Личный демон. Книга 1 (СИ) - Ципоркина Инесса Владимировна. Страница 28

Наверное, Катерина обижала Яшу ненароком вырывавшимися «Ты прям как мой Витька!» Наверное, он тоже пытался ее обидеть — правда, Катя не помнила, чем именно. Его умение обижать еще не вошло в полную силу, в ту жестокую силу, которую тридцатилетняя женщина встречает в мужчине одних с нею лет. И то, что Катерина не могла всерьез обидеться на Яшу, обижало его вдвойне.

Словом, они сумели разочаровать друг друга так основательно, что повзрослели за эти месяцы на несколько лет. Катя ощутила в себе материнские чувства к юному любовнику — настолько материнские, что лишь порадовалась, когда Яша, изнывая от неловкости, признался: у него появилась девушка. Огромным усилием Катерина удержалась от расспросов: кто она? Где учится? Кто ее родители? Сколько ей лет? И понимает ли эта соплячка, как ей повезло — встретить такого отличного парня?!

Яша исчез из катиной жизни — а впереди простерлась такая замечательно прочная, безводная и безжизненная пустыня, абсолютно не похожая на бурное море страстей, что Катерина вздохнула с облегчением. Довольно с нее попыток полюбить или хотя бы поиграть в любовь с другими стрекозами-попрыгуньями. Она муравей, сомнений больше нет. Муравьи тащат в дом припасы, вяжут свитера и салфеточки, собирают кулинарные рецепты и мелочно интригуют на рабочем месте. У муравьев всегда слишком много дел, чтобы бросаться очертя голову в омут желаний и фантазий. И они, вопреки басне Крылова, всегда готовы посочувствовать непутевым стрекозам, одолжить им толику своих припасов, дать целый ворох бесполезных наставлений. Вот почему муравьи кажутся такими отзывчивыми и добродетельными. Даже чересчур добродетельными. Как будто в них вселился ангел.

— Теперь ты понимаешь, почему я считаю одержимость ангелом куда большей проблемой, чем одержимость демоном? — невинным голоском пропела Наама. — Представляешь, если бы в тебя вселился ангел? Да еще какой-нибудь ангел огня и ветров. Между прочим, сезон пожаров уже начался. И, похоже, тянет дымком. Это не у тебя что-то горит? Или ты сама горишь? А, Китти?

Катя очнулась от нахлынувших воспоминаний, держа в одной руке сломанный нож, в другой — поцарапанную разделочную доску. Прямо как воин посреди рукопашной — с изрубленным щитом и мечом, пришедшим в негодность. Осталось только сообразить, с кем воюем, мрачно подумала Катерина. С кем и за что.

Неужели я стану воевать с любовницей сына, словно какая-то чокнутая мамаша? Давить на жалость, многозначительно молчать, поджимать рот куриной жопкой, обморочно закатывать глаза — и ради чего? Ради того, чтобы заразить сына смутной тревогой, которую ощущаю, а себя накрутить до состояния «или я, или она»?

— Между прочим, — Цапфуэль пытался говорить холодно, но холодно не получалось. Получалось злорадно. — Между прочим, скоро она будет здесь. Мы решили, что вам нужно встретиться и поговорить.

— Думай скорей, Китти. — Кошка почти хихикала. Не будь Катерина в таком раздрае, она бы вдоволь насладилась зрелищем хихикающей кошки. — У тебя пять минут! Правда, здорово мы с Цапфуэлем придумали?

— Я. Не. Китти! — слова падали, как падают в пыль первые тяжелые капли дождя. — Нет больше Китти, Наама. Я справлюсь сама — без вранья.

Теперь уже ангел довольно ухмыльнулся, зато демон скривился, точно рюмку святой воды жахнул. Конечно, Нааме обидно, что Катя отказывается от лучшего инструмента выживания, предложенного матерью обмана. Да еще в такой выигрышный момент. Конечно же, эти двое заключили пари и сейчас, обмениваясь заговорщицкими взглядами, ждут катиного выбора. Как дети, ей-богу…

— Не сердись, — устало бросила Катерина обиженному демону. — Китти пора знать свое место. К тому же она ничего не решает, а только тянет резину и все еще больше запутывает.

Ну все, Наама надулась. Конечно, Катя не слишком справедлива к древнему альтер-эго: ложь не раз спасала простофилю Кэт в аду Нью-Провиденса. И кто знает, что через пять минут пригодится ей, Кате — правда или ложь? Врать стыдно, а правду говорить нестерпимо. Какая глупость, в самом деле: женщина, связь с моим сыном может быть опасна для вас, потому что вы старше его на двенадцать лет. Уважаемая, вы на Зодиаке помешались? Нет, девушка, я прошла через этот опыт, когда мой сын был еще маленьким, а мое желание жить полной жизнью — большим. Тогда-то я и поняла чувства женщины, застрявшей на полоске суши, по которой день и ночь лупит морская волна. Какая волна, дамочка, вы все-таки спятили, а, привет, Витя, я тебя давно жду, мы тут с твоей мамой беседуем, привет, мам, у меня все зашибись, чего и тебе желаю, ну все, не жди меня, мама, хорошего сына, буду завтра, поздно и навеселе. Пока, мамуль.

И они уйдут, а ты останешься, как дура, со своей нелепой и никому не нужной откровенностью.

Звонок. Время истекло, пора выбирать. Не между добром и злом, а между собой и тем, кто никогда не проигрывает и никому не кажется нелепым.

Катерина, задрав подбородок (так всегда делала Китти, чтобы войти в боевое настроение — почему бы не попробовать?), открыла дверь.

На пороге стояла… Апрель. На этот раз на ней было вполне современное платье — черно-белое в огурцах, совсем летнее, тонкий узор, вспыхивая крапинками и листочками, удивительно напоминал разводы пепла на белом снегу — скоропись огня и льда. В руке у Апрель была катина сумка с продуктами. Забрезжила надежда: значит, это не она! То есть Апрель здесь из-за катерининой рассеянности, а витькина возлюбленная — не Апрель, раз так, то пусть будет кем угодно, лишь бы не богиней безумия.

— Вот, ты у Таточки забыла, — не здороваясь, деловито сообщила Апрель, протягивая Кате сумку. Катерина радостно закивала и уже открыла рот, чтобы разразиться благодарственным монологом… — А Витя дома?

Катерина медленно-медленно закрыла глаза. В голове ее, вращаясь и бликуя разными цветами, словно заставка на экране компьютера, крутилась длинная фраза из романа «Любовь во время чумы»: «Трансито Ариса была свободной сорокалетней женщиной, и ничтожное существование, которое она влачила, ни в коей мере не удовлетворяло ее природного стремления к счастью, а потому она переживала любовные дела сына как свои собственные». Любовные дела сына как свои собственные…

Катя подождала минуту или две, пока цитата из Маркеса не растворится в темноте, пока самый оттиск реальности, зеленоватый, будто полярное сияние, не потускнеет на внутренней поверхности век. Апрель терпеливо ждала.

Очевидно, она постоянно сталкивается с подобной реакцией, подумала Катерина. Рядом с нею все ведут себя как бог на душу положит — вернее, как на душу положит богиня. Богиня безумия. Потом им всем приходится расплачиваться за краткие мгновения, ну хорошо, за краткие часы свободы. И тогда уж они — нет, мы! — мы начинаем закрывать глаза и пережидать растворение оттиска реальности на сетчатке глаза, мучительно надеясь, что и сама реальность как-нибудь растворится и утечет себе вдаль с весенними ручьями.

Пора оставить эти надежды и прийти в себя. Да, твой сын связался с богиней безумия — но разве в то же время с нею не связалась ты? Ты боялась, чужой возрастной кризис крепко шарахнет по Витьке, ранив его нежную мальчишечью душу — можешь на сей счет не волноваться, у богинь не бывает возрастных кризисов. Ты не хотела, чтобы мнимая доступность любовницы повернулась и другой своей стороной: преследованиями, истериками и шантажом — не сомневайся, это существо не станет звонить и сулить суицид, если к ней сей же час не приедут и не займутся сексом с бедной больной женщиной. Разве что твой сын начнет звонить, истерить в трубку и даже бросаться из окна, под поезд, в омут головой. Ты вела себя именно так, попав в сети Мамы Лу. Помнишь?

— Ма, какого черта? — тоскливо поинтересовалась Катя, мысленно отказываясь от всех данных себе обещаний: не прятаться под маской Китти, быть собой, уважать выбор сына, бла-бла-бла.

Против Мамы все отвергнутые средства казались хороши, но слабоваты. Любую маску, любую попытку манипуляции Ма просечет с ходу и высмеет безжалостно. Заставить ее уйти невозможно: Мама Лу вернулась из трехсотлетней дали, вернется и оттуда, куда пошлет ее слабый человеческий язык, что в форме заклинания, что в форме ругательства.