лицо напряглось, словно ожидая приступа боли, но потом явно расслабилось. Он обратил на меня взгляд. На какое-то время, глядя в его пустые глаза, у меня возникло впечатление, что он думает о том, кто я. У меня мороз пробежал по спине, потому что епископ в таком состоянии был ещё более непредсказуем, чем обычно.

– Мордимер, – сказал он, будто пытаясь вспомнить, что я делаю в его кабинете и с какой целью он меня позвал.

– К услугам Вашего Преосвященства, – отозвался я.

– Та-ак, о чём это я? Ага, об императоре. Видишь ли, Мордимер, старый император развлекался с девками, устраивал пиры и ездил на охоту. Жизнь текла спокойно, своим чередом. Палатинат был далеко. Правда, еретиков и кацеров высылал, запрещённые книги привозил, а мы жгли и книги, и еретиков. И все были довольны. Они, что распространяют свою дьявольскую веру, мы, что творим угодное Господу дело. А теперь что? Теперь этот подросток опрокидывает всё с ног на голову. Разрушает весь порядок, который мы с таким трудом построили. Вдобавок Святейший Папа, Господи, пошли ему просветление, тоже потакает его сумасбродству. Знаешь, Мордимер, почему мне не нравится война?

– Потому что она разрушает существующий порядок? – повторил я его слова.

– Совершенно правильно! Потому что она разрушает существующий порядок. Лучше и не скажешь. – Он посмотрел на меня с одобрением. – А император объявил в Хезе набор – и что теперь? А то, что слуги, подмастерья, школяры, да даже добрые ремесленники, оставляют всё – и что они делают? Спешат под императорские знамёна! За веру, за деньги, за приключения... – Он снова налил себе. Осушил вино на одном дыхании, одна красная капля скатилась по его бороде на шёлковый кафтан и впиталась, оставив пятно. – Никто не заплакал бы по бездельникам, бродягам, бездомным, приблудам, – продолжил он. – Но зачем искушать честных горожан? Ну, может, кроме студентов, – проворчал он, – поскольку с ними тоже приходится повоевать. Мы, Мордимер, заботимся о налогах, пошлинах, а не о императорских излишествах. Если император проиграет войну, то там погибнут честные горожане, а если выиграет?

– Да, Ваше Преосвященство?

– Если император победит в войне, горожане вернутся. Уже не кроткие, спокойные и смиренные сердцем. Они вернутся уверенные в себе, богатые, овеянные славой, настоящие воины Христа! И кто знает, чего они будут требовать? Что будут рассказывать о чужих землях? На что подталкивать и что вспоминать? Морочить людям головы, поощрять к следующему походу, – он прервался, потому что сильно засопел. – Налей мне вина, сынок, – приказал он, и я послушно отправился за следующей бутылкой. – И так плохо, и так плохо, Мордимер. И так плохо, и так нехорошо, – повторил он. – Вдобавок, Святейший Папа, прости его, Господи, дал им благословение. А попросил ли он о совете, молитве и духовной поддержке нас, епископов и кардиналов, спросишь ты меня, сынок? Я тебе отвечу: не попросил! Созвал ли он священный синод, чтобы тот поддержал его слова своим благословением и своею мудростью? Не созвал! Кто точит яд ему в ухо? Папский легат Верона и духовник Верона. Два брата-ворона... – последнее предложение он произнёс с явным отвращением.

Я не был, любезные мои, в восторге от этого разговора. Кто знает, когда Герсард протрезвеет, не сочтёт ли он, что сказал слишком много вашему покорному слуге. Кстати, Папа сильно досадил нашему епископу. Неужели Его Преосвященство теряет влияние в Апостольской Столице? Это не сулило ничего хорошего для инквизиторов...

– Если только я мог бы вам помочь, Ваше Преосвященство. Ваше Преосвященство может мной свободно распоряжаться в любое время дня и ночи и в любом деле, – сказал я горячо, впрочем, в соответствии с истиной, поскольку мой зад прикрывал епископ.

– Я знаю, Мордимер, любимое моё дитя. – Его глаза потускнели от выпитого. – Ты хороший парень, и поэтому я вызвал именно тебя, ибо верю, что ты не оставишь меня в беде.

Ого, нашлась какая-то грязная работа, и я надеялся, что епископ сохранил здравый рассудок и не захочет пожертвовать жизнью бедного Мордимера ради собственной прихоти.

– В любое время, Ваше Преосвященство, – ответил я. – Semper fidelis [всегда верен (лат.)], вот наш девиз.

– Я отправлю тебя с императором, Мордимер, – сказал он, постукивая пальцами по столу. – Ты будешь моими глазами и ушами на этой проклятой войне. – При слове «проклятой» он прикрыл глаза и перекрестился.