Сборник "Чистая фэнтези" - Олди Генри Лайон. Страница 63

— Я передумал. Давайте не будем гордиться, милочка. Давайте будем спасаться. Тем более что вы заблуждаетесь. Демона вызывали совсем с другой целью, у мага имелись более важные задачи, чем защита «бедной циркачки»…

— Я понимаю. Давайте спасаться.

Малефик широким жестом обвел площадь:

— Скажите, Зизи, вы действительно полагаете, что эти люди в силах защитить вас?

— Нет.

— А я?

— Не знаю. Вряд ли.

— Мы одинаково понимаем ситуацию. Это хорошо. Вы готовы делать то, что я прикажу? Не спрашивая, не раздумывая? Слепо подчиняясь?!

Легко подпрыгнув, Зизи уселась на борт фургончика. Сейчас она смотрела на колдуна сверху вниз. Самую чуточку сверху вниз.

— А вы скажите: «Alles», — внезапно попросила акробатка. — И я отвечу: «Да».

Мускулюс вопросительно сощурился. Женская блажь? Жаль. Для исполнения задуманного ему требовалось согласие, но не ужас или каприз. Общегородская оборона маленькой гуттаперчинки, как ни странно, вместе с насмешкой вызывала уважение. Из площадной фортификации толку не выйдет. Будет обидно, если из-за капризов Зизи вообще все провалится.

— Ничегошеньки вы не поняли, сударь.

Циркачка одернула подол. Сложила ручки на коленках: послушная девочка во время маменькиных наставлений. В глазах плясали бесенята, грозя поддеть собеседника на вилы. Андреа заподозрил было прелюдию к истерике, но ошибся.

Он вообще плохо знал женщин, хоть больших, хоть маленьких.

— К сожалению, вы не родились «в опилках». Знаете, Дядюшка Страйд, наш шпрехшталмейстер, сделал из меня акробатку. Из сломанной, — знакомое слово больно резануло слух, — нелепой куклы смастерил Зизифельду Трабунец, звезду манежа. Он очень недобрый человек, Дядюшка Страйд. Добрые люди никогда не сделают акробатку из лилипутки. Добрым людям не хватает волшебного слова. Это слово — «Alles». Когда мне было страшно или больно, когда я кричала: «Не могу!», Дядюшка брал хлыст и говорил: «Alles!» Co временем я привыкла. Сударь колдун, я прошу вас, я умоляю: скажите волшебное слово! И Зизи будет делать все, что вы прикажете!..

Скучный и беспощадный, Мускулюс покачал головой:

— Нет. Я не стану говорить волшебного слова. Я знаю много волшебных слов, но этого не произнесу. Вы, милочка, пойдете со мной сами, своей волей — или своей волей останетесь здесь. И пусть вас спасает ваш замечательный шпрехшталмейстер. Даю минуту на принятие решения.

Он отвернулся. Осень плыла над Ятрицей. Скоро полетят паутинки. На острове Гаджамад верят, что грешник, угодивший после смерти в Квашеный Погреб, может вырваться к небу — если сумеет ухватиться за такую паутинку. Ага, хватайся, дружище. Лети сизым голубем. Сухарь ты, малефик. И мысли твои, словно крошки в постели. В конце концов, почему бы и нет? Когда смешные люди по-смешному стараются защитить чужую циркачку от неведомой опасности и только в луковичном сердце царит горькая правда…

Так.

Пафос, пшел вон.

— Я иду с вами, сударь. Вы хотели увести меня отсюда? Я готова. Как вы собираетесь миновать кордоны? Я признательна людям за их заботу, но думаю… Нас просто так не выпустят. Спектакль должен продолжаться.

— Спасибо, Зизи, — ответил малефик, игнорируя вопрос. — За эти дни я убедился, что шмаги, не в обиду будь сказано, — очень упрямые господа. С ними легко иметь дело. Хотя… Скажи я о своих выводах в столице, меня примут за умалишенного.

— Я больше не шмага, сударь. Вот уже пять лет.

Лилипутка сдвинула брови и добавила с неприятной хрипотцой в голосе:

— Я обменяла талант на жизнь Грини. И ничуть не жалею.

Слово «талант» колдун оставил на совести Зизи. «Ничуть не жалею» — тоже. Жалеет. Еще как. По лицу видно. Но «обменяла на жизнь»? Обменять нечто, имеющее ценность, сравнимую с ушами мертвого осла, на жизнь бестолкового китовраса?!

— Вижу, вы снова не понимаете. Хорошо, я расскажу. У нас есть пять минут?

Да, она уложилась в пять минут. Пять лет — в пять минут. Равная цена.

В те дни, когда охотник на демонов Фортунат Цвях готовил покушение на Эдварда II, «Цирк Уродов» гастролировал в Таджале. И, заметим, с большим успехом. На днях сын таджальского правителя, молодой Акша-бий, преподнес красавице Лейли «шыш сыпытыр» — подарок, дающий разрешение трогать волосы любимой. В здешних краях это означало помолвку, сопровождаясь обильным дастарханом, бешбармаком и козлодранием. Циркачи пришлись кстати: таджальцы ревели от восторга, не скупясь на вознаграждение.

Одна беда: Григорий Иннолиур, существо несокрушимого здоровья, заболел.

Скрывая головную боль и ломоту в спине, он рвался выступать, но озноб и жар валили беднягу с копыт. Местами на теле образовались язвочки: похожие на кратер с сальным дном, в венчике гадких узелков. Лихорадка усиливалась. Гриня надрывно кашлял; в мокроте была кровь.

Осмотрев китовраса, униформист Рустам Клещ наедине поделился с хозяином цирка и Дядюшкой Страйдом ужасным подозрением. Хворь чрезвычайно напоминала сап в ранней стадии. Страшный сон коневодов, бич таджальских степей, сап косил лошадей табунами. Для человека он также был опасен, хотя и в меньшей степени. Что тогда говорить о китоврасе, который наполовину — конь, наполовину — человек?! Дядюшка Страйд предложил немедленно уезжать. Бежать, если угодно. Хозяин скрепя сердце согласился, прощаясь с намеченной выручкой. Тогда Рустам, тугриец по отцу, сказал: ха! Очень грустно он сказал: ха!.. Вы плохо знаете всадников Таджала, господа мои. И совсем не знаете Камбар-биза, духа-охранителя табунов. Скоро амулеты Акшабия и его родичей закричат: караул! Громко-громко закричат амулеты. Пойдет эхо по степи. Рассказать вам, что делают в Таджале с сапными лошадями?

Рассказ напоминал ночной кошмар.

Полтора месяца изоляции для циркачей. Григория Иннолиура — заколоть насмерть копьем с наконечником из кремня, взывая к Камбар-бизу, трехногому духу. Шаманам Таджала — провести обряд распознавания, с бубнами и камланием, без снятия шкуры убитого. Если подозрение подтвердится, сжечь труп на месте убоя немедля. Всех лошадей цирка счесть больными сапом, убить в отдаленном месте и предать огню, также без освежевания. Повозки, упряжь, балаган и прочее имущество — в костер. Продолжать?

Не надо, сказал хозяин, хватаясь за голову.

На беду или к счастью, Зизи подслушала тайный разговор. Готовая умереть за китовраса, лилипутка ничем не могла ему помочь. Ночью она молилась за спасение Грини, упрашивая взять ее жизнь или самое дорогое, что у нее есть, взамен жизни друга. Кому молилась? Кому предлагала нелепый обмен?! — наверное, судьбе. Больше некому. Впервые за двадцать лет сломанная шмага страстно желала воплощения своего невоплощаемого дара. От рождения обделена судьбой, к которой взывала нынешней ночью, маленькая женщина считала шмагию подарком. Тростью, опираясь на которую легче идти из сегодня в завтра. Ясновидение, прозрение будущего было для Зизи настолько реальным, рельефным, выпуклым, что лилипутка спокойно принимала всю бессмысленность этого ясновидения. Предсказания не сбываются? Будущее разительно отличается от того, каким оно виделось шмаге? Ну и что?! Сияющие глаза детворы, когда она рассказывала после выступления, что день грядущий им готовит, были достаточной платой. Рок в ладонях согревал душу, даже вытекая водой меж пальцев.

Она была счастлива, шмага Трабунец.

До этой ночи.

Отдам жизнь. Отдам трость. Отдам дар. Отдам бессмыслицу, которая для меня дороже сокровищ Орлиного Гнезда. Все отдам. Только один раз позвольте… ну пожалуйста!.. что вам стоит…

А высокая дама в синем улыбалась: там, в облаках. Дама слушала бессвязную мольбу, больше угадывая, чем понимая. Дама согласилась, кивнув. Старик-таджалец явился утром к Рустаму Клещу. Немой, безъязыкий старик, он разговаривал руками. И в руках его была сон-трава, иначе прострел, или ветреница. Еще амулет Камбар-биза был в старческих, дряблых руках. Немой, как лекарь, амулет, в отличие от крикливых талисманов Акша-бия с родичами. Спустя трое суток китоврас Григорий Иннолиур перестал кашлять и начал, как обычно, петь басом. Язвы зарубцевались, жар спал. Рожки на голове Грини больше не шелушились.