Охотники за Костями (ЛП) - Эриксон Стивен. Страница 130

Демон Серожаб шлепал рядом, волоча раздувшееся брюхо по пыли. Он лениво мигал всеми четырьмя глазами, не делясь мыслями, но посылая Л'орику едва слышимый поток сочувствия. Магу от этого было лишь тревожнее.

Он вздохнул: — Знаю, друг мой. Если бы я научился спокойно проходить по земле, не обращая внимания на всё противоестественное, великое и малое! Думаю, такое приходит после череды неудач. В Рараку, в Куральд Лиосане, с Фелисин Младшей… о боги, что за скорбный список. Я не сумел помочь и тебе, мой Серожаб…

— Не особенно важно, — сказал демон. — Брат, я хочу рассказать сказку. На заре истории клана, много столетий назад, родился новый культ — будто газовый пузырь поднялся из глубины. Избранный им бог был наиотдаленнейшим, наинепостижимейшим из всего пантеона. Этот бог, по сути, был равнодушен с жизни моего клана. Этот бог не говорил со смертными, не вмешивался в их дела. Нездорово. Вожди культа объявили себя голосами бога. Они сочиняли законы, правила, запреты, проклятия, наказывали за непослушание, отступничество и споры. Все происходило скрытно, мало — помалу, пока культ не достиг господства и, с господством, абсолютной власти.

Ужасное насилие, великие преступления творились во имя молчаливого бога. Приходили все новые вожди, все сильнее извращая суть ловкими словами, произносимыми во имя амбиций и желанного единства. Целые пруды были отравлены. Другие осушались, их ил засыпался солью. Они давили яйца. Разрубали на куски женщин. Мой народ погрузился в рай ужаса, а законы благословляли пролитие крови во имя великой нужды. Лживое сочувствие — и леденящий блеск в очах. Спасения не было, и каждое новое поколение страдало пуще прежнего.

Л'орик искоса поглядел на демона. — И что случилось?

— Семь великих воителей из семи кланов отправились на поиски Молчаливого бога, желая установить, действительно ли он благословил все творимое во имя его.

— И они нашли своего бога?

— Да, и также нашли причину его молчания. Бог умер. Он умер с пролитием во имя его первой капли крови.

— Понимаю. И какую важность ты нашел в легенде, пусть и не особенную?

— Может быть, такую: существование многих богов привносит в жизнь смертных великую сложность. Но и наоборот: если бог один, это отрицает сложность. Побуждает сделать мир проще. Это не вина бога, а ошибка его приверженцев.

— Если богу не нравится то, что творят во имя его, он должен действовать.

— Но если каждое преступление "во имя его" крадет его силы… боюсь, что вскоре он не сможет действовать и погибнет.

— Ты пришел из странного мира.

— Да.

— Я нахожу эту сказку очень беспокоящей.

— Да.

— Серожаб, перед нами дальнее путешествие.

— Я готов, брат.

— В том мире, что известен мне, — сказал Л'орик, — многие боги питаются кровью.

— И многие смертные.

Верховный Маг кивнул. — Ты уже попрощался?

— Попрощался.

— Тогда покинем здешние места.

Филиад показался у входа в кузницу, привлекая внимание Баратола. Кузнец еще пару раз покачал меха, снял кожаные рукавицы и поманил парня внутрь.

— Верховный Маг ушел. С гигантской жабой. Я видел, как дырка открылась в воздухе. Из нее полился ослепительный свет, они просто пропали внутри, и дырка захлопнулась!

Баратол перебирал коллекцию железных прутов, пока не обнаружил подобающий его замыслу. Перенес его на наковальню. — Он оставил коня?

— Что? Нет, провел под уздцы.

— Плохо.

— И что теперь?

— Ты о чем?

— Ну… э… обо всем.

— Иди домой, Филиад.

— Да ну? О. Ладно. Понял. Увидимся.

— Не сомневаюсь, — сказал Баратол, надевая рукавицы.

Едва Филиад вышел, кузнец взял щипцы и положил прут в горнило, начав качать меха ногой. Четыре месяца назад он обменял последние из краденых аренских монет на здоровенную кучу угля; запасов хватит как раз на его последнюю работу.

Т'лан Имассы. Одна кожа и кости. Быстрые и смертельно опасные мастера засад. Баратол все эти дни размышлял об их особенностях, о способах сражения, ибо подозревал — ублюдки еще попадутся на пути.

Секира способна нанести большую рану, если крепко ударить. Но у них кремневые мечи — длинные, заостренные. Встав за пределами досягаемости, они…

Похоже, он нашел решение проблемы.

Кузнец все качал меха, пока не удовлетворился белизной пасти горна. Следил, как железо принимает оттенок небесной голубизны.

— Сейчас мы следуем змее, что выводит к лагерю собирателей черного зерна на берегу озера; потом мы два дня идем по плоскому камню до другого лагеря, самого северного. То, что за ним, принадлежит и подвижному, и ненайденному.

Семар Дев оглядывала длинную извилистую цепь камней слева и снизу от них. Каждый камень окружен коркой серых и зеленых лишайников, "кораллами" пыльного мха и клочками красных цветочков. Между ними более темные разновидности мхов, сырых и мягких. На тропе, по которой они двигаются, покров растительности содран, открывая розовый неровный гранит. Повсюду видны упавшие с утесов плоские гранитные глыбы. Тут и там в трещинах проглядывают черные лишайники, подобные акульей коже. Она заметила сброшенные во время брачного сезона оленьи рога, обглоданные на концах мышами. Да, надо помнить — в природе ничего не пропадает зря.

В расселинах скал выросли черные ели, частью давно уже засохшие; на более солнечных местах лежат плоские можжевельники, а края этих зарослей окаймлены черничниками и зимозеленниками. На вершинах морщинистых, бесформенных тесов стоят, словно часовые, пихты.

Суровый и опасный пейзаж, не принимающий идеи о господстве человека. Изо всех виденных Семар Дев мест это выглядело самым древним. Оно неприветливее даже глубин Джаг Одхана. Говорят, что под любой поверхностью мира, будь то море или пустыня, луг или чаща, таится твердый камень, сплющенный и скривленный незримым давлением. Но здесь — здесь всякая возможная кожура соскоблена, обнажая жилистые мускулы.

Эта страна соответствует Карсе Орлонгу — воину, сбросившему все оковы цивилизации, кому мышц, воли и тайного напряжения. А анибар Лодочник, по странному контрасту, кажется случайным прохожим, почти нахлебником — каждое движение пугливо, будто отягощено чувством вины. На этом ломаном, обнаженном выходе скал, среди чистых озер и корявых лесов Лодочник и его племя собирают черное зерно и шкуры зверя, рвут тростники, сдирают березовую кору для изготовления корзин и плетней. Слишком робко, чтобы изуродовать это место, чтобы объявить себя его покорителями.

Что до нее самой — ей на разум приходят идеи о невырубленном лесе, о все еще полных рыбой водоемах, о более эффективных способах сбора урожая зерна — его надо обмолачивать, складывать в длинные долбленки анибаров и молотить более тщательно ударами пестов. Она умеет думать лишь о ресурсах и наилучших способах их добывания. С каждым днем это казалось все менее достойным.

Они продвигались по тропе во главе с Лодочником. Карса шел за ним, ведя коня. Семар Дев предоставлялась возможность созерцать конский круп и мотающийся хвост. У нее ломило ноги, каждый шаг отдавался болью в спине — должны быть способы ослаблять сотрясение, думала она, может быть, многослойные стельки и подошвы. Надо додумать на досуге. И эти тигровые мухи… Лодочник срезал ветки можжевельника, привязав шарфом так, что они торчали перед лицом и спускались по шее. Вроде бы это работает, но выглядит он смешно. Ее искушал соблазн отринуть гордость и нарядиться так же. "Ладно, потерпим".

Карса Орлонг двигался так, словно путешествие превратилось в некий квест. Его ведет желание свершить месть, и неважно, кто станет ее объектом, в каких условиях. Она начала понимать, каким устрашающим может быть варвар, и понимание питало в ней растущее восхищение. Она уже почти верила, что этот муж способен прорубить дорогу сквозь воинство всех богов мира.

Они отклонились, выйдя на болотистую почву, где сквозь мхи пробивались зазубренные пальцы упавших сучьев. Справа стоял скрюченный столетний дуб, помеченный шрамами от молний; молодая поросль под его ветвями давно погибла, как будто часовой выделял некий яд. Слева возвышалась стена вывороченных сосновых корней высотой с Карсу. Стволы сосен лежали в черном пруду.