Шагни в Огонь. Искры (СИ) - Мичи Анна "Anna Michi". Страница 48

– Что? – настороженно спросил сокурсник.

– Мой день рождения! Ты пригласи его, скажешь, хочешь устроить мне праздник!

– Тебе-е? – протянул элхе.

– Ага. Ты ведь горишь от нетерпения сделать мне приятное, не правда ли, любезный друг? – Тенки пригнулся, всматриваясь в тёмные глаза сокурсника. Растянул губы в широкой улыбке. Деваться Ацу некуда – а как приятно наблюдать за этой моральной борьбой: вмешиваться нетактично, но и оставлять Дени-Эльви на произвол судьбы Ацу тоже явно не хотелось.

– И как мы заставим его привести нас именно в «Вессевен»? – отлично, он уже почти сдался.

– Да он сам полетит туда, как ошпаренный, что ты, – отмёл Тенки несостоятельное возражение. – Он же рад будет воспользоваться любым шансом, чтобы...

– Тихо! – Ацу встрепенулся.

Тенки замер. Они сидели в потёмках, снаружи невозможно было понять, кто в комнате, хоть дверь и зияла открытым проёмом. Однако возбуждённые голоса мог услышать всякий.

По коридору кто-то шёл. Двое или трое: доносились звуки разговора.

– Это Химилиэ, – шепнул Ацу, – и, кажется, Эвисто.

– Короче, мы решили, – заторопился нинъе, – ты говоришь с Дени-эльви, ага? Я делаю вид, что ничего не знаю. Ты понял?

Элхе словно ничего не слышал. Сидел в кресле, повернувшись к двери. Слегка покачивал носком ботинка.

– Короче, ты понял! – со значением повторил Тенки, бросая взгляд на открытую дверь.

Химилиэ и Эвисто прошли мимо, не заходя. Мимолётный быстрый взор, кивок сидящему в кресле Ацу – затаившегося в глубине комнаты нинъе не заметили – и сокурсники скрылись. Остались слышны только голоса, продолжающие беседу. Беззаботный смех.

Тенки тоже усмехнулся. Хищно, как гончая, почуявшая след. Уж очень приятно было это ощущение контраста – между их тёмной комнатой и освещённым коридором, между тайной беседой и весёлым разговором в полный голос.

Отлично. Отлично.

– Пошёл-ка я, – кинул нинъе молчащему Ацу, получил в ответ короткий кивок и выскользнул прочь. Пусть моралист-элхе теперь сполна насладится сражениями с совестью – итог ясен. Ацу предстоит проиграть в любом случае.

О письме от матери, всё с теми же тягостными требованиями денег, Тенки вспомнил лишь перед сном, когда, разоблачаясь, нащупал бумагу в кармане школьной формы.

Конец января – нарайя

Здесь властвовала музыка. Тихая, приглушённая музыка, льющаяся неизвестно откуда. Она заполняла всё вокруг, ласкала слух, успокаивала, касалась пальцев, заставляя бездумно постукивать в такт мелодии, нежно массировала плечи.

Тенки оказался прав, Тардиса не нужно было уговаривать. Более того, стоило Ацу лишь заикнуться о поводе для праздника, как однокурсник сам предложил «Вессевен». Дени-эльви ничуть не подозревал о «заговоре» и на пути сюда лучился искренней радостью. Для него всё выглядело исключительно просто: у одного из соучеников день рождения, почему бы не отметить это дело в тесной дружеской компании, не посидеть за накрытым столом, не поболтать с ласковыми девочками-нариями?

Наивность сокурсника заставляла Ацу отводить глаза.

Тардиса здесь знали, и встретили адептов любезно. Проводили в небольшую комнату с низким столиком, старательно убранную по правилам искусства украшения – разве что в чуть непривычной манере. В левом от входа, восточном, углу вместо обычного знака пламени стояла кадка с роскошной домашней пальмой; окна были задрапированы до полной неразличимости, или же, Ацу не разобрал, отсутствовали вовсе; пол покрывали мягкие ковры.

Хозяйка, велевшая называть себя «мамой», длинной витиеватой фразой сообщила, что подобна дереву, на котором произрастают ягоды и листья – и «скоро они придут развлечь прекрасных молодых господ». Ацу скрыл небрежное удивление: ещё чуть-чуть, и такая манера разговаривать покажется бредом сумасшедшего.

Мельком он взглянул на нинъе. Ли, державшийся до сих пор так бодро и постоянно шутивший, еле удерживаясь на опасной грани между юмором и пошлостью, вдруг утих, сдулся, словно из него выпустили воздух. Видно, сокурсник почуял, что тут не место беднякам – да и какого-то жалкого подростка-нинъе вряд ли приняли бы с распростёртыми объятиями, если бы не Тардис. Каковы бы ни были порядки в той нарайе, куда водил Тенки Виллиэ, тут явно царил иной уклад.

Двери с чуть слышным шорохом раздвинулись.

Их было трое. Все в длинных ярких одеяниях, метущих рукавами пол; все в полумасках, волосы уложены так затейливо, что кажутся одновременно и сложной причёской, и распущенными локонами. Из-под масок виднелись лишь накрашенные кроваво-вишнёвой помадой губы – сложенные в улыбку, особенную улыбку с сомкнутыми губами, безошибочный признак нарии.

– Мы рады приветствовать милостивых гостей, – мелодично пропела одна из них, средняя.

Все трое единым движением скользнули внутрь, средняя, мелко перебирая ногами, приблизилась к столу, уселась справа от Тардиса, наклонила голову; лицо застыло в улыбке. Оставшиеся две втащили наполненные подносы, затворили двери, придвинулись к столу и принялись суетливыми, но очень женственными движениями расставлять блюда с угощением.

– Позвольте мне сыграть для вас, пока старшие подруги не осмелятся нарушить ваш покой, – произнесла средняя и, теперь Ацу разглядел, одетая ярче, чем другие две, ярче и... откровеннее. Взгляд невольно спустился с лица на открытую длинную шею, бесстыдно оголённые ключицы, сбежал вниз, упал на тоненькую лодыжку, выставленную из-под подола.

В бок толкнули.

Ацу возмущённо обернулся, встретил зелёные глаза нинъе. Кажется, тот вернул себе часть природной наглости – по крайней мере, глаза его хитро щурились.

– Ты как рак красный, – ехидно прошептал нахал. – Куда ты сейчас лупился, а?

Элхе не нашёл слов для ответа, лишь гнев шевельнулся в груди – и помог сбросить морок. В конце концов они тут по делу: выяснить, что представляет из себя пассия Тардиса. Нет ли её среди этих троих?

На этот раз Ацу постарался взглянуть на девушек объективно. Возраст определить не удавалось: верхняя часть их лиц скрывалась за масками; ясным казалось лишь то, что средняя нария, без сомнений, старше прочих. Об этом говорила и уверенность, с какой она держалась, и ловкость в обращении с гостями, безошибочно указывающая на опыт.

Пока элхе рассуждал, девушка быстрым грациозным движением выудила из складок одеяния маленькую четырёхструнную лютню, небрежно устроила её на коленях. Лёгким кивком попросила разрешения начать.

Стоны лютни смешались с постукиванием плектра по обтянутому кожей дереву; тонкие мяукающие звуки поплыли по помещению – нария запела. Ацу взглянул на пальчики девушки, умело управляющиеся с инструментом, напряг память. Баллада оказалась знакомой, вот только название никак не выплывало, вертелось в голове, ускользая от сознания.

На помощь лютне и девичьему голосу пришли звуки флейты – одна из девушек, устроившаяся рядом с нинъе, поднесла к губам искусно вырезанную трубочку. Другая незаметно возникла за спинами посетителей, извинившись, втиснулась между Ли и Ацу, стала наполнять стоящие на столе неглубокие чашечки. Судя по кувшинчику в её руках – прозрачной струйкой в чашечки текло вино материка Земли.

Только тут в голове сложилась картинка: и пальма в углу вместо знака огня, и слегка непривычное убранство, и баллада, живо исполняемая нариями, – конечно, «Вессевен» давал своим гостям ощутить атмосферу Земли. Далёкий для жителей Огня материк, таинственный и экзотически притягательный – неплохая задумка, чтобы не заставить посетителей скучать.

– «Далёкие окна, изумрудный склон», – не отдавая себе отчёта, произнёс Ацу.

Девушка между ним и Ли хихикнула; но поющая радостно кивнула, заставляя лютню повторить музыкальный проигрыш без слов.

– Как замечательно! Вам знакомы баллады Земли?

– Немного, – нехотя кивнул Ацу. Не то что знакомы, его собственный учитель когда-то настаивал, что каждый образованный элхе должен знать классику всех четырёх материков, и потратил немало времени, чтобы ученик оказался в состоянии наконец с грехом пополам воспроизводить на лютне те же «Далёкие окна, изумрудный склон».