Хроники Тамула. Трилогия - Эддингс Дэвид. Страница 60

– Не согласишься ли выслушать совет, друг мой? – спросил Оскайн.

– Охотно.

– Я бы посоветовал тебе рассматривать свой визит в Сарсос как отдых и на время забросить подальше свою теологию. Гляди по сторонам, но пусть то, что тебе не понравится, обойдется без твоих комментариев. Империя была бы в высшей степени довольна, Эмбан, если бы ты так и поступил. Прошу тебя, не тревожь стириков. Они народ чувствительный и едкий, да к тому же обладают способностями, которых мы не можем постичь до конца. Так что давай не будем вызывать вспышек, которых легко можно избежать.

Эмбан открыл было рот, словно собираясь резко ответить, но затем в его глазах появилось беспокойство, и он явно передумал.

Спархок коротко переговорил с Оскайном и Сефренией и решил, что большинство рыцарей церкви вместе с пелоями станет лагерем под стенами города. Эта предосторожность поможет избежать неприятных случайностей. Энгесса отослал атанов в гарнизон к северу от городских стен, и эскорт, окружавший карету Эланы, въехал в город через никем не охраняемые ворота.

– В чем дело, Халэд? – спросила Сефрения у оруженосца Спархока. Юноша, хмуря брови, озирался по сторонам.

– Конечно, это не мое дело, леди Сефрения, – сказал он, – но разве разумно здесь, на севере, строить дома из мрамора? Зимой в них, должно быть, на редкость холодно.

– Он так похож на своего отца, – улыбнулась Сефрения. – Сдается мне, Халэд, ты разоблачил один из наших тщеславных трюков. Видишь ли, на самом деле наши дома выстроены из кирпича. Они лишь отделаны мрамором, чтобы придать красоту нашему городу.

– Леди Сефрения, даже кирпич недостаточно хорошо сохраняет тепло.

– Только не тогда, когда строишь двойные стены, а пространство между ними заполняешь футовым слоем штукатурки.

– Но на это нужно много сил и времени.

– Ты бы немало удивился тому, как много сил и времени могут затратить люди, чтобы потешить свое тщеславие. Кроме того, Халэд, мы ведь всегда можем немножко сжульничать, если в том будет нужда. Наши боги обожают мрамор, а мы хотим, чтобы они чувствовали себя здесь как дома.

– А дерево все же практичнее, – упрямо сказал он.

– Конечно, Халэд, так и есть, но оно такое обыденное. Нам нравится быть не такими, как все.

– Да, уж это вам вполне удалось.

Сарсос даже пах иначе. Во всяком эленийском городе ощущались неприятные испарения – смесь сажи из дымящих труб, гниющего мусора и зловония из примитивных и плохо очищавшихся сточных ям. В Сарсосе же пахло розами. Стояло лето, и повсюду были небольшие парки и скверы, усаженные розами. Лицо Эланы стало задумчивым, и Спархок внутренним взором провидел обширную программу общественных работ, которые предстоят в будущем эленийской столице.

Архитектура и расположение зданий в городе были тонко продуманны и в высшей степени сложными. Улицы были широкими и по большей части прямыми – если только жители города не нарушали их упорядоченность по каким-то эстетическим причинам. Все дома были отделаны мрамором и по фасаду украшены изящными белоснежными колоннами. Это был совершенно не эленийский город.

И обитатели его выглядели странно не по-стирикски. Их сородичи на западе носили мешковатые одеяния из белого домотканого холста. Такая одежда настолько широко была распространена среди западных стириков, что стала как бы их отличительным знаком. Стирики Сарсоса одевались в шелка и лен, и хотя они тоже отдавали предпочтение белому цвету, встречались и другие оттенки – синий, зеленый, желтый, а иногда и ярко-алый. Стирикских женщин на Западе видели редко, но здесь их было множество. Они тоже одевались ярко и вплетали в волосы живые цветы.

Однако куда больше бросалось в глаза различие в поведении и манере держаться. Стирики Запада были скромны, даже пугливы, как олени. Они казались слабыми – слабость должна была смягчить эленийскую агрессивность, хотя именно она частенько лишь больше разъяряла эленийцев. Сарсосские стирики были какими угодно, но только не слабыми. Они не ходили с опущенными долу глазами, не говорили тихим неуверенным голосом. Они были напористы. Они громко спорили на перекрестках и громко смеялись. Они расхаживали по широким улицам своего города с высоко поднятыми головами, как бы гордясь тем, что они – стирики. О различии между западными и Сарсосскими стириками яснее всего говорило то, что дети свободно играли в парках, не испытывая ни малейшего страха.

Лицо Эмбана закаменело, ноздри раздувались от гнева. Спархок очень хорошо понимал, отчего патриарх Укеры так раздражен. Честность принуждала его признаться, что и сам он разделяет это раздражение. Все эленийцы были убеждены, что стирики – низшая раса, и рыцари церкви, несмотря на свое обучение, в глубине души тем не менее разделяли это убеждение. Спархок ощущал, как в его сознании рождаются непрошеные мысли. Как смели эти надутые громогласные стирики возвести город намного прекраснее того, что под силу построить эленийцам? Как смеют они процветать, быть счастливыми? Как смеют они вышагивать по этим улицам с таким видом, будто они так же хороши, как эленийцы?

А затем Спархок перехватил печальный взгляд Данаи и отшвырнул прочь эти мысли, свое невысказанное раздражение. Он крепко взял в узду свои неприглядные чувства и внимательнее всмотрелся в их истоки. То, что он увидел, ему не понравилось. Покуда стирики были слабы, покорны, жили в нищенских халупах, он был готов первым ринуться на их защиту, но сейчас, когда они прямо и дерзко смотрели ему в глаза, вызывающе не склоняя головы, он испытывал сильный соблазн хорошенько проучить их.

– Трудно, не правда ли, Спархок? – мрачно осведомился Стрейджен. – Мое незаконное происхождение всегда вызывало у меня ощущение некоторого родства с угнетаемыми и презираемыми. Умопомрачительная смиренность наших стирикских братьев так воодушевляла меня, что я даже выучил их язык. И все же я должен признаться, что эти люди выводят меня из равновесия. Они все так омерзительно довольны жизнью.

– Стрейджен, иногда меня просто мутит от твоей цивилизованности.

– Мой бог, да мы как будто нынче не в духе?

– Извини. Я просто только что обнаружил в себе качества, которые мне не по душе. Это не улучшает настроения.

Стрейджен вздохнул.

– Эх, Спархок, всем нам лучше бы никогда не заглядывать в собственную душу. Не думаю, чтобы хоть кому-то понравилось то, что он там найдет.

Не один Спархок испытывал затруднения, глядя на Сарсос и его обитателей. Судя по лицу сэра Бевьера, он был раздражен еще сильнее прочих. В его глазах читалось потрясение – и даже гнев.

– Слыхал я как-то одну историю, – обратился к нему Улаф в той обезоруживающей манере, которая яснее всяких слов говорила о том, что сэр Улаф намерен высказать свою точку зрения; впрочем, это было одно из главных свойств сэра Улафа – он раскрывал рот в основном для того, чтобы изложить свою точку зрения. – Так вот, собрались как-то дэйранец, арсианец и талесиец. Дело было давно, так что все они говорили еще на своих родных наречиях. Так или иначе, они заспорили о том, на котором из этих наречий говорит Бог. В конце концов они решили пойти в Чиреллос и попросить архипрелата, чтобы он задал этот вопрос самому Богу.

– И что же? – спросил Бевьер.

– Что ж, всем известно, что Господь всегда отвечает на вопросы архипрелата, так что очень скоро они получили ответ, и их спор был улажен раз и навсегда.

– Ну, и…

– Что – «ну и»?

– На каком наречии говорит Бог?

– На талесийском, Бевьер, а как же иначе? Всем это давным-давно известно. – Улаф был из того сорта людей, которые способны говорить такое с совершенно невозмутимым видом. – Это, впрочем, неудивительно. До того, как заняться делами вселенной, Господь был генидианским рыцарем. Бьюсь об заклад, ты этого не знал, верно?

Бевьер мгновение непонимающе таращился на него, а затем рассмеялся с некоторым смущением.

Улаф глянул на Спархока и едва заметно подмигнул. В который раз Спархок вынужден был отдать должное своему талесийскому другу.