Смерть волкам (СИ) - Чеблакова Анна. Страница 48

— Холодно же, — пояснила она, прижимаясь к нему. Потом она вновь поцеловала его, горячо и нежно, и он шумно вздохнул, когда её грудь прижалась к его груди.

3

Потянулись ясные, прохладные зимние дни. Мало-помалу Тальнар привыкал к жизни в подземном городе, хотя разбираться в его бесконечных и запутанных коридорах научился далеко не скоро. Впрочем, память у него была хорошая и вскоре он выстроил у себя в голове примерный план города.

В четырёх из восьми стен вестибюля находились такие же арки, как и та, что вела сюда; от них начинался путь в жилые помещения. Это были маленькие и большие комнаты, соединённые сложной сетью тоннелей, переулков, ходов, иногда — просто лазов, вырубленных в стенах. Оборотни занимали лишь малую толику некогда большого города. Самая лучшая комната, конечно, принадлежала Кривому Когтю. Там находилось удивительное сокровище, найденное в пещере: оставшийся, очевидно, ещё со времён Меркании большой камень-опал, светящийся голубым светом. Остальные оборотни жили гораздо кучнее: впятером или вшестером в одной комнате. Был также и лазарет, куда на время переселяли больных и раненых.

В восьмиугольном вестибюле происходили самые важные события. Здесь было восемь колонн, у подножий которых на очагах готовили пищу (разводить костры снаружи было строжайше запрещено, ведь дым там, где никто не селился, мог привлечь ненужное внимание). Здесь проходили собрания. Здесь наказывали и награждали. Здесь, наконец, оборотни проводили каждое полнолуние. В эти ночи Кривой Коготь забирался на тот же большой квадратный пьедестал, на котором он выступал с речами в другие дни, и в обличье волка следил за своими подопечными

Амбициям Кривого Когтя можно было только позавидовать. Горькое, несчастливое детство, безрадостная и голодная юность, ненависть и страх окружающих только усугубили его природную злобу. С юных лет он мечтал жить так, чтобы ни от кого не зависеть и ни в чём не нуждаться. Кривой Коготь слабо умел читать, а писал только печатными буквами и с частыми ошибками, но он был дьявольски умён, хитёр, силён как дикий зверь, отчаянно храбр и вдобавок к этому обладал недюжинной наглостью. Большего, как он считал, для исполнения его мечты и не требовалось. А мечтой его было ни много ни мало захватить власть в Бернии. На первый взгляд это казалось совершенным безумием, но Кривой Коготь в придачу ко всем своим достоинствам имел способность, которой больше не было ни у одного оборотня в его стае. Он превращался легко и быстро, без боли, и, превратившись, полностью контролировал себя. Вдобавок огромной силой своей воли он управлял другими волками. По одному его велению эта орда могла вырваться наружу и пронестись, подобно вихрю, по горам вниз, в степь, где посреди пыльных пространств спали маленькие городки. Именно сейчас это ему было не надо; пока он просто не давал им истреблять друг друга. Нужно было затаиться, уйти в тень. Усыпить бдительность егерей, которых взбудоражило исчезновение проклятого Лантадика. Накопить сил, обращать потихоньку потерявшихся и отбившихся от дома, распространить оборотней по всей Бернии, и вот тогда — только тогда! — ударить. Он знал, что удар будет сокрушительным. Четыре раза за последние полвека сотрясали старушку Бернию одна гражданская война за другой; страна стонала, дрожала, но выстаивала раз за разом. Она и теперь ещё цела, но ослаблена, лежит в разрухе, из которой вряд ли скоро выберется. Как раз сейчас и нужно напасть.

Конечно, очень немногие знали этот план до конца. Это были Морика, Щен, Барен, ещё некоторые другие. Но в то же время Кривой Коготь поведал кое-что и простым членам его стаи. Спору нет, оратор он был великолепный, и к тому же умел так чувствовать настроение стаи, что всегда знал, что и когда говорить. И потому яд, который он вводил в измученные души, был так действен и распространялся так быстро.

Он говорил без устали о злобе и ненависти, которые питают люди к тем, кто отличен от них, об ужасах ликантрозориев, о смерти без пощады и без промедления, которой люди подвергнут любого оборотня, какого сумеют поймать. О том, что нападение — лучшая защита, а, значит, надо напасть, и тогда люди заплатят за всё. Он призывал кусать, обращать, убивать, наводнить всю страну, весь материк, весь мир оборотнями, и вот тогда настанет царство справедливости. Нет, он никогда не говорил об оборотнях как об отверженных. В его речах вервольфы представали всегда униженными, но достойными господства. Слушая его речи, Тальнар не раз ловил себя на мысли, что к его ненависти примешивается толика восхищения. Одну из речей Когтя он запомнил надолго — наверное, потому, что в этом выступлении Коготь впервые заговорил о чём-то вроде вознаграждения.

Началось всё, как обычно — снова звучали слова о мести, борьбе, расплате, о грязной человеческой крови и зарезанных волчатах. Потом Кривой Коготь переключился на то, что будет после победы оборотней. Краски, которыми он описывал светлое будущее оборотней, были слишком густыми, но очень заманчивыми. Оборотни получат все права, люди же их лишатся. Ликантрозории будут уничтожены и сровнены с землёй. Все жители Бернии, до последнего ребёнка, будут обязаны стать оборотнями. Многие, конечно, погибнут — но разве возможна революция без жертв? А если какая-то из соседних держав попробует вмешаться, то оборотни с лёгкостью остановят её — в их руках будет всё оружие, какое найдётся в Бернии. Когда Кривой Коготь говорил об этом, его глаза сверкали, как огонь, и своими речами он зажёг в глазах слушавших его оборотней такое же пламя. Полузвери смотрели на него, и видели ослепительное солнце, победно поднимающееся над мрачной трясиной, куда их загнали люди. Постепенно обстановка накалялась, раздавались бессвязные возгласы, скрип зубов, хруст суставов пальцев, и вот наконец, стоило Кривому Когтю сделать перерыв в своей речи, чтоб перевести дыхание, как со всех сторон понёсся, словно ураган, целый сонм яростных, горестных, воинственных воплей:

— Отомстим!

— Они заплатят за всё!

— Приказывай, вождь!

— Мы пойдём за тобой! Приказывай, вождь!

Кривой Коготь словно бы парил над этой толпой, всю волю которой он держал в своих полутора кулаках. Его лицо перекосилось горделивой улыбкой. Нет, не зря он пятнадцать лет прятался по лесам и горам, цепенел от холода, дрожал от лихорадки, грыз землю от голода, прятался и попадал под пули — за минуту такого торжества можно отдать что угодно! Вопли беснующихся вервольфов были для него самой сладкой музыкой, и он наслаждался ею с улыбкой на лице.

Но вот его улыбка увяла. Сильные руки медленно опустились. Статуя торжества превратилась в статую отчаяния, и эта перемена была столь поразительной, что крики оборотней стихли, и в зале воцарилось потрясённое молчание. Кривой Коготь поднял голову и снова посмотрел на стаю.

— Многие из нас, — в голосе его зазвучала печаль, — многие из нас погибнут в этой борьбе. Им не увидеть того, что увидят выжившие. Мы отомстим за каждую каплю крови — но нам нет нужды горевать.

Он обвёл притихших слушателей горящими глазами.

— Да, нам нет нужды горевать, — повторил он, — ведь мы — не такие, как все. Только в нас есть бессмертие. Потому что только в нас есть часть великой силы — силы Луны!

Он резко вскинул левую руку, сжатую в кулак, к своей мускулистой груди, и большинство оборотней медленно, бездумно повторили этот жест.

— Чувствуете эту силу? — громко спросил Кривой Коготь. Тальнар, стоявший опустив руки, почувствовал, как от этого голоса волк в его сердце зашевелился, как плод, реагирующий на голос матери. — Чувствуете её? Да… Незачем и спрашивать. Вы чувствуете её всегда. Когда спите. Когда охотитесь. Когда слушаете меня. Она всегда с вами. Ваша сила. Ваш волк.

Он медленно отнял сжатую в кулак руку от груди и поднял её вверх.

— Эту силу нам дала Луна! — воскликнул он, и эхо подхватило его слова. — Луна — вот кто настоящий наш вождь. Я — лишь посредник. Но кто ещё из вас может говорить с ней, кроме меня?