История, рассказанная в полночь - Сербжинская Ирина. Страница 15

10. Магам не разрешается говорить: „А вот я знаю одно древнее пророчество…“, если их отказываются кормить за счет заведения».

И так далее.

Пока что в правилах было сто двадцать пять пунктов, но сейчас Фирр Даррик, встав на маленькую скамеечку, изготовленную специально для него, дописывал угольком сто двадцать шестой:

«В трактире категорически запрещается пытаться улучшать что-нибудь при помощи магии».

— Надеюсь, теперь Пичес хоть ненадолго угомонится, — вздохнул Куксон. — Грогер здесь?

Приятеля еще не было. Что ж, можно и подождать, а пока — обдумать хорошенько то, что фюнфер сообщил.

— Слышал, Даррик, что в «Омеле» стряслось?

Но поведать не успел: к гоблину, широко улыбаясь, спешил черноволосый щуплый человек, одетый в овчинную безрукавку и просторные штаны со множеством карманов, в которых, как точно было известно Куксону, хранилось множество самых странных вещей, например…

На ходу черноволосый человек вытащил из кармана тонкую бечевку с узелками, завязанными на определенном расстоянии друг от друга.

— Куксон! До чего я рад тебя видеть! С первым снегом тебя! Да, зима, зима! А я только вчера приехал из Студеного ручья: навещал родню, — сообщил человек. — Там, в деревнях, уж снегу намело — выше крыш!

— С возвращением, Кокорий, — сдержанно отозвался Куксон.

Кокорий прищурил один глаз и окинул гоблина оценивающим взглядом с головы до ног.

— Тэк, тэк. Сдается мне, кое с кого давненько не снимали мерочку? Стало быть, старые-то размеры могли и устареть! Ну, да не беда, сейчас все исправим. Мерочка у меня всегда с собой…

Куксон молча покосился на бечевку.

— Тэк… повернись-ка… подними руку… а теперь опусти…

— Опять ты за свое, Кокорий! — строго сказал Фирр Даррик.

Кокорий, не прерывая дела, важно ответил:

— Я тебе уже говорил, что каждый уважающий себя человек на всякий случай должен заранее договориться с гробовщиком. У меня на каждого в Лангедаке мерочки имеются. Случись чего, Кокорий не растеряется! Пока безутешная вдова льет слезы радости… простите. друзья, я хотел сказать «рыдает над хладным телом супруга»… пока скорбящие детишки жадно рвут из рук друг у друга свиток с завещанием, у меня уже и гробик готов. И какой! Право, иной раз, такой сделаешь, что и отдавать жаль, — вздохнул Кокорий, гробовщик по ремеслу и по призванию. — Хороший гроб — это тебе не пирожок с грибами!

Фирр Даррик насупился.

— Это ты на что намекаешь? Пирожки сегодня совершенно безопасны: я утром лично заставил повара попробовать каждый гриб. Сейчас полдень, а он все еще жив.

— Посмотрим, что будет к вечеру, — зловещим тоном отозвался Кокорий. — Помни: я всегда рад большому заказу на гробы!

Когда Кокорий, спрятав мерочку в карман, удалился.

Фирр Даррик задумчиво почесал кончик носа и взглянул в сторону кухни.

— А я говорил: зачем брать в повара человека, который был на хорошем счету в Ордене отравителей? — не утерпел Куксон.

— Пациент старается, как может, — примирительно сказал домовой.

— Знаю я, как он старается. Никак от старых привычек избавиться не может: что ни приготовит — сущая отрава!

Маленький домовой пожал плечами.

— Зато жалованье большое не просит, за гроши трудится. Да бывший отравитель-то — это еще что! А вот бывал я в одном трактире, так там повар из бывших палачей. Говорит, разочаровался в прежнем ремесле, захотел себя в чем-нибудь другом попробовать.

— И как?

Фирр Даррик развел руками:

— Готовил он отменно, вот только когда выносил из кухни зажаренный окорок и начинал на глазах у всех мастерски его разделывать, у посетителей почему-то начисто пропадал аппетит!

Гоблин Куксон хмыкнул.

— Так что там в «Омеле»? — спохватился Фирр Даррик.

Куксон бросил взгляд по сторонам и проговорил вполголоса:

— Подходи, как минутка свободная будет. Расскажу кое-что!

В «Стеклянной собаке» Куксон всегда занимал одно и то же место: стол возле очага. В очаге проживал еще один его старый друг (нелегко гоблины друзей заводят, но уж если завел, то навсегда. За товарища гоблин и жизни не пожалеет!).

Волшебными существами жителей Лангедака удивить было трудно: кого только в городе не было! Разве что саламандры?

Но вот и она, наконец, появилась и от клиентов в «Стеклянной собаке» отбою не стало: всем хотелось поглазеть, как пляшет в огне саламандра.

Огонь, пожиравший поленья, был изумрудного цвета, стало быть, Граганьяра пребывал в прекрасном расположении духа. Если же языки пламени становились голубыми, как весеннее небо, то настроен приятель был легкомысленно и о серьезных вещах с ним лучше не говорить. А если пламя в очаге было грязно-бурым, как шерсть кобольда, это значило только одно: Граганьяра захандрил и погрузился в пучины меланхолии. Впрочем, бывало такое исключительно редко: нрав у него был живой, веселый и унывать он не любил.

От странствующих магов слыхал Куксон, что существуют не только огненные саламандры, но и снежные, и морские, и даже каменные. Все они, будто бы, выглядят устрашающе, люди боятся их и даже покидают свои края, если поблизости поселились саламандры. Однако в облике приятеля гоблин ничего устрашающего не находил: Граганьяра был похож на ящерицу, сделанную из ртути. На спине у него имелись крохотные перепончатые крылышки, голову венчали маленькие рожки, поэтому он полагал себя похожим на дракона и страшно этим гордился.

— Куксон, дружище! — обрадовано затрещал Граганьяра, скользнул по поленьям, на мгновение исчез в зеленом пламени и тут же появился снова. — Ты как будто чем-то озабочен? — крохотные глазки Граганьяры, сверкающие, как рубины, проницательно уставились на гоблина. — Что случилось? Говори!

Куксон бросил взгляд на купцов, направляющихся к очагу: поглазеть на саламандру.

— Попозже расскажу.

Огонь в очаге сделался почти белым: Граганьяра насторожился.

— Чтоб мне сгореть, до чего же я не люблю ждать! А перекусить у тебя не найдется?

Гоблин вынул из кармана квадратную серебряную монетку.

— Вот, держи. Вчера заглядывал ко мне один чародей из звездочетов, так я у него для тебя лакомство выпросил.

Он бросил в очаг монету, Граганьяра на лету поймал и проглотил.

— Пайсы Наргалии! — он облизнулся, не прекращая сновать по горящим поленьям. — Давненько не пробовал. Вкуснотища! Еще есть?

Куксон достал другую монету, похожую на змеиную чешуйку.

— Деньги Пустынных земель. Пробовал?

— Конечно. Вкус у тамошних денег на любителя. Ну, давай, давай, бросай!

Он проглотил монетку и поморщился.

— Слишком соленая, но для разнообразия сойдет. Признаться, местные деньги мне уже приелись. Вкусно, конечно, питательно, но каждый день одно и то же, надоедает. Хорошо, хоть купцы захаживают, угощают деликатесами. На прошлой неделе старинный галеон отведал — изысканное кушанье!

Куксон понимающе кивнул: галеоны были любимым лакомством Граганьяры.

— А недавно кто-то бросил мне золотой нуобл, я было обрадовался, да зря!

Пламя сделалось бледно-лиловым: Граганьяра расстроился.

— Почему?

— Фальшивый! На вкус — описать не могу, тьфу! У меня всю ночь живот крутило, право, был бы смертным, попрощался бы с жизнью!

Он хихикнул и пробежал по горящему полену.

Компания купцов, громко переговариваясь, остановилась возле очага.

Граганьяра высунул голову из пламени и сердито уставился на людей.

— А, притащились! И что вам дома не сидится? Шляетесь тут, а я вас развлекай!

Но делать нечего: пришлось работать. Для начала Граганьяра устроил фейерверк: вылетел из очага целый сноп холодных белых искр и тут же превратился в стайку крошечных огненных бабочек, разлетевшихся по трактиру. Потом забушевал в очаге зеленый огонь, завихрился, взметнулись почти до потолка языки пламени — и десяток крошечных огненных саламандр упали на пол и разбежались в разные стороны.

Посетители восторженно загудели.