Конан из Киммерии - Говард Роберт Ирвин. Страница 10

Конан сжал ее в объятиях, уронив наземь меч. Гибкое тело отчаянно извивалось в его железных руках. Золотые волосы метались по его лицу, слепя глаза, но ощущение податливой плоти лишало Конана остатков рассудка. Сильные пальцы глубоко вмялись в нежную кожу… между прочим, холодную, точно лед. Казалось, он обнимал не женщину из плоти и крови, но живое снежное изваяние.

Она воспользовалась мгновением и отвернула лицо, прячась от его неистовых поцелуев.

– До чего же ты холодная, – пробормотал он изумленно. – Прямо как лед! Ну ничего, сейчас я тебя отогрею… Уж во мне-то тепла на двоих хватит…

Но девушка завизжала и отчаянным рывком вывернулась из его рук, оставив в них лишь клочок прозрачной тонкой вуали. Отскочив, она повернулась к нему – всклокоченная, тяжело дышащая, прекрасные глаза полны ужаса. Конан так и застыл, изумленный жутковатым зрелищем ее нагой красоты на белом снегу. До него что-то начало доходить…

И вдруг она вскинула руки, простирая их к небесным огням, плясавшим над головой, и вскричала голосом, которого Конану не суждено было забыть:

– Имир!.. Имир!.. Спаси меня, отец мой!..

Конан уже летел в прыжке, протягивая руки, готовый снова ее схватить… И в это время раздался треск, как если бы неподалеку раскололась ледяная гора, и все небо озарилось холодным огнем. Белое девичье тело внезапно окутало голубое пламя, столь яркое, что киммериец вскинул руки, заслоняясь от невыносимого света. Мгновением позже небеса и заметенная снегом земля засияли трескучими белыми пламенами, синими сполохами, морозно-алым огнем. Конан пошатнулся и закричал… Девушки больше нигде не было видно. Сверкающий снег оказался совершенно пуст, лишь над головой играли и метались в сумасшедшей пляске колдовские огни, а далеко-далеко в горах прокатился глухой гром, словно промчалась гигантская колесница, влекомая бешеными конями, чей топот потрясал землю и рождал в небесах эхо.

И тогда у Конана перед глазами все закружилось – полярное сияние, заснеженные холмы – и взорвалось тысячами искрящих огней, а небо завертелось колесом, роняя звезды. Земля под ногами качнулась, потом опрокинулась. Киммериец рухнул в снег и остался лежать неподвижно…

…Вселенная была холодна и темна, солнце в ней погасло много тысячелетий назад, и все же Конан ощутил присутствие жизни. Потом началось землетрясение. Оно длилось и длилось, его трясло и раскачивало, кто-то растирал ему руки и ноги, причиняя такую боль, что в конце концов Конан негодующе заорал и забился, вслепую нашаривая меч.

– Смотри, Хорса, он приходит в себя, – послышался голос. – Ну-ка, надо живо выгнать из него холод, не то он никогда в жизни больше не поднимет меча!

– Он все никак левую руку не разожмет, – проворчали в ответ. – Сжал что-то и не отдает!

Конан открыл глаза и увидел склоненные над ним знакомые бородатые рожи. Его окружали рослые светловолосые воины в меховых одеяниях и кольчугах.

– Конан! – обрадовались они. – Живой, скотина!

– Ради Крома, Ньерд, – прохрипел киммериец. – Скажи мне, я правда живой или мы все погибли и угодили в Вальхаллу?

– Да живые мы, живые, – отозвался золотобородый асир, возившийся с полузамерзшими ступнями Конана. – Мы нарвались на засаду и вынуждены были прорубать себе путь… Потому-то вам и пришлось драться с ванирами без нас. Когда мы подоспели, тела павших едва успели остыть… Мы не увидели тебя среди мертвых, зато взяли твой след и пошли по нему… Имир свидетель, Конан, ну что за нелегкая понесла тебя в эти северные пустоши? Мы много часов разыскивали тебя и еле нашли! А если бы поднялась метель и все замела? Клянусь Имиром, мы…

– Не поминал бы ты Имира через слово, – опасливо косясь на далекие горы, пробормотал кто-то из воинов. – Как-никак это его края, и люди поговаривают, будто этот бог обитает во‑он за теми хребтами…

– Я видел женщину, – точно в полусне проговорил Конан. – Мы бились с людьми Браги на равнине… Долго ли шел бой – не знаю… Я один остался в живых. Еле на ногах стоял от усталости… Все виделось как в тумане… Вы не поверите, все стало обычным и знакомым только теперь… Эта женщина подошла и принялась дразнить меня и насмехаться. Она была прекрасна, точно заледеневшее пламя преисподней… Я посмотрел на нее, и у меня ум помрачился…

Я весь свет позабыл и помчался за ней… Странно, правда? Вы видели ее следы? А великанов в ледяной броне, которых я сразил, – видели?

Ньерд отрицательно покачал головой.

– Мы только твои следы видели на снегу, Конан.

– Ну, значит, я точно спятил, – вздохнул киммериец. – Но я видел ее так же ясно, как вас сейчас. Она была вещественней вас всех, вместе взятых, эта нагая золотоволосая ведьма, удиравшая от меня по сугробам… А когда я все же сгреб ее и стал целовать, она упорхнула во вспышке ледяного огня…

– Бредит, – прошептал кто-то из асиров.

– Да не бредит он! – оборвал юнца воин постарше, чей глубокий взгляд говорил о причастности к древнему знанию. – Он видел Атали, дочь Имира, ледяного исполина! Она посещает поля битв, заваленные мертвецами, и позволяет себя узреть умирающим! Я сам видел ее, когда мальчишкой умирал от ран на поле Вольравен! Я видел, как она шла между убитыми по снегам, и ее нагое тело мерцало, точно гладкая слоновая кость, а золотые волосы нестерпимо сияли в свете луны! А я лежал там и выл, точно издыхающий пес, потому что тяжелые раны не давали мне ползти следом за ней… Она заманивает мужчин с бранных полей в эти северные пустыни, и здесь их убивают ее братья великаны и подносят дымящиеся живые сердца своему отцу Имиру… Так вот, точно говорю вам – киммериец видел Атали, дочь ледяного исполина!

– Ага, прямо так и поверили, – хмыкнул Хорса. – Старому Горму в юности досталось по голове мечом, вот ему и мерещится. Да и Конану, похоже, тоже сегодня крепко по башке надавали – посмотрите только, как измят его шлем! Любого из множества этих ударов с избытком хватит, чтобы крыша поехала. Вот он и побежал за привидевшейся тенью… Он же с юга! И ничего не мог знать об Атали!

– Да, так оно и было, наверное, – устало согласился Конан. – Я с самого начала чувствовал… как странно… Э, а это еще что? О Кром!..

И он смолк на полуслове, глядя на то, что свисало из его по-прежнему крепко сжатого левого кулака. Остальные невольно посмотрели туда же, и рты у асиров потихоньку начали открываться.

В руке у Конана трепетал обрывок накидки. Клочок невесомой вуали, которая не была изделием смертных ткачей…

Бог из чаши

[3]

Стражник Арус дрожащими руками стиснул свой арбалет. Арус почувствовал, как его прошиб холодный пот, когда он увидел на полированном полу страшно изуродованный труп. Встретить смерть в уединенном месте, в полночь – это не слишком успокаивает.

Стражник стоял в бесконечном прямом коридоре, который освещали горящие в стенных нишах огромные свечи. Стены были затянуты черным бархатом, а между бархатными занавесами в нишах за свечами висели щиты и перекрещенное оружие диковинного вида. Тут и там, неясно отражаясь в черных половицах, стояли фигуры дивных богов – статуи, вырезанные из камня или редких пород дерева, отлитые в бронзе, железе или серебре.

Арус содрогнулся. Вот уже много месяцев он нес здесь сторожевую службу, но до сих пор не смог привыкнуть к этому невероятному музею, вместилищу редкостей и антиквариата, дому, который называют замком Каллиана Публико, где выставлены на обозрение раритеты со всего мира. И вот в полуночном одиночестве стоит он, Арус, в огромном безмолвном зале и смотрит на распростертый труп могущественного и богатого человека, которому принадлежал замок.

Даже стражник, при всей его ограниченности, отметил, как удивительно отличается покойный от того человека, который, надменный и всевластный, с глазами, полными чарующей жизненной силы, выехал отсюда с грохотом в своей позолоченной карете на Паллианову дорогу. Люди, ненавидящие Каллиана Публико, едва ли узнали бы его сейчас, когда он лежал, словно разбитая бочка из-под ворвани. Роскошный плащ почти сорван, пурпурная туника перекручена, лицо потемнело, язык высунут из широко раскрытого рта. Полные руки воздеты, словно в жесте отчаяния. На толстых пальцах сверкают перстни с драгоценными камнями.