Дань псам (ЛП) - Эриксон Стивен. Страница 2

Она приняла свернутый ремешок. — Спасибо. — Поглядела туда, где скорчилась в пыли ее мертвая, порванная в клочья собака. Победитель полз к хозяину, оставляя кровавую полосу.

Все тут кажется странно искаженным, в том числе, как подумала она, и собственные побуждения. Она присела и бережно подняла изуродованную голову мертвой собаки, набросив на шею ременную петлю; затем опустила окровавленную голову на землю и встала, держа поводок в правой руке.

Мужчина уже стоял рядом. — Да, как-то непонятно всё, не так ли?

— Да.

— А мы думали, что жизнь непонятна.

Она метнула на него быстрый взгляд: — Значит, мы мертвы?

— Думаю, да.

— Тогда еще непонятнее. Меня должны были положить в склеп. Отличный, прочный склеп — я сама его видела. Богато украшенный, защищенный от воров, с флягами вина и сушеным мясом и фруктами для путешествия… — Тут она показала на свою рваную одежду: — Я должна быть в лучшем наряде, во всех своих драгоценностях.

— Богачка, значит.

— Да. — Она снова поглядела на мертвую собаку на конце поводка.

— Уже нет.

Она сверкнула глазами, но тут же поняла, что гнев теперь неуместен. — Никогда не видела раньше этого города. Он, кажется, распадается на части.

— Да, все распадается. Вы правы.

— Не знаю, где жила… ох, странно всё это звучит. — Она начала озираться. — Тут только гниль и прах. А это что — буря надвигается? — Она указала в конец главной улицы. Там над голыми холмами нависали тяжелые, но необычайно светлые тучи.

Некоторое время они смотрели на них. Казалось, из туч дождем падают нефритовые слезы.

— Когда-то я был священником, — сказал мужчина. Пес приполз к его ногам и лег, тяжело дыша и роняя из пасти капли крови. — Каждый раз с приближением бури мы закрывали глаза и громко пели хором.

Женщина поглядела на него с некоторым удивлением: — Вы были священником? Но… почему вы сейчас не со своим богом?

Мужчина пожал плечами: — Если бы я знал ответ — давняя иллюзия просветленности оказалась бы истиной. — Тут он резко выпрямился. — О, у нас гость.

К ним неловкой походкой приближалось высокое существо, столь истощенное, что руки и ноги казались древесными корнями. Лицо — гнилая, сухая кожа, натянутая на кости. Клочья седых волос беспорядочно свисают с бледного скальпа, плохо скрывающего череп.

— Подозреваю, — шепнула женщина, — мне нужно привыкать к подобным зрелищам.

Ее собеседник промолчал. Они наблюдали за тощим хромым пришельцем. Тот прошествовал мимо; обернувшись вслед, они увидели еще одного незнакомца, тоже высокого, облаченного в длинный серый плащ с капюшоном.

Казалось, незнакомцы не замечали, что за ними следят. Скрытый капюшоном сказал: — Ходящий-По-Краю.

— Однажды ты назвал меня героем, — ответил Ходящий-По-Краю. — Чтобы … унизить.

— Назвал.

— Долго же тебе пришлось ждать.

— Можешь и так думать, Ходящий-По-Краю.

Седовласый мужчина — очевидно, давно мертвый — склонил голову набок. — Почему сейчас?

Скрытый капюшоном чуть повернул голову; женщине показалось, что он смотрит на мертвого пса. — Отвращение, — ответил он.

Ходящий-По-Краю хрипло засмеялся.

— Что за зловещее место? — прошипел новый голос. Женщина увидела форму — не более чем размытую, тусклую тень — выплывшую из ближайшего переулка. Она двигалась бесшумно, хотя могло показаться, что тень опирается на трость. Вокруг нее внезапно появились огромные псы — два, три, пять.

Жрец, стоявший рядом с женщиной, буркнул: — Гончие Теней. Вот бы мой бог увидел это!

— Возможно, он видит вашими глазами.

— Ох, сомневаюсь.

Ходящий-По-Краю и его скрывающий лицо компаньон смотрели на приближение тени. Гость был невысок; с каждым шагом он становился все материальнее. Черная трость застучала по мостовой, поднимая облачка пыли. Гончие бродили неподалеку, опустив головы, обнюхивая почву. Ни одна не подошла к мертвой собаке и псу, хрипящему у ног священника.

Капюшон сказал: — Зловещее? Думаю, оно именно таково. Это, Темный Трон, своего рода некрополь. Селение отставников. Вневременное и одновременно бесполезное. Такие места, — добавил он, — встречаются везде.

— Говори за себя, — сказал Темный Трон. — Поглядите на нас. Выжидаем. Выжидаем. О, если бы я был человеком, жадным до славы и богатства! — Он внезапно хихикнул: — Если бы любой из нас был!

Тут Гончие подбежали к нему, ощетинились. Они не сводили глаз с чего-то, появившегося в конце улицы. — Еще один, — прошептал жрец. — Еще один, последний.

— Все это случится снова? — спросила женщина. Ее вдруг пронизал холодный страх. «Кто-то идет. О боги, кто-то идет». — Завтра? Скажи!

— Думаю, что нет, — не сразу ответил жрец. Он наконец оторвал взгляд от пыльного трупа собаки. — Нет, повторил он. — Думаю, нет.

Нефритовый дождь застучал по холмам, словно стрелы десяти тысяч битв. По улице разнесся скрип тележных колес.

Она повернулась к источнику звука. — О! — сказала она с внезапным облегчением, — вот и мой экипаж.

Когда-то он был колдуном из Крепи, которого отчаяние довело до предательства. Но Аномандера Рейка не интересовало отчаяние, как и любая другая причина, которую Дич и его приятели могли бы предоставить в оправдание. Предавших Сына Тьмы поцеловал Драгнипур… теперь среди надрывающихся в бесконечном сумраке можно встретить людей со знакомыми лицами, можно взглянуть в понимающие глаза. Но что он сумеет прочитать в них? То же, что они могут увидеть в его глазах.

Отчаяние не помогает.

Случайные, редкие мысли, такие же нежеланные, как и все прочие мысли. Они дразнили его видимостью свободы — ведь мысли могут летать туда и сюда, возможно, подниматься к чуждым небесам, вплетаясь в потоки теплого, веселого как смех ветра. Вот только самому Дичу не сбежать, даже не закрыть глаза на видимое вокруг. Маслянистая грязь, острые черные камни, проткнувшие подошвы гнилых сапог; ужасно промозглый воздух, стянувший кожу, покрывший ее пленкой — словно сам этот мир болен лихорадкой и истекает потом. Слабые крики — на слух Дича, они как будто доносятся издалека; ближе и громче — скрип массивного механизма из дерева и бронзы, тупой лязг цепей.

Вперед и вперед, но шторм сзади все приближается, туча громоздится над тучей, стальные и серебристые шкворни пронизывают их сверху донизу. На пленников начал сыпаться пепел — сейчас он валится без перерывов, холодный словно снег, но не тающий. Хлопья смешиваются с грязью, так что кажется — они шагают по полям шлака и мусора.

Дич не отличался хрупкостью и слабостью, хотя и был колдуном. В прошлой жизни его грубое лицо вызывало ассоциации скорее с вором или ночным налетчиком. Да, его черты были тяжелыми, угловатыми, почти звероподобными. Он силач — но здесь, на цепи Бремени, это не дает преимуществ. Только не в темной душе Драгнипура.

Тяжесть была необоримой — и все же он боролся. Путь казался бесконечным, он вопиял голосами безумия, и все же Дич держался за душевное здоровье, как утопающий держится за веревку. Он тащится вперед, шаг за шагом. Железные кандалы стерли ноги до крови. Боли не видно конца. Завязшие в грязи фигуры шевелятся по сторонам; за ними в сумраке смутно видны другие, бесчисленные другие.

Есть ли утешение в общей судьбе? Вопрос этот — приглашение к истерическому смеху, к падению в ласковое забытье безумия. Нет, вполне очевидно, что утешения нет. Ясно, все они разделяют общие черты — глупость, невезучесть и упрямую неосторожность; но эти черты не способствуют формированию дружбы. К тому же спутники имеют обыкновение меняться в мгновение ока — один несчастный дурак сменяет другого со скоростью песчаного вихря.

Налегай на цепи, приводи Бремя в движение! Кошмарное бегство не оставляет времени и сил на беседы. Поэтому Дич не обратил внимания на руку, опустившуюся на плечо. Один раз, второй. В третий раз рука ударила с силой, заставившей колдуна пошатнуться. Он выругался и повернулся, сверкнув глазами на нового спутника.