Живая статуя (СИ) - Якобсон Наталья Альбертовна. Страница 34

Только я хотел попрощаться и выскользнуть за дверь, как заметил, что Флер мерит перед зеркалом какое-то украшение, и, как это ни странно, узнал свой медальон.

— Он мне идет, правда? — Флер повернулась ко мне и кокетливо улыбнулась, чтобы я смог рассмотреть, как сверкает на ее шее овал из червонного золота, испещренного магическими рунами.

— Ты отняла его у того зверька? — я почувствовал, что задыхаюсь. Мне срочно надо было надеть эту вещицу на шею, чтобы удержать ярость и не спалить все, что меня окружает. Скорее снимай его, глупышка, иначе следующее мое дыхание может стать огненным, хотел крикнуть я Флер, но сдержался, хоть это и стоило мне трудов. На лбу выступила испарина, дыхание затруднилось, казалось, вот-вот из ноздрей хлынет кровь или огонь. Давай же, Флер, мысленно умолял я, иначе мой следующий вздох может опалить твое личико пламенем.

— Зверек сам его бросил, когда убегал, — беспечно пояснила Флер. — Наверное, ноша оказалась слишком тяжелой, чтобы с ней бежать, а, может, у него в тайнике припрятано множество таких вещиц. Думаешь, он, как сорока, тащит к себе, в спрятанное в подвале гнездышко, все, что может стащить?

Еще секунда, и она, наверное, с радостью предложит выследить зверька, когда тот, будет лезть к себе, в подвальное гнездо, и тут же его обобрать. Флер любовно поглаживала крышечку медальона у себя на шее и, по всей вероятности, считала его чудесным приобретением, а мне тем временем становилось совсем плохо. Еще чуть-чуть, и я не смогу больше контролировать себя. Тогда приобретение Флер станет для нее роковым и, возможно, для всего спаленного квартала.

— Отдай его мне, и я принесу тебе что-нибудь более изящное, — я взял себя в руки, строго велел всем своим отрицательным качествам ненадолго уснуть и полез в карман за брошью. Подарок теперь должен был стать выкупом, но броши в кармане уже не оказалось. Неужели гремлин стащил и ее. Я не сразу обратил внимание на мохнатое, безобразное существо, которое сидело под столом и пробовало на зуб крупный сапфир. Должно быть, это был тот самый хвостатый проныра, который до этого воровал со стола. Теперь он хотел разгрызть и камень, и изысканную огранку, как орех, но брошь, явно, была ему не по зубам. Наконец, он, недовольно фыркнув, запустил тяжелой вещицей в какого-то своего приятеля, который вылез из щели внизу стены и принялся лазить по полу, очевидно, тоже в поисках наживы.

Я нагнулся, ловко поймал брошенную брошь и протянул ее девушке.

— Возьми ее взамен медальона, — предложил я, но Флер только обиженно хмыкнула и с самым невинным видом произнесла:

— Это брошь и так была моей. Я не стану выменивать то, что и так мне принадлежит.

Тогда я разжал кулак и предложил Флер горстку самоцветных бус, появившихся на ладони, но и они ее не впечатлили.

— Эта вещица нравится мне куда больше, — девушка нежно коснулась медальона, было видно, что она не расстанется с ним и за сундук, полный сокровищ.

— Флер, будь благоразумна, — попросил я, стараясь даже не дышать в ее сторону, чтобы огненная струя, которая подступала к горлу, не опалила ее.

— Ты меня совсем не любишь, иначе не стал бы об этом просить! — рассердившись, крикнула Флер.

А почему ты решила, что я должен тебя любить, хотел спросить я, но удержался от колкости.

— Забирай! — Флер сорвала с шеи цепочку с медальоном и швырнула мне. — И больше не смей ко мне возвращаться!

— Ну и не вернусь! — я подхватил амулет, перешагнул порог и хотел громко хлопнуть дверью, но обнаружил, что мои карманы тоже очищены от вещей. В который раз уже я теряю бдительность и остаюсь без кошелька. Ну, ладно, деньги для меня еще не пропажа, о которой стоит переживать, но было кое-что поценнее монет, чего я снова лишился — мой блокнот со стихами. Я всегда носил его и перо с собой, но теперь в карманах не нашлось ни того, ни другого. Перо, которое записывало фразы, само не было волшебным, колдовской силой наделял его я сам, и ни Флер, ни бесовскому отродью, окружавшему ее дом, этот фокус бы не удался, так, что на этот счет можно было не переживать. Одной капельки засохших чернил им бы тоже вряд ли хватило, чтобы перепачкать весь блокнот, об этом я тоже мог не беспокоиться, но даже одна мысль о том, что посторонний, бесчувственный человек прочтет мои душевные излияния, приводила меня в ярость.

Я хотел обернуться, но дверь за мной уже захлопнулась, и открыть ее удалось только силой. Флер делала именно то, чего я опасался, стояла возле свечи и внимательно просматривала мои записи. Вдруг она хорошо поставленным, выразительным голосом прочла те строфы, которые не имели к ней никакого отношения и почти целиком раскрывали мою тайну. Я стоял у порога, слушал свои же строки и не предпринимал никаких попыток вырвать блокнот. Флер читала, чуть ли не нараспев:

Флер сжала одну руку в кулак, а вторую чуть было не выставила вперед, чтобы пламя свечи в миг пожрало и бумагу, и стихи, и корку блокнота. Тогда не останется ничего во всем мире, что могло бы причинить ей такую же боль.

— Как ты мог? — Флер обернулась ко мне, на ее ресницах блеснули слезы. — Где она, твоя царица? Почему не придет и не спасет тебя от одиночества? Она запросто отдала твое внимание мне, то есть, первой встречной, значит, ты ей больше совсем не нужен.

— Не смей так говорить, — я с силой вырвал блокнот из окоченевших, почти бездейственных пальцев Флер. — Что ты можешь знать обо мне и о ней.

— Только то, что ты обаятельный, бесподобный предатель, — выкрикнула она так громко, что чудом не перебудила соседей. Я ждал, что вот-вот по нашей двери застучат кулаки разбуженных и требующих немедленной тишины людей.

— Ты приходил ко мне чуть ли не каждый вечер, делал вид, что я тоже тебе нужна, а на самом деле любил другую, — продолжала кричать Флер. — Разве благородный человек поступил бы так, как ты? Когда я увидела тебя, то подумала, что лучше тебя никого не встречу, а оказывается, на самом деле, твоя красота, не благословение, а порок, хорошие манеры, не естественность, а притворство. Вся твоя сердечность и доброта, все твои слова были ложью.

— Прекрати, немедленно, — потребовал я и приблизился к ней так, что Флер была вынуждена прижаться к подоконнику. Всего один несильный удар, и мне удалось бы вытолкнуть ее в окно, навсегда покончить с ней, как со множеством других женщин, но я не мог, рука не поднималась.

— Прости, но я ничего тебе не обещал, — я осторожно, почти ласково коснулся пальцами щеки Флер, и сам удивился тому, что это до сих пор обычные человеческие пальцы, а не золотые когти дракона. Кожа не зудела и не превращалась в жесткие чешуйки, ногти не росли и не удлинялись, чтобы обратиться в когти. То, что моя кисть не изменила свой вид в опасной близости от жертвы, уже было феноменом.

— Я не сказал тебе всей правды и, вопреки собственной беспощадной природе, ощущаю вину, — чуть ли не покаялся я. — Вспомни, ты сама ни о чем не просила. Тебе было достаточно и малого, а теперь ты чувствуешь себя оскорбленной, хотя я не дал тебе ни единой клятвы? Кто из нас двоих ведет себя менее честно?

— Конечно, ты, — тут же выдохнула она. — Пусть и не в словах, но ты сделал вид, что подаешь мне надежду. Уж не хочешь ли ты, чтобы нас рассудил Августин? Что он скажет о вельможе, пусть даже принце, который ухаживает за дамой, а потом выясняется, что у него есть другая, проклятая, которая живет среди волков и могил, которая, возможно, его же соблазняет и хочет погубить.