Железная звезда - Сильверберг Роберт. Страница 6

Осознав, что происходит — уже произошло,— Каттерсон уронил труп и отшатнулся. Отступив на несколько шагов, осел в снег и опустил голову. Люди потянулись к телу; подхватили его, чтобы унести. Мальчишка соскользнул со спины и исчез. Каттерсон остался один.

— Прости,— пробормотал он хрипло.

Некоторое время он стоял на коленях, тряся головой и облизывая губы.

— Отдельное прощение? Мне? Зачем себя обманывать — я один из них. Уже.

Поднявшись с колен, Каттерсон посмотрел на руки — и двинулся вперед. Шел он медленно и безостановочно, нащупывая в кармане бумажку с адресом. Зная, что сдался и не может более ни на что претендовать.

Снежинки не таяли, застревая в волосах, над бледным лицом.

«Выгляжу, наверное, седым стариком».

С Бродвея Каттерсон свернул в сторону Центрального парка. Девственный снег лежал повсюду. Долгая зима вступала в свои права.

— Норт не ошибся,— негромко сообщил Каттерсон белому безмолвию, в которое превратился Центральный парк.— Больше не могу,— сказал он руинам, укрытым снегом.

«Мэлори, 218 Вест, 42-я улица». Спрятав бумажку, Каттерсон зашагал дальше, коченея от холода.

Ресницы прищуренных глаз обросли кристалликами льда, сердце колотилось в горле, подбираясь к губам, склеившимся от голода. Семидесятая, Шестьдесят пятая — запутавшись, Каттерсон прошел сначала по Колумбус-авеню, потом по Амстердам-авеню. Странные имена из прошлого, которого никогда не было.

Прошел, наверное, час, потом другой. Улицы оставались безлюдными. Живые голодали в безопасности своих квартир — и следили за гигантом, оставляющим следы на снегу.

Когда он добрался до Пятидесятой, солнце уже садилось. Чувство голода отступило: для Каттерсона осталась только цель впереди. Свернуть с дороги он уже не мог.

Вот и Сорок вторая улица. Теперь понятно: туда... По темной лестнице — наверх. Каждая площадка, каждая ступень давались как горная вершина, но Каттерсон не отступал.

На пятом этаже все-таки пришлось сесть на ступеньку, отдышаться. Мимо прошел, важно задрав нос, лакей в зеленой ливрее, мерцающей в тусклом свете. На серебряном подносе — жареный поросенок с яблоком во рту. Каттерсон рванулся, но его руки пронизали блюдо насквозь: поросенок и лакей разлетелись мыльными пузырями, канули во тьму и безмолвие.

Еще один пролет. Последняя площадка. На сковороде шипит мясо. Нежное, сочное мясо, заполняющее дыру, где раньше был желудок.

На верхней ступеньке он потерял равновесие; повело назад, но удалось в последний момент ухватиться за перила.

Вот она — дверь. По коридору налево. За дверью шум. Там пируют, и ему пора присоединиться. Каттерсон забарабанил в дверь.

Шум сделался громче.

— Мэлори! Мэлори, открой! Это я, Каттерсон! Большой Каттерсон! Открой, Мэлори, я пришел!

Дверная ручка пришла в движение.

— Мэлори! МэЛори!..

Пол опустился на колени. Когда дверь открылась, он рухнул через порог лицом вниз.

 Абсолютно невозможно

© Перевод В. Вебера.

На детекторе, что стоял в углу небольшой комнаты, засветилась розовая точка. Малер взглянул на грустного путешественника во времени, сидевшего перед ним в громоздком космическом скафандре, и усталым жестом указал на детектор.

— Видите, еще один. Попав на Луну, вы найдете там многих своих коллег. За те восемь лет, что я руковожу Бюро, мне пришлось отправить туда более четырех тысяч человек. Почти по пятьсот в год. Не проходит и дня, чтобы кто-то не посетил наш две тысячи семьсот восемьдесят четвертый год.

— И вы никого не отпустили. Каждый, кто прибыл к вам, тут же отправлялся на Луну. Каждый.

— Да,— твердо ответил Малер, вглядываясь в защитное стекло, скрывавшее лицо пришельца.

Он часто думал о людях, покинувших Землю по его приказу. Взять хотя бы вот этого, маленького роста, хрупкого телосложения, с венчиком седых, мокрых от пота волос. Наверное, ученый, уважаемый человек своего времени, почтенный отец семейства (впрочем, почти все, кто попадал к нему, семьями не обзавелись). Возможно, его знания могли бы принести неоценимую пользу и в двадцать восьмом веке. Возможно, и нет. Но это не имело ровно никакого значения. Так или иначе, его путь, как и путь его предшественников, лежал на Луну, где ему предстояло провести остаток дней в отвратительных, примитивных условиях под куполом.

— Не думаете ли вы, что это жестоко? — спросил старик,— Я прибыл сюда с мирными намерениями, не собираясь причинять вам никакого вреда. Я всего лишь научный наблюдатель из прошлого. Движимый любопытством, я решился на путешествие во времени и не ожидал, что наградой мне будет пожизненное заточение на Луне.

— Весьма сожалею,— Малер встал.

Пора заканчивать разговор, так как его уже ждал следующий гость. Бывали дни, когда они появлялись один за другим. Хорошо еще, что их вовремя засекали.

— Но разве я не могу жить на Земле, оставаясь в скафандре? — торопливо спросил путешественник, чувствуя, что его вот-вот выпроводят из кабинета.— В этом случае также будет исключен любой контакт с атмосферой.

— Пожалуйста, не усугубляйте моего и без того трудного положения,— ответил Малер.— Я уже объяснял, что это абсолютно невозможно. Исключения недопустимы. Уже двести лет, как Земля не знает болезней. За этот период наши организмы утратили сопротивляемость, приобретенную бесчисленными поколениями прошлого. Я рискую собственной жизнью, находясь возле вас, даже несмотря на ваш скафандр.

Малер подал сигнал высоким, мускулистым охранникам. Они ждали в коридоре, закованные в скафандры, которые предохраняли их от инфекций. Приближался самый неприятный момент.

— Послушайте,— нахмурившись, продолжал Малер.— Вы же ходячая смерть. Микробов, гнездящихся в вашем теле, вполне достаточно, чтобы уничтожить полмира. Даже простуда, обычная простуда может лишить жизни миллионы людей. За последние два столетия сопротивляемость болезням практически утрачена. Она уже не нужна человеческому организму. Мы победили все болезни. Но вы, путешественники во времени, появляетесь здесь с их полным букетом. И мы не можем оставить вас на Земле.

— Ноя...

— Знаю. Вы поклянетесь всем святым, что никогда не снимете этот скафандр. Сожалею, но даже слово честнейшего из людей ничто по сравнению с безопасностью миллиардов землян. Мы не можем разрешить вам остаться. Это жестоко, несправедливо, но другого выхода нет. Вы, разумеется, не предполагали, что вас ждет такая встреча. Повторяю, мне очень жаль. Но, с другой стороны, отправляясь в будущее, вы знали, что не сможете вернуться назад, и, следовательно, всецело отдавали себя в руки живущих там.— Малер начал складывать лежавшие перед ним бумага, показывая, что разговор окончен.— Чертовски жаль, но вы должны нас понять. Само ваше присутствие пугает нас до смерти. Мы не имеем права позволить вам ходить по Земле, даже в космическом скафандре. Это абсолютно невозможно. Для вас есть только один путь — на Луну.

Он взглянул на охранников:

— Уведите его.

Стража направилась к старику и по возможности деликатно выпроводила его из кабинета.

После их ухода Малер с облегчением откинулся в пневмо-кресле и прополоскал рот. Длинные речи всегда выматывали его, после них саднило в горле.

«В один прекрасный день я заработаю себе рак от этих бесконечных разговоров,— подумал он.— А это сопряжено с операцией. Но кто, кроме меня, будет всем этим заниматься?»

Из коридора все еще доносились протестующие крики старика. Когда-то Малер готов был уйти с этой работы, испытывая жалость к ни в чем не повинным пришельцам из прошлого. Но восемь лет закалили его.

Впрочем, именно твердость характера Малера послужила причиной его назначения на должность директора Бюро. Работа была тяжелая и требовала от исполнителя сильной воли. Кондрин, его предшественник, был сделан из другого теста и в результате сам оказался на Луне. Возглавляя Бюро всего лишь год, он настолько размяк, что разрешил уйти одному путешественнику. Тот обещал спрятаться в Антарктиде, и Кондрин, полагая, что Антарктида столь же безопасна, как Луна, по недомыслию отпустил его. Тогда-то директором и назначили Малера, и в последующие восемь лет все до единого пришельцы из прошлого — а их набралось четыре тысячи — неукоснительно высылались на Луну. Первым был беглец, ощущенный Кондрином и пойманный в Буэнос-Айресе (его смогли засечь по болезням, охватившим регион от Аппалачей до протектората Аргентины), вторым — сам Кондрин. Работа отнимала много сил, но Малер ею гордился. Возглавлять Бюро мог только сильный человек.