Дело первое: Кьята (СИ) - Останин Виталий Сергеевич. Страница 5
Промотавшись по всей бывшей Империи первую половину жизни, Мерино находил, что именно здесь живут самые приятные люди. И самые красивые женщины. Та часть его ума, что отвечала за анализ информации, конечно, выдавала другое заключение: именно в этом городе Мерино просто жил, не борясь ежечасно с врагами государства и не просчитывая каждый свой ход. Но в такой прекрасный день, пусть и немного омраченный полученной информацией и сорвавшейся встречей с сеньорой Тотти, Праведник предпочитал не слушать эту часть себя. Пусть себе нудит на границе сознания! А мы будем смотреть на солнце и солнечные зайчики, вольно гуляющих по красивым женщинам!
Ближе к Ольховой улице Мерино все чаще приходилось здороваться и отвечать на приветствия знакомых и соседей, спешащих на рынок или просто неспешно гуляющих. За шесть лет он успел стать здесь своим. Человеком, который пользуется уважением. Причем уважением не за способности просчитать ситуацию, не за умение действовать жестко и эффективно, а за хорошую кухню, рассудительность и приятность в общении. Мерино находил, что для него это имеет довольно большое значение.
Остерия «Старый конь» стояла на Ольховой улице, прячась под кроной столетнего, если не старше, дерева. Ольхи, разумеется. Двухэтажное здание, на первом этаже которого было само заведение, а на втором - жилые помещения для гостей и самого владельца со слугами, располагалось прямо у небольшого мостика через крошечную речушку, скорее даже ручей. Его местные жители, не мудрствуя, так и называли - Ольховый ручей. Чуть в стороне от входа в остерию пару лет назад Мерино построил летнюю веранду, столбы которой понемногу затягивал северный виноград. Рядом стояла коновязь, к которой был привязан роскошный трехлетний жеребец ирианонской породы. На таком звере могли себе позволить передвигаться только очень состоятельные люди, потому как стоил он чуть меньше, чем годовой оборот остерии.
Мерино удивленно вскинул брови: сегодня он никого такого не ждал. И хотя он понимал, кому мог принадлежать красивый жеребец, в душе шевельнулись нехорошие предчувствия. Вроде бы не было у того человека, о котором он подумал, повода появляться. Внутренне собравшись, он решительно прошел к остерии.
На каменной скамье у входа в заведение, греясь в лучах по-летнему жаркого осеннего солнца, сидел, прикрыв глаза, мужчина. Его возраст находился в том неуловимом отрезке человеческой жизни, когда зрелость уже уступает место старости, но все еще борется за право на жизнь. Худощавое морщинистое лицо говорило о непростой жизни мужчины, редковолосая борода почти не укрывала лица, да и русые волосы уже начали редеть, теряя цвет. Его звали Бельк, и он был вышибалой при остерии. Не самым внушительным на вид при такой профессии, но вполне справлявшимся со своими обязанностями
На коленях мужчины, столь же довольный погодой, лежал здоровенный, пепельного окраса, гикот[1]. Человек и зверь, заслышав приближение Мерино, одновременно приоткрыли глаза. Так, будто были одним существом в двух телах. В своем роде так и было, мало кто мог объяснить связь, возникающую у человека и гикота. Глаза - водянисто-серые человека и огненно-рыжие зверя - оглядели хозяина остерии без интереса. Ну пришел, ну и что? Гикот закрыл глаза первым, вернувшись к неге и ничегонеделанию. Мужчина же открыл глаза полностью, едва заметно качнул головой на дверь:
- К вам гость, синьор Лик. С полчаса уже ждет.
«Сеньор Лик» было произнесено с едва заметной издевкой. На которую Мерино привычно не обратил внимания. Слишком давно они с Бельком знали друг друга, за такое время можно привыкнуть к каждой шутке. Вот если бы шуточное поименование, которое Бельк всегда использовал на людях, куда-то пропало, Мерино бы обеспокоился.
- Кто?
- Щёголь. Один. Ждет в кабинете.
И решив, что исчерпывающе описал ситуацию, мужчина закрыл глаза. Гикот потянулся, требуя внимания, и человек почесал его большую голову между ушами.
Мерино удивленно покачал головой (все-таки не ошибся - барон да Гора пожаловать изволили), и прошел внутрь.
Он уже шесть лет был владельцем остерии. Таверны, если угодно, хотя сам он не находил это слово удачным. Таверна, это ведь еда и постель, вышибала на входе, гулящие девки, цепляющие набравшихся клиентов, драки каждый день, ну или раз в неделю - непременно! Остерия - это гости. Каждому из которых хозяин рад. Они приходят покушать и поговорить, причем не всегда понятно, какая из этих двух потребностей важнее. О каждом госте хозяин знает все: где живет (как правило неподалеку), что любит поесть (копченые ребрышки, синьор Полеро? Как всегда, без соуса?), что любит пить (вчера привезли келиарское темное, не желаете попробовать?), и о чем хочет поговорить (и не говори, Алсо, такие цены на специи - просто позор для нашего герцогства!). В таверне хозяин не более чем прислуга: приготовь, подай на стол да получи причитающиеся монеты. В остерии хозяин - глава клуба по интересам, знаток всех новостей, кладезь рецептов для все окрестных хозяек и третейский судья в случае споров. Словом, уважаемый человек. А значит несуетливый, немногословный и степенный.
Поэтому Мерино прежде пошел не к ожидающему его гостю, а на кухню, где выяснил у повара о состоянии дел. Затем прошел в зал, в котором сидели лишь двое завсегдатаев из соседей, обменялся с ними парой фраз о погоде и только после этого вошел в отдельный кабинет. Таких в его заведении было три, и тот, на двери которого была прибита бронзовая цифра «1», использовалась для встреч, к делам остерии не имевших никакого отношения.
Человек, которого Бельк назвал щеголем, полностью соответствовал этому короткому и емкому описанию. Тончайшей выделки сапоги серой кожи, серые бархатные бриджи, того же цвета комзол, расшитый серебряными нитями в димаутрианском стиле, что в этом году вошел в моду. Море кружев, от воротника до запястий. Тонкие кисти рук, унизанных перстнями, в одной из которых висел кружевной же платок, а вторая держала серебряный кубок. Худое и бледное лицо с тонкими чертами из тех, про которые доброжелатели говорят «породистое», а злопыхатели - «надменное». Непроницаемые черные глаза чуть прикрыты в приличествующей аристократу скуке. И завершение ансамбля, над которым наверняка работал с десяток человек, широкополая шляпа с темно-красными перьями неизвестной Мерино птицы. Щеголь. Барон Бенедикт да Гóра, кансельер коронного сыска Ее высочества Великой герцогини Фрейвелинга.
- Мое почтение, господин барон! - Мерино склонил голову. - Какая честь для моего заведения!
Аристократ окинул фигуру трактирщика ленивым взглядом. Рука с платком описала небольшой полукруг, разрешая войти и сесть.
- Ваш тон, синьор Лик, будто бы говорит об обратном. - Голос барона был низким, глубоким и немного хрипловатым, опять же по последней моде в столице.
- Что вы, господин барон! Как вы могли подумать о таком! Я всегда рад принимать вас... - Голос Мерино сочился таким количеством масла, что его хватило бы смазать все скрипящие двери города.
И вдруг сделался сухим и сварливым:
- ...даже если маленький паршивец заходит так редко, что я начал забывать, как он выглядит!
Манеры барона мгновенно изменились, будто провели губкой по холсту, стирая одну картину и открывая другую. От ленивой изнеженности и вальяжности не осталось и следа, глаза весело блеснули, а из голоса исчезла модная хрипотца.
- Мерино, я ведь важный государственный служащий! По-твоему, мне так просто вырваться?
- От замка пешком десять минут идти!
- И ты считаешь, что я все время провожу в Инверино?
- А на что еще может быть способен изнеженный юноша дворянского рода?
- Мне двадцать два года!
- И где я ошибся?
- В изнеженности! Я этот образ называю «щёголь»!
- Бельк так тебя и сказал. Говорит он, как ты знаешь, мало, но всегда точен в формулировках.
- Как дела у старого душегуба?
- Разве ты не говорил с ним?
- Дворянин, беседующий с трактирным вышибалой, - это ни в какие ворота!