Сборник "Чистая фэнтези" - Олди Генри Лайон. Страница 18

Ветка «медвежьей клюквы» качалась, отмечая место, где кроха нырнула в лес. Живет она там, что ли? Дочка лесника?!

Юнец неловко нарушил молчание:

— Ну мы пошли. Я отведу Тиля домой.

— А я знаю, кто ты! — вдруг выпалил молчавший доселе пацан. — Ты к дедушке Леону в гости приехал. Вот я деду скажу — он дядьке Клаусу шкуру отдубит!

Малыш хмыкнул и без уверенности поправился:

— Или отдубасит…

Мускулюс улыбнулся уже по-настоящему, дал мальчишке шутейный подзатыльник и отправился своей дорогой. Поравнявшись с мостом, он споткнулся, удручен скверной мыслью. Что, если парень действительно хотел свести внука Леонарда Швеллера?! И дочь архивариуса он увел?! Да нет, ерунда! Зачем это ему?! Лезут всякие глупости в голову… Скорей бы линька у девиц началась. И закончилась. Вот тогда вздохнем спокойно…

Андреа пожал плечами и двинулся дальше. Когда мост остался за спиной, он сообразил, кого напомнила ему девочка в желтом платье.

— Светлого солнышка, чистой маны! Заходите, мастер колдун, у меня не заперто…

Чужую ману Мускулюс почуял издали. Едва на пригорке за вербами встал бревенчатый домик и кучка сараев, обнесенных высоким плетнем, так сразу и почуял. Дом выглядел записным жильем ведьмы: мох-бородач на стенах, наличники и ставенки густо изрезаны рунами, на двери — узор из ярких перышек. Небось, шепоток-«липучка» держит. Таким наговором хозяйка может менять узор хоть с городской площади. В воздухе таял остаточный запах фильтрума «Лиходверица VI», снятого минуту назад. Это чтоб не ломился кто попало, заробел на пороге. Хозяйка уважала колдовскую этику. Малефику «лиходверица» — комариный чих, но правила хорошего тона требуют…

На крыше, недавно перекрытой заново, топтались заговоренные сапоги, и торчал темпест-флюгер из панциря черепахи-летяги. Полезная вещица. Ветер прочь гонит, град отваживает. А вот гусиных лап с перепонками у домика не было. На птичьих лапах шалаши лесных ягниц кочуют. Без крайней нужды к этой заразе лишь чурихский некрот сунется, любовь за хвост крутить.

А тут, сразу видно, живет ведьма самых честных правил.

— И вам толпу клиентов, душенька. Разрешите представиться: Андреа Мускулюс, консультант лейб-малефициума.

— Мэлис Лимисдэйл, скромная провинциалка. Для вас просто Мэл. Присаживайтесь, мастер колдун. Вам морса? Чайку с полынью?

— Если можно, чаю.

— Было б нельзя, я б не предлагала, — улыбнулась Мэлис, и колдун вспомнил, где встречал эту женщину. Именно она тащила мимо аустерии малолетнего сорванца в лохмотьях, когда малефик выскочил на крыльцо в поисках загадочного старикана.

— Премного благодарен, душенька.

По горнице вскоре распространился пряный аромат заварки: чабрец, полынь, шипшина, вексатосорбена вульгарна… Сидя на лавке, Андреа исподтишка осматривал горенку. Стекла в обоих окошках, стол выскоблен до белизны, печь в углу выложена цветными изразцами. Под стрехой — связки цветов и кореньев. Никаких тебе копченых ящериц, жабьих усиков, пыльцы нетопырей.

Светло и чисто.

Кроме входной, в горнице имелась еще одна дверь в соседнюю комнату. Створки были плотно закрыты, но малефик сразу унюхал: там кто-то есть. Скорее всего, давешний проказник, сын Мэлис. Небось, едва гость на порог, мамаша запирает пострела от беды. На стене, где обычно у «вещих женок» висит образ Х'Ашана Пособника, у хозяйки обнаружилась полка с книгами. Мускулюс готов был поклясться, что узнает кожу, пошедшую на два переплета. Значит, не собрание триолетов Адальберта Меморандума и не фривольные аморалитэ маркизы де Жардин.

Андреа с новым интересом перевел взгляд на хозяйку.

Лет сорок — сорок пять. А со спины и вовсе ягодка! — или это лилльское влияние дает себя знать? Распущенные волосы отливают красноватой медью, спадая до самой талии. Аппетитная дамочка, ничего не скажешь. К такой самая сласть ходить лечиться от злой присухи.

Мэлис обернулась. В изумрудном отблеске ее глаз таилась лукавая хитринка.

— Прошу, сударь. Вам с медом?

— Да, пожалуйста.

Чай оказался исключительно полезен для здоровья. Мускулюс даже пожалел, что он не с похмелья. Вот когда пригодилось бы!

— Вы, мастер колдун, пришли по делу? Или посмеяться над бедной простушкой?

— Ваша проницательность не уступает вашему же гостеприимству, — двусмысленно отозвался малефик. — Считайте, любезная Мэлис, что я пришел к вам погадать.

— Карты, бобы, пивной осадок? На прошлое, будущее? На дорогу дальнюю?

— На прошлое. Примерно пятилетней давности. Когда вашу подругу, Ядвигу Швеллер, приложило в Филькином бору невесть чем.

В соседней комнате начал кашлять запертый малец. Кашлял долго. Странно. Будто взрослел по мере кашля: от детского перханья к подростковому, ломкому уханью. Мэлис встала спиной к двери, за которой надрывался простуженный сын, как если бы желала защитить от неведомой опасности. Ветер пронесся в глазах ведьмы, топча искорки лукавства. Печальная, неприветливая тьма встретила напор взгляда малефика, прогнулась, но выдержала.

Скажем прямо: учитывая «вороний баньши», это удавалось не каждому.

— Это был черный год. Я не люблю о нем вспоминать. И мало чем могу удовлетворить ваше любопытство. Я — слабая ясновидица, но у меня бывают предчувствия. Вы понимаете?

— Да, разумеется.

«Для бедной простушки из провинции она слишком гладко говорит. Правильная речь, изящные обороты. Лоск, замечу, наносной, тонкий, из-под золота местами выглядывает телячья кожа, но все равно…»

— До сих пор казнюсь, что дала Ядвиге себя уговорить. В лесу, будто нарыв зрел. Приспичило двум дурам за ягодками! Я, сорока глупая, оберегами увешалась, наговорами язык до корня стерла… Не помогло. Едва к Ежовой Варежке добрались — нас и накрыло.

— Обеих?

— Интересуетесь, почему я с вами чаи гоняю, а Ядвига, подружка милая, колодой лежит?

— Интересуюсь.

— А ведь вы не сыскарь, мастер Андреа. Сыскарей я за двадцать тысяч лье, под водой учую. И не профос Надзора Семерых. И клейма Тихого Трибунала на вас нет. Пустой интерес мучит? От скуки?

— Я не сыскарь, душенька, и не профос надзора. Все гораздо хуже.

Мускулюс подумал, что вскоре пожалеет о своей откровенности. Но другого ответа не складывалось.

— Я тот самый малефик, который глазил вашу треклятую Ежовую Варежку «на семь покрывал». Вы хоть понимаете, что такое «семь покрывал» навскидку?! Я — ученик Просперо Кольрауна, скромного боевого мага трона, который драл эту Варежку, словно Вольд Эсхатолог — Темного Козла Сиддхов! Я был в свите короля Эдварда, когда Филькин Бор едва не стал августейшей могилой! И что в итоге? Намюр находит в эпицентре какого-то урода-выворотня, капрал блюет, жена кожевника лежит с контузией судьбы, а приветливая ведьма даже насморк не подхватила! Все! Тишь-гладь, Ползучая Благодать… Вот такой у меня к вам, голубушка, пустой интерес. Извините, если отвлек от научных изысканий.

В ответ на эту вспышку Мэлис неожиданно засмеялась. Обычно женщины, смеясь, молодеют. Здесь же вышло наоборот.

— Ах, вот оно что! «Он почуял! Кто? Маг трона…» А я, дура, ломаю голову!

— Ну-ка, ну-ка, милочка! С этого места, если можно! И поподробнее…

Мускулюс невольно подался вперед, через стол. Возбуждение едва не приподняло его с лавки, став частью заклятья-левитанта.

— А если нельзя? Ладно, шучу, — сейчас Мэлис меньше всего выглядела веселой шутницей. — Там рассказывать нечего. Видели мы двоих кудесников, на поляне. При исполнении, значит. Факелов в землю натыкали, пламя еще помню с прозеленью… В курсе, небось?

Андреа кивнул. Нимбус-факелы. Некроты этой «прозеленью» мертвяков-прозелитов поднимают. Еще охотники на демонов иногда пользуются. В каких именно случаях, малефик не знал. Не его профиль. Все это замечательно, но при чем тут Ежовая Варежка?

— … один другому: «Сорвалось, мол!» И про мага трона упреждает. А тот набычился, уперся и по новой кудесит. Я Ядвиге знаки делаю: «Пошли скорее, пока не заметили!» А у ней ноги отнялись. С перепугу, видно. Нас и шваркнуло от души! Черным-черно стало, ветер воет, факелы щеглами кричат… Что делала, как закрывалась — не помню. В себя пришла, гляжу: Ядвига без чувств лежит. Куда денешься? Впряглась, тащу…