Странствия убийцы [издание 2010 г.] - Хобб Робин. Страница 11

Баррич смотрел на меня, не находя слов. Я хотел остановиться, но не мог — что-то толкало меня. Ярость была приятной, как очищающий огонь. Я сжал руки в кулаки и потребовал ответа:

— Почему ты всегда со мной? Зачем постоянно ставишь меня на ноги, если меня немедленно сбивают опять? Зачем? Чтобы я был должен тебе? Чтобы иметь право распоряжаться моей судьбой, потому что не хватает мужества жить собственной жизнью? Все, чего ты хочешь, — это сделать меня таким, как ты: человеком, жизнь которого принадлежит королю. Неужели ты не видишь, что жизнь — это нечто большее, чем необходимость отдавать все ради кого-то другого?

Я встретил его взгляд, а потом отвел глаза, чтобы не видеть боли и потрясения, которые были в них.

— Нет, — сказал я вяло, немного отдышавшись, — ты не видишь, не можешь знать, даже представить, что отнял у меня. Мне следовало умереть, но ты не позволил. У тебя всегда прекрасные намерения, и ты всегда веришь — все, что ты делаешь, правильно, какую бы боль это мне ни причиняло. Но кто дал тебе такое право? Кто решил, что ты можешь поступать так со мной?

В комнате не было слышно ни звука, кроме моего раздраженного голоса. Чейд застыл, а выражение лица Баррича только приводило меня в еще большую ярость. Я видел, как он пытается взять себя в руки. Он собрал свою гордость и достоинство и тихо произнес:

— Твой отец поручил мне это, Фитц. Я сделал все, что мог, для тебя, мальчик. Последнее, что сказал мне мой принц… Чивэл сказал мне: «Вырасти его как следует». И я…

— Отдал десять лет своей жизни, чтобы вырастить чужого незаконного сына, — перебил я его со злобным сарказмом. — Заботился обо мне, потому что на самом деле больше ни на что не способен. Всю свою жизнь, Баррич, ты присматривал за кем-то другим, ставил кого-то другого на первое место, принося себя в жертву ради чьего-то блага. Преданный, как собака. Разве это жизнь? Разве ты никогда не думал о том, чтобы стать собственным человеком, а не человеком короля и принимать собственные решения? Или мысли об этом толкают тебя к горлышку бутылки? — Мой голос поднялся до крика.

Я гневно смотрел на Барича, грудь моя вздымалась и опускалась, пока я выдыхал свою ярость. Еще мальчиком я часто обещал себе, что когда-нибудь он заплатит мне за каждый подзатыльник, за мои мучения, когда я должен был чистить стойла, в то время как еле стоял на ногах от усталости. Этими словами я десятикратно выполнил свои обещания. Глаза Баррича расширились, он не мог говорить от боли. Я видел, как он пытался восстановить дыхание. В его глазах было такое потрясение, как будто я внезапно ударил его ножом. Я не знал, откуда взялись эти слова, но было уже слишком поздно пытаться вернуть их. Я не мог зачеркнуть сказанного одним лишь словом «прости». Это бы ничего не изменило.

Я надеялся, что он ударит меня и это принесет нам обоим облегчение. Он неуверенно встал, ножки стула царапнули по деревянному полу. Стул перевернулся и с грохотом упал. Баррич, ходивший так прямо и уверенно, выпив уйму бренди, шатался как пьяный, когда шел к двери и выходил в ночь. Я просто сидел, чувствуя, как что-то во мне останавливается. Я надеялся, что это мое сердце.

Мгновение царила полная тишина. Долгое мгновение.

Потом Чейд вздохнул.

— Почему? — спросил он через некоторое время.

— Не знаю.

Я хорошо умел лгать. Чейд сам научил меня.

Я смотрел в огонь. В какой-то миг мне хотелось попытаться все ему объяснить. Но потом я решил, что не стоит этого делать. Я замялся и промямлил:

— Может быть, я хотел освободиться от него. От всего, что он сделал для меня, даже против моего желания. Он должен прекратить делать для меня то, за что я никогда не смогу отплатить. То, что ни один человек не должен делать для другого, жертвы, которые не следует приносить. Я никому больше не хочу быть обязанным, и ему в том числе.

Когда Чейд заговорил, голос его был ровным. Его руки с длинными пальцами лежали на коленях спокойно, почти расслабленно. Но зеленые глаза приобрели цвет медной зелени, и в них билась ярость.

— Все время с тех пор, как ты вернулся из Горного Королевства, ты вел себя так, как будто нарывался на драку. С кем угодно. Когда в детстве ты бывал мрачным или сердитым, я относил это на счет того, что ты был мальчишкой с суждениями и разочарованиями подростка. Но с гор ты вернулся со… злобой. Ты как будто бросал вызов всему миру — убейте меня, если сможете. Дело не только в том, что ты встал Регалу поперек дороги. Ты все время мчался туда, где тебя ждала наибольшая опасность. Это понимал не только Баррич. Оглянись на свое прошлое. Каждый раз, когда я видел тебя, передо мной был Фитц, который сражался со всем миром, будь то кулачный бой или настоящая битва, а ты — пьяный как сапожник и забинтованный или вялый как веревка и выпрашивающий эльфийскую кору. Когда ты был спокойным и разумным? Когда ты веселился с друзьями? Если ты не бросал вызов врагам, ты отталкивал друзей. Что произошло между тобой и шутом? Где теперь Молли? Только что ты выставил Баррича. Кто следующий?

— Думаю, ты. — Эти слова вылетели против моей воли. Я не хотел произносить их, но не смог удержать. Время пришло.

— Ты уже далеко продвинулся по этому пути, пока говорил с Барричем.

— Я знаю, — сказал я резко и встретил его взгляд. — Уже очень давно ничего из того, что я делаю, не нравится тебе. И Барричу. И всем остальным. Похоже, я вообще разучился принимать правильные решения.

— Трудно не согласиться, — безжалостно кивнул Чейд.

Уголек моей ярости снова разгорелся в пламя.

— Может быть, это потому, что мне никогда не давали возможности принять собственное решение? Может быть, я слишком долго был для всех «мальчиком»? Конюшим Баррича, твоим помощником-убийцей, любимчиком Верити, пажом Пейшенс? Когда я наконец смогу быть только самим собой? — Этот вопрос я задал свирепо.

— А когда этого не было? — с такой же ненавистью спросил Чейд. — Ты только это и делал с тех пор, как вернулся с гор. Ты пошел к Верити и сказал, что не желаешь больше убивать, как раз тогда, когда нам нужна была тихая работа. Пейшенс пыталась оградить тебя от встреч с Молли, но ты снова поступил по-своему и тем самым превратил ее в мишень. Ты втянул Пейшенс в заговор, так что ей стала грозить серьезная опасность. Ты привязался к волку вопреки тому, что Баррич запретил тебе использовать Дар. Ты подвергал сомнению все мои решения, касающиеся здоровья короля Шрюда. Твоей предпоследней глупостью в Оленьем замке было согласие принять участие в заговоре против короны. Мы ни разу за минувшие сто лет не были так близки к гражданской войне.

— А моя последняя глупость? — спросил я с горьким любопытством.

— Убийство Джастина и Сирен, — спокойно ответил он.

— Они уничтожили моего короля, Чейд, — заметил я ледяным тоном. — Убили его прямо у меня на руках. Что я должен был сделать?

Он встал. Теперь он возвышался надо мной, как это было раньше.

— После стольких лет учебы у меня, с многолетней привычкой к тихой работе, ты несся по замку с обнаженным ножом, чтобы перерезать глотку одному и заколоть другого в Большом зале, на глазах у собравшейся знати… Мой великолепный помощник-убийца! Другого способа ты не мог придумать?

— Я был в ярости!

— Вот именно! — проревел он в ответ. — Ты был в ярости! Так что это из-за тебя мы потеряли Баккип! У тебя было доверие прибрежных герцогов, а ты решил выставить себя перед ними сумасшедшим! У них не осталось ни капли веры в династию Видящих.

— Несколько минут назад ты ругал меня за то, что я завоевал доверие этих герцогов!

— Нет. Я упрекал тебя за то, что ты согласился возглавить заговор. Не следовало позволять им предлагать тебе управление Оленьим замком. Если бы ты вел себя правильно, эта мысль никогда не пришла бы им в голову. Снова, снова и снова ты забывал свое место. Ты не принц, ты убийца. Ты не игрок, ты игральная кость. А когда ты делаешь собственные ходы, то разрушаешь общую стратегию и ставишь под угрозу каждую пешку на доске.