Капитан флагмана - Фогель Наум Давидович. Страница 13

– Девочки! Она ничего не знает. Она святая, девочки. Она даже представления не имеет, что ее отец, директор судостроительного, шефствует над нашей школой. Она не знает, что и краску для полов, и линолеум для классных досок, даже мебель для учительской раздобыли на этом заводе милостью ее папаши.

– Ты дура, дура! – бросила Галина и, чтобы не расплакаться, выбежала.

Она знала, что ее любят в классе. Любят искренне. И не за то, что она дочь Бунчужного, а потому, что простая, может быть немного своевольная и гордая, но в общем очень искренняя девушка, готовая за друзей в огонь и воду… Однако она была уже достаточно взрослой, чтобы не понять правды. Ей и Мише Богушу – одинаковая оценка! Гадко, гнусно!

На следующем уроке физики, когда все уселись и слышно было только, как шелестят страницы классного журнала, Галина поднялась и громко, может быть излишне громко, спросила:

– Какую отметку вы поставили мне в прошлый раз?

Преподаватель, подняв свою круглую, начинающую лысеть голову, удивленно посмотрел на Галину и ответил:

– Пятерка у тебя, Галочка. Не беспокойся, пятерка.

– Это нечестно, – произнесла она и, отвечая на удивленный взгляд педагога, добавила: – Я не заслужила.

– Что же надо было тебе поставить? – спросил физик.

– Не знаю. Знаю только, что пятерку не заслужила. И вы переделаете, – добавила она решительно.

– А если нет? – спросил ее преподаватель, стараясь шуткой скрыть охватившую его неловкость.

– Я пойду к директору.

– Вот как? – произнес преподаватель все в том же насмешливом тоне. – Директор у нас очень милый человек, и мне вовсе не хотелось бы огорчать его. Хорошо, уладим дело полюбовно. Двойка тебя устраивает?

В классе засмеялись. Галина поняла, что ставит себя в смешное положение, но от этого чувство протеста только усилилось.

– Двойки я не заслужила. Я знаю материал, но не на «отлично».

Кто-то позади Галины прошептал громко:

– Вот балда!..

– Если на тройку переправлю, не возражаешь?

– Не возражаю, – уже со злостью, еле сдерживая слезы, ответила Галина и села.

Вечером отец спросил:

– Ты что это преподавателям дерзишь?

– Кому я дерзила?

– С физиком на уроке торговлю завела. К чему это? Или забыла, чья дочь?

– Не забыла. Директора судостроительного, благодетеля нашей школы.

У них тогда вышел серьезный разговор. Отец согласился: она поступила правильно. Она не нуждается в поблажках. И это хорошо, когда у человека гордость. Но такие вопросы надо решать иначе. Можно ведь было зайти в учительскую и там поговорить. Или после урока, но не при всем классе. А теперь… Вся школа гудит.

– А мне надо было при всем классе, – сказала Галина. – И что по этому поводу болтают в школе, мне плевать. Не хочу никаких поблажек. И хочу, чтобы об этом знали все. Все! И так будет всегда. Всегда!

Отец посмотрел на нее непривычно суровым взглядом и, не промолвив больше ни слова, ушел к себе.

Нет, она любила отца. Любила и уважала. Прислушивалась к его советам. Но чаще поступала самостоятельно, на свой страх и риск.

Тарас Игнатьевич настаивал, чтобы она пошла в кораблестроительный, стала конструктором. Строить корабли – самое почетное дело. Но ей нравилась медицина. И она подала заявление в медицинский. Не прошла по конкурсу. Отец предложил ей работу оператора в информационно-вычислительном центре. Интересно ведь. Но Галина пошла в больницу. Санитаркой.

– Не передумаешь?

– Не передумаю! – ответила Галина. – Ты ведь тоже корабелом стал не после института. Я же знаю: дедушка хотел, чтобы ты врачом стал, а ты на завод – простым слесарем. Даже из дому ушел. Школу бросил. Перебрался в общежитие, хотя у дедушки такой дом. А ведь тебе тогда было всего пятнадцать лет.

– Четырнадцать, – засмеялся Тарас Игнатьевич. – Ладно. Если решила в медицинский, то и впрямь лучше начинать с больницы. И санитаркой.

Она стала работать санитаркой. Нелегко было. Не ахти какая радость больных перестилать да подсовы таскать. Но Галина добросовестно выполняла все. На следующий год поступила-таки.

Тарасу Игнатьевичу нравилась эта самостоятельность Галины. Только вот замужеством ее был недоволен. Он представлял себе зятя совсем другим – молодым, энергичным, неутомимым, как Лордкипанидзе. Он никак не мог отделаться от ощущения, что Сергей Гармаш «охмурил» Галину. Какая-то вертихвостка не захотела жить с ним, а Галина «подхватила».

– Я его люблю, – сказала она. – Неужели ты не понимаешь, что я люблю его. И это – до смерти.

– До чьей смерти? – спросил он, пытаясь иронией скрыть свою досаду.

– До моей. Даже если это произойдет в девяносто лет. И если с ним случится что-нибудь страшное, непоправимое… После него мне никого не нужно.

– Громкие слова.

– Ты никогда не любил, – сказала она страстно. – Пойми ты, он – во мне. Да, человек может войти в другого и раствориться в нем, оставаясь рядом. Он – только хорошее, доброе, самое лучшее из всего, что вокруг. – Она увидела его глаза. Спокойные, чуть насмешливые. И замолкла. Вот сейчас его губы дрогнут в улыбке, умной, ласковой, но снисходительной и потому нестерпимо обидной. – Нет, ты никогда не знал настоящей любви, – голос ее уже зазвенел. – И мне жаль тебя. До слез. До кома в горле.

Насмешливые огоньки в его глазах погасли.

– Это у тебя из книг, – сказал он жестко. – «Растворенный в себе и находящийся рядом… И жалость – до слез, до кома в горле». Ты меня жалеешь, а я, знаешь, о чем думаю?.. Дай бог тебе такую любовь, какая выпала на мою долю.

Она сразу овладела собой, сказала тихо, спокойно:

– Прости меня, – и добавила: – Свадьба через две недели. Надеюсь, ты будешь?

– Совсем взрослая… – с печальной задумчивостью произнес Бунчужный. – Буду, конечно, – сказал он нерешительно, – если… ничего не помешает.

На свадьбу он не пришел – уехал по срочному вызову в Москву. Галина никак не могла отделаться от мысли, что эта «срочная командировка» была придумана.

Формально отношения отца и Сергея были хорошими. Однако Тарас Игнатьевич так и не выбрался к ним в гости. Нет, после того памятного разговора с дочерью Бунчужный ни разу не обмолвился плохим словом о Сергее. Иногда звонил. Если к телефону подходил Сергей, Тарас Игнатьевич вежливо здоровался, обращаясь к нему на «ты», и просил позвать к телефону Галину. А когда ее не было дома, заканчивал разговор суховатым «извини уж». Встречаясь со своим зятем на улице или на каком-нибудь совещании, Тарас Игнатьевич всегда подходил к Сергею первым, крепко пожимал руку, произносил несколько ничего не значащих слов. Лицо его при этом оставалось деловым, без намека на лицемерную улыбку или родственную привязанность. Чтобы у окружающих создавалось впечатление о добрых, товарищеских отношениях с зятем, вполне достаточно было и этого приветствия, и тех слов, которые он говорил во время рукопожатия… Впрочем, он и к дочери своей, и к жене, да и к другим родственникам никогда не проявлял чрезмерной нежности. Галина давно смирилась с этим. Ничего не поделаешь, отец ее – человек деловой, вечно занят, вечно озабочен. Он мог уехать в командировку на несколько дней бог весть в какую даль, ограничившись коротким звонком кому-нибудь из домочадцев. И в заграничную командировку уезжал без торжественных сборов. Звонил домой, просил собрать чемодан, наспех переодевался и, даже не присев на дорогу, уезжал. Иногда на три-четыре недели. И, возвратившись из такой командировки, переодевался и, поев наспех, уезжал на свой завод. В общем, он хороший. Немного не похожий на других – и только. И его отношение к Сергею тоже связано с этой особенностью. Мама – совсем другое дело. Сергея она приняла сразу будто родного.

Действительно, при малейшей возможности Валентина Лукинична приходила в гости, любила посидеть у них, отдохнуть. Она охотно беседовала с Сергеем о трудностях школьной работы, о программах, которые почти каждый год меняются, о чрезмерной нагрузке, сетовала по поводу того, что в школе больше занимаются обучением и так мало остается времени для воспитания. Сергей любил Валентину Лукиничну за мягкий характер, своеобразную мудрость и еще за то, что она была матерью Галины. Его любовь к Галине распространялась на всех, кто был ей близок. Иногда, поболтав немного, Валентина Лукинична принималась за уборку, беззлобно ворча что-то по адресу дочери, которая и представления не имеет о домашнем хозяйстве, не знает, что такое семейный уют… Галина смеялась. Уют, хозяйство… Какое это хозяйство. Во всех комнатах паркет. Они натирают его раз в месяц. Больше и не нужно. И мебели у них совсем немного. Только самое необходимое. Даже безделушек нет. Сергей терпеть не может безделушек.