Заклинатель драконов - Сигел Ян. Страница 39

Наблюдая за вором, девушка будто поддается некоему гипнозу, но одновременно в ней возникает и чувство омерзения. Магнетизм этого человека абсолютно реален и очень силен, он добирается до нее, проникая через все преграды колдовства, однако она чувствует, что человек не просто подвластен одной мысли, в достижении его цели им управляет истинная страсть. Он — дух огня, закаленный в аду.

Он был великолепен, — замечает Моргас, будто читая ее мысли. — Великолепный, прекрасный, драгоценный. Это — черная обезьяна с мятущейся душой и лицом героя. Не доверяй ему. Если ему понадобится, он одурачит даже огонь заклинаний.

Ты знаешь его имя? — спрашивает она.

Рьювиндра Лай. Его семья, как предполагают, является ответвлением одного из величайших Домов. Они спаслись при крушении Атлантиды. Они — Заклинатели драконов, в этом и состоит их Дар. Их умилостивливают монархи, с ними советуются волшебники. Рьювиндра самый могущественный в своей семье, но когда он узнал, что драконы обречены на вымирание, то продался Старому Духу, можно сказать, он сделал это, чтобы жить долго, чтобы иметь возможность приручить последнего на земле дракона. С помощью Старого Духа он украл яйцо и где–то спрятал его. Много веков дракон не мог вылупиться, и Рьювиндра Лай спал, ожидая, как принцесса из сказки, когда же заклятие будет разрушено.

И его поцеловали? — спросила девушка, но Моргас не ответила.

В мире Времени, — продолжала она, — яйцо дозревает. Это было в далеком прошлом. Заклинатель творит заклинания, дракон растет. Но Старейший забирает его — делает его своим домашним питомцем, — и Рьювиндру убивают. Вот какова награда за его вероломство.

Кого он предал?

Себя. Кто знает? Может быть, мы увидим его здесь в следующий сезон созревания голов. Тогда ты сможешь, если пожелаешь, поцеловать его.

Он выбирается из пещеры, этот мародер, разоритель гнезд, убийца нерожденных. Рьювиндра Лай. Он стоит на склоне горы и что–то кричит на языке Атлантиды. Внезапно поднимается ветер, вздувая его длинные черные волосы. Из глубины небес вылетел стервятник с размахом крыльев футов в двадцать и с красным родимым пятном на лысой голове. Он приземлился перед человеком, тут же превратившись в маленького согнутого карлика с тем же родимым пятном, уродующим его голову. Они обменялись несколькими словами. Затем карлик вновь принял птичье обличье и вор взобрался на него вместе с похищенным сокровищем. Прежде чем подняться вверх, стервятник издал пронзительный клекот, а затем взмыл над горами и быстро исчез в голубой дали.

Картина меняется, В сводчатом помещении, возможно, это винный погреб, хотя никакого вина не видно, появляется старик. Его лицо не различить в темноте, но девушка знает, что это старик. Она может учуять запах плесени, слегка кисловатый запах старого тела. Факел в руке старика освещает помещение, выхватывая из темноты плиты каменного пола, пятна плесени на стенах, цилиндрическую конструкцию, которая является неким источником, гораздо более древним, чем все сооружение. Он покрыт тяжелой каменной плитой. Старик немного сдвигает плиту, и из щели вырывается красный свет, будто свет из самого жерла вулкана. Оттуда раздаются шипящие, булькающие звуки. И в этот момент они отчетливо видят лицо старика, помертвевшее в алом свете, это — лицо трупа. Затем его окутывает дым и образ исчезает.

Огонь заклинаний затухает, из мрака доносится голос Моргас:

— Дракон находится в яйце, и осколок камня — а это фамильная драгоценность тех, кто спасся, —спрятан в драконе. Во Времени он вырастет и станет больше всех зверей. Его не удержат никакие оковы. Даже он не сможет добиться повиновения этого дракона. С драконом может говорить лишь Заклинатель.

Но девушка думает о старике, на мгновение появившемся в свете подземного пламени. Очертания головы, взгляд, устремленный вниз, удлиненный овал лица и треугольные челюсти, хищный, крючковатый нос. Пепельный оттенок кожи, который не согрел даже красный свет, разумеется, не является свидетельством старости, этот цвет говорит о чем–то другом, возможно, это передается с генами…

К какой расе принадлежит Заклинатель драконов, — допытывается девушка, — почему у него такая черная кожа?

Это не признак расы, это — его судьба, — отвечает Моргас. — Говорят, что один из его предков был обожжен пламенем, вырвавшимся из глотки первого дракона, — обожжен, но не убит. И черная кожа передалась его потомкам.

Так и было ?

Возможно.

А может, и нет, — вступает в разговор Сисселоур со смехом, треском отдающимся в вакууме Времени. Она проводит рукой над огнем заклинаний, и пламя съеживается и угасает.

Если Моргас огромная, толстая, разбухшая, то Сисселоур — скелетоподобная. Она напоминает богомола, почти бесплотное создание, чья крохотная головка и тощая шейка кажутся будто насильно вытянутыми из плеч. Лицо ее будто отступает от вытянутого носа к незаметным щекам и бледным шарам глаз. Волосы спутались в клубок шерстяных ниток и прилипают ко всему, что их коснется. Временами ею овладевает желание казаться молодой и красивой, тогда она красит губы кошенилью и надевает как платья прозрачные лохмотья, которые не скрывают ее тела, выставляя на обозрение плоские сморщенные груди, пустыми мешочками свисающие над ребрами. Иногда она надевает на себя сразу два или три платья, перевязываясь веревками, и предстает карикатурой в стиле классицизма. Волосы же взбивает так, как это делали модели прерафаэлитов. Эту смешную патетическую фигуру можно было бы пожалеть, но ее насекомоподобное лицо слишком лишено человеческих черт, чтобы вызывать сочувствие, а в глазах ее видна вся дегенеративность души. Она настолько же менее опасна, чем Моргас, насколько гадюка менее опасна, чем кобра. Одна — большая, агрессивная, абсолютно пренебрегает камуфляжем, другая — может прятаться в гуще листвы и, не предупреждая, ужалить вас.

Они неразлучны, никчемная Сисселоур лебезит, подхалимничает и насмехается, в то время как Моргас, внешне невозмутимая, верховодит над сестрой, не прилагая к этому никаких усилий. Однако существует невидимая зависимость, не только необходимость кому–то доверять, но и потребность иметь более слабого соперника, товарища, который всегда рядом, кого–то, на кого можно производить впечатление, кого можно подавлять, над кем можно измываться. Королева–ведьма не может царить в пустоте, ей нужны подданные. Во времена вне Времени Сисселоур была и придворным, и советчиком, и другом, и рабом.

— Но теперь у нас есть ты, — говорит Моргас, притягивая к себе девушку, и ее жирная, мягкая рука накрывает маленькое лицо, путешествует по плечам и рукам, исследует грудь. Будто к телу девушки прикасается какое–то вялое, подводное существо. — Такая маленькая, такая хорошенькая… такая молодая. — В том, как она произносит слово «молодая», чувствуется пугающая алчность. — Я так долго, так долго ждала, пока… Это должна была бы быть моя сестра Морган, мой близнец, моя задушевная подруга, но она предала меня. Она потеряла шанс обладать безмерной силой из–за нелепой неудачи. Она влюбилась в радости тела, в отношения с мужчиной, которого нет. Ее голова уже давно гниет здесь. С той поры многие здесь перебывали, но никто не смог занять ее места. Они либо были слабовольны и боялись Дара и всего, что за этим следует, или были навязчивы и гнались за незначительными победами, предаваясь мелким страстям. Была тут одна, которую ты можешь знать — Элаймонд, — но она охотилась за воображаемым привидением. Я дала ей свободу, и ею же созданное зло утянуло ее в Преис–подню. Но ты… Я чувствую в тебе силу, силу зеленых щупальцев какого–то голодного растения. Я накормлю его, дам ему удобрения, и оно вырастет и привяжет тебя ко мне, и мы наконец будем втроем. Три — магическое число, число родства. Ты станешь Морган, моей сестрой, и имя, которым ты звалась прежде, уйдет в сны, исчезнет, как исчезают фантазии.

Нет, — возразила девушка, не то чтобы бросая вызов, а просто — выражая сомнения и тревогу из–за имени, которым они здесь никогда не называют ее, из–за личности, оставленной где–то позади. — Я — не Морган. Я — Фернанда. Фернанда.