Сокровища зазеркалья - "Kagami". Страница 37

— Выпей, пожалуйста, — просит она настойчиво, как могут просить-требовать только целители.

Вкус терпкий и пряный, тепло разливается по телу, придавая сил, успокаивая и, в то же время, обостряя все чувства, сублимируя все безумство этой ночи в желание творить добро.

С этого места какой-то кусок воспоминаний потерялся начисто. Как ни старалась, я не могла вспомнить, как мы простились с Марком и вернулись в мою квартиру. Точно такой провал в памяти наблюдался, когда меня поили своим снадобьем близнецы. Только тогда еще и голова раскалывалась. Что ни говори, а кентавры куда лучшие целители, чем эльфы.

Зато теперь, я подхожу к самому главному. Ночь стоила всех безумств и откровений ради этих минут расслабленной лени в полном единении душ. Я не помню, когда включила свою любимую подборку блюзов, но сейчас мы валяемся на ковре, обняв друг друга, и мысли двигаются в медленном ритме музыки. Я не знаю, откуда берется это желание обнять подруг, создав некий круг, но я встаю на колени. Рената косится на меня и делает то же самое. Шета приподнимает человеческий торс. Я кладу руки им на плечи, они повторяют мой жест. Наши мысли сливаются, как и наши способности, дополняя и усиливая друг друга. И приходит знание.

— Он… он… Вы понимаете, что он может вернуть молодость?! — растеряно восклицаю я, и Шета, пристально глядя на меня, кивает, — И он безумен.

Кентаврица вздыхает и прикрывает глаза, несколько мгновений вглядывается во что-то внутри себя. Я словно подталкиваю ее и чувствую, как то же самое делает Рената.

— Маленький ювелирный салон, работы по жемчугу, — Шета закусывает губу, — Не могу увидеть больше, — вздыхает она.

— Что-то вроде варьете. Джазовый оркестр, — добавляю я.

— Не густо, но я подумаю, как искать, — задумчиво говорит Рената, — Я сплету… подвеску.

— А с ним что? — я чувствую, что мое беспокойство, не только мое. Нас всех охватывает оторопь от столкновения с чужим больным разумом.

— Это сложнее, — я даже не успеваю понять, кто из них ответил, кажется, все же Шета, — И страшнее.

— Придется поработать всем, даже Алене, — добавляет Рената.

— А ее я совсем не вижу, — вздыхает кентаврица.

— Найдем, — уверено говорю я.

— И образумим, — в голосе гномки слышится угроза.

Стук в дверь ванны оторвал меня от воспоминаний.

— Марта, имей совесть, ты здесь не одна, — прокричала Рената.

Я расхохоталась.

— Девчонки! Я вас обожаю! — завопила я, выскакивая из душа и заворачиваясь в полотенце.

Мои гостьи уже угостились кофе, но все еще валялись на ковре в гостиной. Я чмокнула сначала Ренату, потом Шету и растянулась рядом с ними. Гномка что-то проворчала и подхватилась сменить меня в душе.

— Какие же мы молодцы! — счастливо вздохнула я.

— Не мы, а вы, — отозвалась Шета.

— Брось, без твоего дара ничего бы не вышло.

— Я не о наших открытиях, — кентаврица опустила глаза, и я с удивлением посмотрела на нее, — Мне никогда не было так хорошо, Марта. Так легко и так… честно.

Уме

"Помоги нам!"

Шелест коварных волн, убегающих от берега, убегающих от меня, убегающих от моих раковин.

"Помоги нам! Мы задыхаемся!"

Я пытаюсь схватить руками прибой, но океан отступает, оставляя меня, бросая меня, и я начинаю задыхаться тоже. Я бегу за прибоем, пытаясь его догнать. Мне нужно окунуться в него, тогда я смогу вздохнуть, тогда я смогу дать вздохнуть моим раковинам. Потому что тогда родится та единственная песня, которая поведет нас к жизни, тогда все будет правильно. Но я не могу, мне не хватает дыхания, я умираю раньше, чем догоняю предающую меня воду.

Я опять проснулась в холодном поту. Идиотка! Этого следовало ожидать. Нельзя было приезжать в Талсу.

Дрожащей рукой я нашарила на прикроватном столике ночник. При свете дышать стало легче. Табло электронных часов высвечивало 3:18. Который час в Калифорнии? Каролина, наверное, уже уложила Гордона. Может, легла сама. Хотя, вряд ли. Скорее, еще общается неформально с какими-нибудь деловыми партнерами. Просто так она бы не выкроила время отдохнуть с сыном. С сыном… С моим сыном.

Она ответила примерно на десятом звонке.

— Я возвращаюсь, — прохрипела я в трубку.

— Уме? Что случилось?

— Я возвращаюсь в Майами.

— Ты не можешь!

— Ошибаешься. Это я в Талсе не могу больше оставаться. Мне нужно к морю.

— Уме, выпей успокоительное и приди в себя. Ты не можешь просто так сорваться и бросить Розалию одну.

— Я не могу оставаться здесь, Каролина. Я предупреждала, что могу оказаться в больнице с отказавшими легкими. И потом, ты сама сказала, что одна Розалия не будет.

— Все так плохо?

— Да, Каролина, все так плохо. Прости.

— Хорошо. Дай мне время до полудня.

— И что ты сделаешь?

— Постараюсь разгрести свои дела, раз ты больше не можешь находиться вдали от побережья. Нельзя же, в самом деле, оставить Розалию. Ты продержишься еще несколько часов?

— Постараюсь.

— Пойди в бассейн, поплавай, это должно тебе помочь.

— Только не тяни, Каролина. Я подожду до полудня, но если ты не определишься, вылечу домой. Извини.

— Не пугай. Жди, я позвоню, как только будут новости.

Я повесила трубку и переоделась в купальник. Каролина права, бассейн поможет мне продержаться еще несколько часов. Эдакий суррогат океана с хлорированной водой.

Моему психозу нет названия. Я не могу длительное время находиться вдали от морского побережья. Я задыхаюсь. Это не фобия. Я прекрасно себя чувствую и в горах и в пустыне первые несколько дней. Через неделю отсутствие большой воды тоже не вызывает у меня паники — только удушье. Не помогает ничего. Я пробовала по рекомендации врачей распылять в гостиничном номере морскую воду, дышать, так сказать, необходимыми мне парами. Не действует. Дело не в недостатке йода или еще каких-то других микроэлементов, не в более низком давлении чуть выше уровня моря. Я словно привязана к побережью длинным поводком. Когда он натягивается, горло сжимается, и я не могу дышать.

Казалось бы, что мне стоит к этому привыкнуть и не уезжать надолго от океана. Но проблема еще и в том, что я никогда точно не знаю, через сколько дней начну задыхаться. Иногда первые симптомы появляются уже через три дня, а иногда может пройти и пара недель. Когда я согласилась приехать в Талсу, чтобы повидаться с Розалией, расчет был на то, что уж пять-шесть дней я точно выдержу. Ошибочка вышла. Сегодня только третий день, как я уехала из Майами, а мне приснились раковины. Это пороговый сон. Если я вижу умирающие жемчужницы, значит, до удушья осталось всего ничего.

Мой шринк неплохо на мне заработал, докапываясь до истоков столь странных сигналов подсознания. А когда до меня дошло, что он просто удовлетворяет собственное любопытство за счет моих времени и денег, я послала его к черту. Все равно он ничем не смог мне помочь. Я и сама знала, когда мне впервые приснился сон о раковинах.

Но началось все, мне кажется, еще раньше, когда мне было пятнадцать, и отец взял нас с Каролиной с собой в Австралию. Он надеялся, что эта поездка сблизит меня с его молодой женой. Слишком молодой. На двадцать лет моложе отца. Каролина вполне могла быть моей сестрой. Не знаю, почему она решила, что сможет заменить мне мать. Ни одна мать не может быть всего лишь на шесть лет старше своего ребенка.

В тот день мы поссорились. Каролина попыталась надавить на меня по какому-то ничтожному поводу, продемонстрировать власть, утвердиться в положении моей мачехи. И я сорвалась. Я наговорила ей кучу гадостей, в частности, что ей не хватит мозгов для того даже, чтобы считаться моей старшей сестрой, и даже этого права ей придется долго добиваться. Под конец я хлопнула дверью и ушла бродить по городу.

А потом я встретила его. Его звали Дэниел, он был ужасно симпатичный и по-австралийски открытый, и сам обратил на меня внимание. Я сказала ему, что мне семнадцать лет. Мне хотелось, чтобы он считал меня взрослой. Мы провели вместе целый день, а вечером он сказал, что ему надо на работу и он не появится до следующих выходных. У меня не было столько времени, мы должны были улетать раньше. Тогда я сама решила навестить его.